Нет, я не буду у вас до окончания курса. Тогда я приду к вам с какою-нибудь статьею. Надобно приготовить что-нибудь прежде, чем идти к вам.
— Хорошо. Но вас отправят черт знает куда?
— Нет. Я останусь в Петербурге.
— Ваш скотина директор любит вас?
— Нет. Но товарищ министра знает меня и обещал.
— Ну, это плохая надежда: тряпка.
— Кроме того, я даю уроки у Илатонцева; это вельможа. Он хочет, чтобы я продолжал их.
— А когда так, то другое дело. Попросит, и останетесь, правда. Прощайте же, наконец. — Да, опять забыл: а фамилия-то ваша как же?
— Левицкий.
— Ну, прощайте, — ххи-ххи-ххи — мой поклонник — ххо-ххо-ххо-ххи-ххи-ххи… — залился он пронзительными и ревущими перекатами по всем возможным и невозможным для обыкновенного человеческого горла визгам, воплям и грохотам.
Мелодичности своих рулад он нисколько не удивлялся, но решительно не понимал и сам, как это визг и рев выходят у него такие оглушительные, когда он расхохочется. Обыкновенным голосом он говорил тихо, и пока он не начинал, по забывчивости, давать волю своей глотке, никто бы не мог ожидать, что он перекричит и петуха и медведя.
* * *
— Я пришла к вам не покупать наряды, — сказала Волгина хозяйке магазина в ответ на фразу о приятности нового знакомства. — Мне надобно сказать вам несколько слов.
Любезно-вопросительное выражение лица магазинщицы сменилось одобрительно-скромным. — Мой магазин в полном вашем распоряжении. Смею вас уверить, что ваше доверие ко мне будет оправдано. Прошу вас, — она отворила дверь в свою квартиру. — Нам удобнее будет продолжать разговор в моей гостиной.
— Конечно, — сказала Волгина. Через большой зал с великолепными зеркалами они прошли в гостиную, очень роскошную.
— Прошу вас. Здесь мы можем говорить совершенно свободно. — Они сели.
— Я пришла затем, чтобы предупредить молодого человека в гороховом пальто, который сейчас вошел сюда, что за ним следит господин, — имя которого он, вероятно, угадает. От самой квартиры за Нивельзиным ехала голубая карста, — он не заметил, скажите ему, что нехорошо быть таким неосмотрительным. Карета стоит теперь у вашего подъезда. Он увидит ее. Пусть он сейчас уходит отсюда.
— О, боже! — Какое было б это несчастье! Monsieur Saveloff так силен! Он погубил бы меня! — Магазинщица, всплескивая руками, вскочила идти.
— Прошу вас, дослушайте же. — Отдайте ему эту перчатку, — Волгина сняла перчатку с правой руки, — и пусть он любуется на нее, идя отсюда. Я выйду через минуту и тоже пойду мимо кареты, — конечно, тот господин в карете будет ждать даму Нивельзина, — я уроню зонтик, буду поправлять шляпку, — словом, тот господин увидит, что у меня одна рука в перчатке, другая без перчатки, — он увидит, что Нивельзин любовался на мою перчатку. — Да берите же, несите ему, — берите же.
Хитрое, дурное лицо магазинщицы сделалось честным.
— Нет, я не возьму вашу перчатку. Я не могу допустить, чтобы вы так ужасно компрометировали себя. Он уйдет, этого будет довольно.
— Нет, этого не будет довольно. Карета стала бы ждать и дождалась бы. Вы сами говорите, что господин, который сидит в карете, умеет мстить; той, которую он подозревает, он может мстить сильнее, нежели вам. Она погибла, если войдет сюда прежде, нежели он убедится, что подозревал напрасно, что Нивельзин был здесь для меня. — Самого Нивельзина я не хочу видеть; но ей я оставлю мой адрес, и мы подумаем, что ей делать.
— Вы незнакома с madame Saveloff? И так ужасно компрометируете себя для нее?
— Идете вы или нет?
— Вы незнакома с madam Saveloff?
Незнакома или дружна, как вам угодно, только идите же.
— Но если вы незнакома с нею, почему ж вы знаете, что ее еще нет здесь?
— Как вы сердите меня! — нетерпеливо сказала Волгина. — Кто ж не знает, что мужчина приходит на свидание первый, пока женщина еще не надоела ему? — Почему я знаю, что она еще не надоела ему? — Можете полюбопытствовать после. А теперь идите.
— Вы незнакома с нею, — незнакома или во вражде с ним, потому что не хотите видеть его, — и между тем так ужасно компрометируете себя для нее!
— Кажется, вы уже начинаете подозревать, нет ли у меня злого умысла? — Это лишнее. Идете вы или нет? — Я сумею обойтись и без вас. — Брови Волгиной сдвинулись. — Идете вы или нет?
— Иду, иду, — проговорила модистка, торопливо вставая.
— Берите же перчатку, — забыли.
Модистка побежала и через минуту вернулась:
— Он умоляет вас сказать ваше имя, — он хочет знать, кто та, которой он обязан так…
— Умолять не было надобности, услышал бы от той дамы. Мое имя Волгина. Да пусть же он уходит поскорее.
