действие, продвижение в достижении Божественного света. Бог помогает нам очиститься от грехов и вознаграждает за совершенное добро, причем, вне зависимости от нашей веры в Него, — хотя она, безусловно, и важна.
Изображая иудаизм примитивной «законнической» религией, Павел совершает подлог. Мы не можем узнать, делал ли он это сознательно, чтобы более четко притянуть к провозглашаемой им идее своих потенциальных сторонников, или же сама логика его деятельности как апостола язычников увлекла его и подтолкнула к искаженному изображению иудаизма. (Мы уже отмечали, что Павел как человек был по своему характеру «ревнителем», т. е. был склонен безоглядно увлекаться своей сегодняшней установкой, не замечая ничего вокруг, — в молодости он фанатично преследовал христианство, а позже столь же фанатично его распространял.)
Но как бы то ни было, деятельность Павла привела одновременно к двум противоположным результатам: с одной стороны, свет иудаизма распространился на человечество, с другой, образ самого иудаизма в представлении этого человечества оказался до неправдоподобия искаженным. Достижения здесь интегрально соединились с недостатками.
26. Проблема обожествления Иисуса
Важно отметить, что основной проблемой, разделяющей христианство и иудаизм, является не различие подходов к соблюдению заповедей или соотношению веры и дел, и даже не проблема того, является ли Иисус Мессией. Основной, принципиальной проблемой является то, что христианство считает Иисуса Богом — воззрение, неприемлемое для евреев.
Сам Иисус, разумеется, не считал, да и не мог считать себя Богом[11 — Типичный пример высказывания об этом в Евангелии (Мф. 19:16): «И вот, некто, подойдя, сказал ему [Иисусу]: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: что ты называешь меня благим? Никто не благ, как только один Бог!»]. Все учение Иисуса было обращено к евреям и целиком находилось в рамках иудаизма и еврейского духовного пространства, в котором всякая концепция «обожествления человека», «воплощения Бога в человеке» и т. п. сразу рассматривалась бы как установка на идолопоклонство.
Иисус позиционирует себя как «посланца Бога» (что- то вроде пророка) и как «потенциально возможного Мессию». При этом он предпочитает самого себя так не называть, — соглашаясь, однако, когда так его называют другие.
Мы находим у Иисуса некоторые мистические высказывания о переживаемой им «особой близости к Богу», которые позже были перетолкованы в христианстве как намек Иисуса на свою Божественность, однако подобные высказывания мы находим и в другой еврейской мистической литературе. (Акцентирование намеков на Божественность Иисуса особенно проявляется в Евангелии от Иоанна, позднейшем и наиболее эллинизированном из всех, которое, как мы уже отмечали, даже христианская церковь отделяет от первых трех синоптических Евангелий и считает скорее мистической проповедью, чем описанием жизни Иисуса[12 — В Евангелии от Иоанна (10:30, 14:10) мы находим, например, такие высказывания Иисуса: «Я и Отец — одно», «Я в Отце и Отец во Мне. Слова, которые говорю Я вам, говорю не от себя; Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верьте Мне, что Я в Отце и Отец во Мне». Высказанный здесь подход противоречит, вроде бы, подходу синоптических евангелий, в которых ясно видно, что Иисус отнюдь не считает себя Богом. (Например, знаменитое: «Возопил Иисус громким голосом: Боже мой, почему Ты оставил меня?» (Марк 15:34. Мф. 27:46), или уже процитированное нами выше высказывание из Матфея (19:16), в котором Иисус отвергает называние себя «благим», ибо «никто не благ, как только один Бог!»), поэтому возникает впечатление, что позиция Иисуса по утому вопросу противоречива и двойственна. (А некоторые исследователи, идущие еще дальше, считают, что синоптические евангелия и Иоанн были составлены в различных противоборствующих школах внутри первохристианской общины, одна из которых, более эллинизированная, обожествляла Иисуса и поэтому «приписала» ему подобные высказывания, а вторая, близкая к исходным 12 апостолам, отвергала такое обожествление). Однако, на самом деле, приведенные в Иоанне высказывания Иисуса (особенно если убрать из них добавленное евангелистом написание «Я» и «Мне» с большой буквы) вовсе не свидетельствуют о том, что Иисус «обожествлял себя». Как мы отметили выше, они вполне находятся в русле встречающихся в мистической литературе высказываний о переживаемой мистиком «особой близости к Богу», «слиянию души с Богом» и т. п., а выражение «Божественность говорит из его горла» вообще является в иудаизме классическим в отношении высших из мудре- ‘цов. Только попав в грекоязычную культурную среду, для Которой «воплощение богов» является естественным хо- дум в религиозном мышлении, эти высказывания могли быть истолкованы как якобы намек Иисуса на свою собственную божественность.].) Апостолы также изначально определяют Иисуса как Мессию, но, разумеется, не как Бога. Обожествление же Иисуса, т. е. концепция «веры в Иисуса, как в Бога» возникает в русле создания Павлом «христианства для язычников».
