(Христиане) смеются над почитателями Зевса на том основании, что на Крите показывают его могилу; и тем не менее они почитают вышедшего из могилы, не зная, как и почему критяне так поступают (III, 43).
Вот что они предписывают: «Пусть к нам не вступит ни один образованный, ни один мудрый, ни один разумный (человек); все это у нас считается дурным. Но если есть невежда, неразумный, несовершеннолетний, пусть он смело придет». Считая только такого рода людей достойными своего бога, они, очевидно, желают и могут привлечь только малолетних, низкородных, необразованных, рабов и детвору (III, 44). Что же вообще дурного в том, чтобы быть образованным, интересоваться наилучшими учениями, быть и казаться разумными? Чем это мешает познать бога? Разве это не, скорее, нечто полезное, посредством чего легче можно доходить до истины? (Ill, 49). Но мы видим в самом деле, что те, кто выражают и распространяют на площадях самые гнусные вещи, никогда не присоединяются к собранию разумных людей и не смеют среди них обнаруживать свои (взгляды); но если они завидят юнцов или сборище домашних рабов, или кучку неразумных людей, туда-то они проталкиваются и там красуются (III, 50). Мы видим, что и в частных домах шерстобитчики, сапожники, валяльщики, самые грубые мужланы, в присутствии старших и более разумных господ не смеют рот раскрыть; но когда им удается заполучить к себе отдельно детей и каких-либо глупых женщин, они им рассказывают удивительные вещи, что не надо оказывать почтение отцу и учителям, а слушаться только их самих;
те, мол, глупости болтают, у них мысль парализована, они в сущности не знают и не умеют делать ничего прекрасного, находясь в плену пустых предрассудков; зато только они сами знают, как надо жить; если дети их послушаются, они будут счастливы, и дому явится счастье. А если во время таких речей они увидят, что подходит кто-либо из наставников в просвещении, кто-либо из людей разумных или сам отец, то более осторожные из них стушевываются, а более дерзкие подстрекают детей сбросить узду, нашептывая, что в присутствии отца и учителей они не захотят и не сумеют проповедовать детям добро, ибо, дескать, их отталкивает низость и тупость (старших), окончательно испорченных, безмерно злых и наказывающих их; поэтому, если они хотят, они должны, оставив отца и учителей, уйти с женщинами и с товарищами по играм в женское помещение, в сапожную или валяльную мастерскую, чтобы обрести совершенство. Такими речами они убеждают (III, 55).
А что я не предъявляю более жестоких обвинений, чем того требует истина, можно убедиться по нижеследующему. Призывающие к участию в других, (нехристианских), таинствах возглашают: «У кого руки чисты и речь разумна» или «чья душа свободна от зла, кто прожил хорошо и справедливо»,- это провозглашают те, кто обещают очищение грехов. Таковы формулы обращения к участникам элевсинских мистерии богини Деметры. Послушаем же, кого призывают эти. Кто грешник, говорят они, кто неразумен, кто недоразвит, попросту говоря,- кто негодяй, того ждет царство божие. А разве грешником вы считаете не бесчестного вора, взломщика, отравителя, святотатца, осквернителя могил? Кого другого стал бы приглашать и призывать разбойник (III, 59)?
Они говорят, что бог ниспослан к грешникам; но почему он не был ниспослан к безгрешным? Что дурного в том, чтобы не иметь греха? (По их учению выходит, что) нечестивца, если он смирится под (тяжестью) бедствия, бог примет, а праведника, если он, обладая добродетелью с самого начала, обратит свой взор ввысь, он не примет (III, 62)! Люди, правильно руководящие законностью, заставляют (обвиняемых), кающихся в своих преступлениях, прекратить свои жалобные выкрики, чтобы не (вышло, будто) приговор о них выносится скорее из жалости, чем в соответствии с истиной: а бог судит, руководствуясь не истиной, а лестью! Они говорят: «Кто без греха?» Это довольно верно, ибо род человеческий как бы рожден для греха; (но в таком случае) следовало призвать всех, раз все грешат (III, 63). Почему такое предпочтение грешникам? (Утверждая подобное, христиане либо) возносят хулу на бога, (либо) лгут (III, 64). Они все это делают для поощрения грешников, не будучи в состоянии привлечь к себе ни одного действительно хорошего и справедливого человека, и потому они раскрывают двери перед самыми преступными, пропащими (людьми). Ведь всякому ясно, что прирожденных и закоренелых грешников никто не может совершенно переделать даже посредством наказаний, тем менее жалостью; ибо коренным образом изменить характер чрезвычайно трудно. (Конечно), безгрешные люди-лучшие члены общества (III, 65)…
«Для бога все возможно» (говорят на это христиане;
да, бог может, но) не пожелает ничего несправедливого (III, 70). (А по учению христиан выходит, что), подобно людям, которые поддаются сетованиям, бог, поддавшись жалобам жалующихся, ублажает дурных и отвергает хороших людей, не поступающих таким образом; а это в высшей степени несправедливо (III, 71).
(Христианский) учитель (говорит): «Мудрецы отвергают наше учение, потому что мудрость вводит их в заблуждение и сбивает с пути» (III, 72). (Но это) смехотворно; ни один здравомыслящий (человек) не согласится с этим рассуждением (III, 73); (поэтому их) учитель ищет неразумных (III, 74). Проповедники (христианства) поступают подобно тому, кто обещает исцелить тело, но отговаривает от обращения к знающим врачам, (боясь), что те уличат его в невежестве. (Христиане) прибегают к простодушным и малолетним невеждам, говоря им: «Избегайте врачей», «Смотрите, чтобы кто-нибудь из вас не коснулся знания», «Знание — зло, знание отклоняет людей от здоровья души». «Только я спасу вас (говорит их учитель), а врачи губят тех, кого обещают исцелить» (III, 75).
