Иисус просто повторяет здесь заповедь Торы (Левит 19:18), но хочет заострить внимание на ее важности; и лишь ничего не знающий об иудаизме более поздний христианский читатель может воспринимать эту заповедь Иисуса как новость. Подобно этому, все высказывания Иисуса, где он подчеркивает новизну своего учения, — лишь риторические приемы для привлечения внимания слушателей.
17. Смерть Иисуса и дальнейшее «обвинение иудеев в богоубийстве»
Суд над Иисусом и его казнь являются апофеозом евангельского рассказа и одним из центральных переживаний христианской веры. При этом, именно в истории суда и казни Евангелия подчеркивают «столкновение Иисуса с представителями иудеев» (первосвященником и толпой), что послужило в дальнейшем основой для обвинения еврейского народа в «богоубийстве».
Разумеется, определять вину реальных исторических персонажей, евреев или неевреев, на основе литературного евангельского рассказа о них совершенно абсурдно; и многовековое «обвинение евреев в богоубийстве» лишь выражало комплексы самого христианского сознания, которому был необходим антииудаизм для психологического подкрепления своих претензий на «замещение старого Израиля новым Израилем».
Те направления в христианстве, которые осознали, что антииудаизм и антисемитизм ведут к деградации самого христианства, официально осудили антисемитизм и саму идею «возлагать на еврейский народ вину за казнь Христа» — католики сделали это на Втором Ватиканском Соборе в 1963 г., а многие направления протестантизма еще раньше. Их теологи подчеркивают, что даже с христианской перспективы казнь Иисуса римлянами вообще не имела никакого отношения к евреям как к народу. Они указывают, в связи с этим, на следующие элементы исторической обстановки и самого евангельского рассказа:
а) Первосвященник и его окружение не были представителями еврейского народа, т. к. все храмовое руководство было ставленниками коррумпированной и про — римской Иродианской династии и, кроме того, оно состояло целиком из приверженцев «ереси саддукейской» (см. Деяния 4:1, 5:17). Потому они не имеют духовного или идеологического родства по отношению к дальнейшему иудаизму, который является продолжением фарисейской традиции. (Более того, Новый Завет свидетельствует, что именно фракция фарисеев в Синедрионе и ее глава, рабан Гамлиэль, выступали против преследований Павла и апостолов — см. Деяния 5:34, 23:9).
б) К сторонникам храмового истеблишмента, а вовсе не к народу, следует отнести также и толпу, собравшуюся на распятие Иисуса — ведь в ситуации тотальной ненависти народа к римлянам кто бы еще пришел поглазеть на римскую казнь?[5 — Примеры подобной специально подобранной толпы, вопившей «смерть врагам народа», мы могли во множестве наблюдать в России в 1930–е годы. Впрочем, подобную толпу несложно было подобрать в любой стране и во все времена.] Поэтому высказывания этой толпы не могут быть отнесены к еврейскому народу в целом.
в) И, наконец, что касается самой казни через распятие и связанных с ней мучений — то они являются чисто римским патентом, не имеющим связи с евреями вообще.
В связи со всем этим теологи отмечают, что многие стандартные представления в данном вопросе базируются на неправильном прочтении самими христианами евангельского текста.
С нашей же еврейской стороны мы можем лишь заметить, что вправление подобных антисемитских вывихов — это важная часть духовного взросления христианства. Но это проблема самих христиан, а не тема для диалога.
18. Ученики Иисуса и формирование «новой мессианской теологии»
После смерти Иисуса, не принесшего осуществления мессианских пророчеств, группа его учеников и сторонников стала формировать «новую мессианскую теологию», направленную на то, чтобы перенести реализацию эсхатологических мессианских пророчеств Исайи («перекуют мечи на орала») на «Второе Пришествие», но при этом утверждать, что Иисус «уже при первом пришествии осуществил часть мессианской задачи», — так, чтобы можно было сказать, что «Мессия уже пришел, хотя окончательно он еще не пришел». Схема этих теологических построений обсуждается ниже в гл. 1.
Параллельно этому, описание жизни, учения и смерти Иисуса все более канонизировалось, постепенно превращаясь из описания борьбы реальных людей в лубочную борьбу «идеального добра с мировым злом», а источники «редактировались» для подтверждения этих идей. (Пример такого христологического дрейфа текстов мы можем найти, например, в тех «редакционных изменениях», которым христиане подвергли «сообщение Флавия об Иисусе» — см. ниже в гл. 9.)
При этом в первом поколении ученики Иисуса, несмотря на некоторую экстравагантность их взглядов, оставались в рамках фарисейского направления в иудаизме (см., напр., Деяния, 23:6–9).
Отношения иудаизма с первохристианами ухудшились только в следующем поколении, когда во время Великого Восстания (70 г.) христиане заняли антиеврейскую позицию (и вообще христианство уже стало в значительной степени нееврейским). В христианстве усилился антииудаизм, параллельно с которым развивалось «оправдание Пилата» и перенос на евреев обвинений в казни Иисуса, — т. к. антиеврейская и проримская позиция были необходимы христианству как для демонстрации лояльности к Римской империи с целью более широкого распространения своего учения среди ее жителей, так и для ведения «войны за еврейское наследие» (= объявление себя «Новым Израилем» и, для этого, демонизация «Ветхого Израиля»).
(В). Павел — один из фарисеев и апостол язычников
19. Кризис первохристиан — евреев и появление Павла как «Апостола язычников» Итак, первохристиане вначале оставались группой внутри иудаизма; при этом их попытки пропаганды своей точки зрения среди остальных евреев не имели большого успеха. Эта группа просуществовала около ста лет (или немногим более того), и вместе с ее распадом идея «Иисуса как Мессии» умерла бы — если бы не апостол Павел, выдающийся религиозный философ и гениальный организационный лидер, который фактически и создал христианство как отдельную нееврейскую религию.