Модистка убежала и возвратилась, запыхавшись:
— Он не знает вас. Но знает вашего супруга… Я не могу найти довольно слов, чтобы достаточно выразить вам свою благодарность. Вы спасли репутацию моего магазина, — я так дорожу ею! — Поверьте, это был совершенно исключительный случай, что я согласилась на просьбу madame Saveloff. Я так привязана к этой милой, милой молодой даме, что у меня недостало бы сил отказать ей ни в чем. Только поэтому, только для нее нарушила я свое неизменное правило с негодованием отвергать подобные просьбы…
Волгина засмеялась. — Все это прекрасно. Но я сделаю вам маленький выговор. С какой стати заговорили вы о madame Saveloff? — Я не говорила ни о какой madame; я говорила только о monsieur Nivelsine.
— Я согласна, это была ошибка с моей стороны. Но в сущности тут не было нескромности. Понятно, вы должны были знать, кто она: вы видели, кто следит за monsieur Nivelsine.
— Я могла видеть, что за ним следит кто-то, и не знать, кто. Но, я думаю, Нивельзин уже довольно далеко, и я могу идти.
* * *
Слушая рассказ жены о развязке этого маленького приключения, Волгин погружался в размышления, потому что был человек искусный в размышлениях.
— Ну, хорошо, голубочка; только ты скажи мне: по-русски говорила ты с этою магазинщицею или, я думаю, по-французски?
— По-французски, мой друг. Думала, совсем забыла, — нет, еще могу говорить, хоть не очень хорошо.
— Нет, голубочка, я вот о чем: как же она говорила тебе? «Вы» — по твоим словам выходит, — «вы»…
— Да, vous, — что же такое? — Vous.
— Что же такого особенного тут?
— Нет, я так, голубочка, ничего. — Он размыслил, что в разговорах с незнакомою дамою по-французски обращаются к ней не словом «vous», а словом «madame». Но если б он высказал свое соображение, что вот и магазинщица принимала ее за очень молоденькую девушку, — потому-то и спорила против нее, — то жена с досадою сказала бы: «И охота тебе говорить мне такой вздор!» — Потому он умолчал свое размышление о vous и madame, а обратился к другому размышлению.
— Но вот что, голубочка. Ты сказала ей: «Эта дама еще не здесь, потому что мужчина приходит на свидание первый, пока женщина не надоела ему»; согласен, так. Но почему ж ты могла знать, что Савелова еще не надоела ему? — А впрочем, это удивительно, как я глуп! — воскликнул он, не переводя духа и в величайшем восторге от своего удивительного открытия. — Само собою, это было видно из того, как он шел на свиданье! — Не то, чтобы заглядываться на женщин, которые встречались, — он под ногами у себя земли не слышал. Да, он сильно влюблен в нее. Это видно. Уверяю тебя, голубочка.
— Верю, — сказала она, засмеявшись. — Но уйду, не буду мешать тебе работать. И так я отняла у тебя много времени этою прогулкою и своею болтовнёю. И вот еще заставляю тебя знакомиться с Нивельзиным.
— Да, — воскликнул он от нового соображения, — что ж это ты, голубочка, не захотела видеть-то его? — Неужели тебе пришло в голову, что лучше и не знакомиться с ним? — Да это пустяки, голубочка!
— Да не сейчас ли я сказала, что мы будем знакомы с ним, что мне жаль, что заставляю тебя тратить время на него? — Ты слишком рассеян, мой друг.
— Это твоя правда, голубочка, — согласился глубокомысленный муж. — Но как же это, что он будет отнимать у меня время? — Каким же это образом? — Твой гость, а не мой. Я своих гостей не люблю. А твои — что мне? Все они вместе много ли мешают мне? — Ну, сама скажи: много ли?
— Он, мой друг, не то, что мои гости. Он старше их; ученый. С ним ты не будешь без церемоний, как с этими ребятишками.
— Правда твоя, голубочка, — согласился он. — Но не велика важность. — Да, так почему ж ты не захотела видеть его?
— Я вздумала, что прежде надобно увидеться с нею; потому что, мне кажется, тут что-нибудь не так: едва ли тут серьезная любовь с обеих сторон.
— Почему ж ты вздумала это, голубочка? — А впрочем, натурально, это всего вероятнее, — тотчас же размыслил он, потому что был чрезвычайно быстр в соображениях. — Это очень вероятно, голубочка; потому что, уверяю тебя: «люблю», «люблю», — думаешь, и точно, серьезно, — а выходит обыкновенно, пустые слова. Уверяю тебя, голубочка.
— Верю, — сказала жена, засмеявшись. — Но работай, не мешаю тебе.
— Да, это твоя правда, голубочка, — подтвердил он. — Оно точно, что нынешний день мне надобно несколько поработать.
— Да, «нынешний день» и «несколько». — Она вздохнула. — Друг мой, ты убиваешь себя.
— Э, пустяки, голубочка, совершенно пустяки, — сказал он вслед ей.
* * *
На следующее утро Волгин лежал, перебирая пальцами свою рыжеватую жиденькую бороду, чем занимался только в затруднительных обстоятельствах. Обстоятельства были так затруднительны, что он не мог продолжать работу; лег читать — и то не шло. Четверть часа назад жена взошла и спросила, не надобно ли ему ехать куда-нибудь: она взяла бы его, ей все равно, она хочет прокатиться. — Нет, ему никуда не нужно. — «Если так, мой друг, то и прекрасно. Быть может, приедет Савелова. Ты прими ее. Я скоро вернусь, только пройду в Гостиный двор». — Не предвидел он, что выйдет ему такая комиссия! — Приедет, прими ее! — А впрочем, что за важность? — утешил он себя. — Может быть,