(Христианский) учитель поступает подобно тому, как если бы кто в пьяном виде, выступая перед пьяными, стал поносить трезвых за пьянство (III, 76), или человеку с больными глазами, который перед (другими) такими же больными стал бы винить имеющих острое зрение, что у тех повреждено зрение (III, 77).
Вот в этом и подобных вещах я виню их — не стану перечислять все — и утверждаю, что они ошибаются и оскорбляют бога, чтобы обманчивыми надеждами привлечь к себе дурных людей и внушить им презрение к лучшим людям на том основании, что им якобы лучше будет, если будут держаться от тех подальше (III, 78).
Утверждение некоторых христиан и иудеев, что бог или сын божий не то сошел, не то сойдет на землю в качестве судьи над (всем) земным,- самое постыдное, и опровержение его не требует долгих слов (IV, 2). В чем смысл такого сошествия бога? Чтобы узнать, что делается у людей? Значит, он не всеведущ? Или он знает все, но не исправляет и не может своей божественной силой исправить, не послав для этого кого-то во плоти (IV, 3)?
(Далее, как христиане мыслят себе возможным сошествие бога? Если) бог спустился к людям, он (следовательно) покинул свой трон; а) ведь если изменить самое малое здесь, то все перевернется и пойдет прахом (IV, 5)!.. А может быть, бог, не пользуясь известностью среди людей и считая, что он от этого теряет, пожелал, чтобы его узнали, и (захотел) проверить верующих и неверующих, как и у людей выскочки выставляют себя напоказ? (Но это значит) приписывать богу сильное и вполне человеческое тщеславие (IV, 6). Но, (говорят христиане), он хочет нам дать познание его не потому, что ему хочется, чтобы его узнали, но ради спасения (людей): чтобы те, кто обретут его, став праведниками, спаслись, а не обретшие были наказаны, как уличенные злодеи. Что же после стольких лет бог вспомнил судить поведение людей, а до того не думал об этом (IV, 7)? Ясно, что они болтают о боге нечестиво и не свято; они делают это для устрашения непосвященных, а не для наказания грешников, подражая участникам вакхических мистерий, показывающим призраки и страшилища (IV, 10). (Да и все эти страхи они к тому же не сами выдумали, а лишь) исказили то, что слышали от эллинов и варваров. Они наслышались от них и о том, что в течение продолжительных циклов времени, по мере сближения и расхождения звезд, случаются мировые пожары и потопы и что, после последней катастрофы при Девкалионе, истекший период требует, согласно общему изменению во вселенной, мирового пожара. Это побудило их на основании ложного понимания утверждать, что бог сойдет, неся с собою очистительный огонь возмездия (IV, II).
Возвратимся еще раз к этому вопросу сначала, с большим числом аргументов; я (при этом) не скажу ничего нового, а давно доказанное. Бог добр, прекрасен, блажен и пребывает в прекраснейшем и наилучшем. Если он спускается к людям, ему приходится измениться, (причем) изменение (будет) из доброго в злого, из прекрасного в безобразного, из блаженного в несчастного, из наилучшего в наихудшего. Кто избрал бы себе в удел такую перемену? Конечно, смертному по природе свойственно меняться и переделываться, бессмертному же — пребывать одинаковым и неизменным; так что бог не мог бы подвергнуть себя и этому изменению (IV, 14). Итак, либо бог в самом деле превращается, как они говорят, в смертное тело, что, как выше сказано, невозможно; либо он сам не меняется, но делает так, что видящим его кажется, (что он изменился, то есть) он вводит в заблуждение и обманывает. А обман и ложь вообще — зло, за единственным разве исключением, когда их применяют как лекарство в отношении больных или сошедших с ума друзей для лечения или в отношении врагов, когда принимают предосторожности, чтобы избежать опасности. Но ведь у бога нет болящего или сумасшедшего друга, и он не боится никого, чтобы (ему приходилось) избегать опасности путем обмана (IV, 18).
(Иудеи и христиане по-разному обосновывают идеи о будущем или уже происшедшем пришествии Христа.) Иудеи говорят, что, так как жизнь преисполнилась зла, необходим посланник божий, чтобы неправедные были наказаны и чтобы все очистилось, как это было при первом потопе (IV, 20). Наряду с потопом, очистившим землю, произошло разрушение (вавилонской) башни. Моисей, написавший о башне, подделал такой же рассказ о башне, (связываемый) с сыновьями Алоея. О сыновьях Алоея — вернее, жены Алоея и бога Посейдона в поэме Гомера читаем (Одиссея):
Всех красотой затмевали они, одному Ориону
В ней уступая; и оба, едва десяти лет достигнув,
В девять локтей толщиной, вышиною же в тридевять были.
Дерзкие стали бессмертным богам угрожать, что Олимп их
Шумной войной потрясут и губительным боем взволнуют.
Оссу на древний Олимп взгромоздить, Пелион многолесный
Взбросить на Оссу они покушались, чтоб приступом небо
Взять, и угрозу б они совершили, когда бы достигли
Мужеской силы; но сын громовержца, Латоной рожденный,
Прежде, чем младости пух оттенил их ланиты и первый
Волос пробился на их подбородке, сразил их обоих.
Рассказы о Содоме