Савл (Шауль), он же Павел из Тарса, резко отличался от исходных двенадцати апостолов по трем параметрам.
Во — первых, в отличие от них, он происходил из диаспоры (Таре был главным городом Киликии в Малой Азии) и поэтому хорошо ощущал настроения и проблемы окрестных язычников, «эллинов». В отличие от Иисуса и всего его окружения, он был римским гражданином, что в то время для «местных жителей» совсем не было обычным и свидетельствовало о довольно высокой степени интеграции его семьи в гражданское и культурное общество Империи, лояльность ей, определенное принятие ее норм и ценностей.
Во вторых, Павел имел хорошее религиозное образование (окружение Иисуса составляли в основном простые люди, Павел же был образованным интеллектуалом).
И, наконец, в — третьих, он был единственным среди них, кто не был лично знаком с Иисусом и не учился у него непосредственно. А поэтому, в отличие от исходных 12 апостолов, Павел видел перед собой не «харизматического Учителя с мессианскими устремлениями», но «группу учеников с кризисом нереализованной надежды, отвергаемых остальным еврейским обществом». Соответственно, он взялся преодолеть этот кризис, обратившись не к евреям, а к язычникам, и создания таким путем новой формы религии — по сути, ветки иудаизма, предназначенной для распространения этического монотеизма среди народов мира.
Титул Павла в христианстве — это «Апостол язычников», и этот термин объясняет всю его позицию. Этой цели посвящена вся его деятельность, именно на ее реализацию была направлена его религиозная философия.
20. Создание «иудаизма для народов мира»
Павел стремился одновременно и остаться иудеем[6 — Например, в Послании к Галатам (2:15) Павел говорит о себе: «Мы по природе иудеи, а не из язычников грешники».], и создать новую религию для народов мира. Несомненно, он признает еврейскую избранность, как в прошлом, так и в будущем, неотменимость Божественного Завета с евреями и мессианскую роль еврейского народа в истории человечества. Но при этом он считает, что самое важное (или, по крайней мере, что это его личная миссия) — это начать распространение Божественного Света, монотеизма и библейского мировоззрения среди язычников. А для этого требуется создать «иудаизм для народов мира», т. е. такую форму религиозного мышления, которая несла бы человечеству главные еврейские религиозные идеи: монотеизм, этику, любовь Бога к человеку и человека к Боту, любовь к ближнему и вообще все библейское мироощущение — без того, чтобы обязывать неевреев соблюдать то, что эти неевреи (даже и с точки зрения иудаизма!) соблюдать не обязаны: Субботу, кашрут, обрезание и т. д. При этом Павел вовсе не против Субботы или кашрута, но утверждает, что христианам можно обойтись и без них — поскольку он, «Апостол язычников», обращается к неевреям. Соответственно, мы видим в Деяниях Апостолов (гл. 15) именно такую постановку вопроса: должны ли прозелиты из язычников для вступления в общину первохристиан делать обрезание? Если первохристиане являются общиной внутри иудаизма, как считали, помня подход Иисуса, некоторые из апостолов, то должны; но если первохристианство перестает быть группой внутри иудаизма и разворачивается в «открытую форму иудаизма для народов мира», как этого хотел Павел, — то в обрезании для таких людей нет необходимости, даже и по Торе[7 — Согласно Торе и еврейской традиции, для народов мира главными являются «Семь заповедей сыновей Ноевых» — термин, который обозначает минимум заповедей, обязательных для всех людей, а именно: монотеизм, запреты богохульства, убийства, воровства, прелюбодеяния, запрет «есть часть от живого животного» и необходимость социальной справедливости. Именно эти основные заповеди, по настоянию Павла, первый апостольский собор (Деян. 15:20) вменяет в обязанность «братьям из язычников».].
Павел как человек, по своему личному характеру, был фанатичным «ревнителем и воителем за веру»; поэтому он в молодости был активным гонителем христианства, ибо видел в нем религиозную угрозу. Но в результате «видения Иисуса по дороге в Дамаск» (приведшего к обращению Павла в христианство) он вдруг осознал, что христианство — это не помеха, а новая возможность.
Харизматический и трагический образ Иисуса раскрылся Павлу как уникальная возможность с помощью «проповеди Христа» и новой схемы спасения передать язычникам еврейскую библейскую идею, и Павел посвятил свою жизнь реализации этой возможности.
21. Один из фарисеев, взявшийся за работу приобщения народов мира
Павел сам однозначно определяет себя как фарисея. Не только в начале жизни, но и в конце ее, когда он уже является лидером христианской общины, он провозглашает о себе: «Я фарисей, сын фарисея»[8 — Павел говорит это во время суда в Синедрионе, и полностью отрывок выглядит так: «Узнав же, что тут одна часть саддукеев, а другая фарисеев, возгласил Павел в Синедрионе: мужи братия! я фарисей, сын фарисея; за чаяния воскресения мертвых меня судят. Когда же он сказал это, произошла распря между фарисеями и саддукеями, и собрание разделилось». Классические христианские толкования на Деяния стараются не подчеркивать заявления Павла “я фарисей“, считая его лишь поводом для создания спора между фракциями Синедриона. Разумеется, Павел указал здесь на свою принадлежность к фарисеям именно для создания этого конфликта; но вряд ли будет правильно предположить, что Павел просто лжет для того, чтобы вывернуться на суде (по крайней мере, мы о нем так не думаем). Гораздо более правильно, по нашему мнению, считать Павла искренним и честным человеком, и поэтому доверять его заявлению о том, что он продолжает быть фарисеем. По сути, проблема в этом вопросе была не у Павла, а