(Среди исследователей есть разные мнения по вопросу о том, провозгласил ли Павел эту концепцию целиком, т. е. действительно ли он отождествил Иисуса с Богом, или же он только приблизился к этой идее, а завершена она была уже после него. Но, как бы то ни было, эта концепция базируется в христианстве на подходе Павла.)
В этой концепции Иисус декларируется одновременно и «Сыном Бога», и тождественным «Самому Богу» (а не отдельным божеством) — и, таким образом, в некоторой степени монотеизм сохраняется[13 — На самом деле, наибольшим отходом от принципов монотеизма является в христианстве не «троичность Божественности», а восприятие Сатаны — Дьявола как силы, независимой от Бога и противостоящей Ему. На психологическом уровне это может даже привести к дуалистическому мироощущению (несколько сглаженному монотеистической теологией того, что «лишь Бог позволяет Дьяволу так себя вести и, в конце концов, когда захочет — уничтожит его»). Впрочем, это большая тема, требующая отдельного обсуждения.]. Иисус превращается в такой «образ Бога», который близок и понятен человеку, т. е. является как бы «человеческой ипостасью Троицы».
Концепция «Иисуса как Бога» абсолютно неприемлема для иудаизма и еврейского сознания, и для всего культурного кода Еврейской Библии вообще. Иудаизм запрещает поклоняться кому бы то ни было, кроме как Богу напрямую, и также запрещает евреям любые зримые «образы Бога» — Иисус же, даже без изображающих его икон, в литературном тексте Евангелий уже является «образом».
Для евреев такое «наделение Бога образом» приравнивается к идолопоклонству.
Однако Павел создавал свою концепцию отнюдь не для евреев, а для народов мира — а требования Торы к ним в вопросе запрета идолопоклонства гораздо мягче. Конечно, желательно, чтобы все люди придерживались строгого монотеизма, но для неевреев Библия запрещает только прямое идолопоклонство, присоединение же к Богу каких‑либо «образов», помогающих осознать Его, рассматривается для них как допустимое. В терминологии иудаизма этот подход называется «шитуф», букв, «компаньонство» (= образ, присоединяемый к Богу). Именно такой тип религии создает Павел, — т. к. он, видимо, считал, что только когда монотеизм будет дополнен образом Иисуса, он будет иметь надежду на успех всемирного распространения.
27. Идея «богочеловека» и создание понятных эллинам иллюстраций к еврейским концепциям Религия «мштуф — компаньонства», с легко зримым образом Иисуса, создавала народам мира как бы «понятную иллюстрацию» к еврейским теологическим концепциям, не дающим никакого видимого образа Бога.
Рассмотрим, например, идею «богочеловека», в соответствии с которой для христианина Иисус символизирует идею соединения Божественного и человеческого, несмотря на непреодолимую онтологическую пропасть между ними. Эта идея, имеющая центральное значение для христианской мистики и этики, представляется внешнему читателю обычно как «важнейшее христианское нововведение», несовместимое с иудаизмом, — однако на самом деле эта идея полностью проистекает из еврейской концепции «сотворения Богом человека по Своему образу и подобию», данной нам на первых же страницах Книги Бытия.
На единстве в Иисусе человеческой и Божественной природы христианство основывает огромное этическое и теологическое содержание, однако иудаизм провозглашает ровно те же самые идеи на основе соединения Божественного и человеческого уже в Адаме, первом человеке. Если для христианства богочеловеком является Иисус, то для иудаизма богочеловеком является Адам, и далее всякий вообще человек на Земле. (Т. е. в иудаизме Адам в некотором смысле является «идеальным богочеловеком, к уровню которого всякий смертный должен тянуться» — функция, совершенно соответствующая роли «Иисуса как Богочеловека» в христианстве.) Однако еврейская концепция богочеловека чисто текстуальна и непроста для восприятия, в то время как основанная на зримом образе Иисуса концепция христианская — явлена, и для восприятия гораздо более легка.
Таким образом, проповедуя миру Иисуса и декларируя тождество Иисуса с Богом (или ведя к этому), — Павел, с одной стороны, устанавливает непроходимую границу между иудаизмом и создаваемым им «монотеизмом для неевреев»; а с другой стороны, как бы «добавляет иллюстрации» к совершенно фундаментальным еврейским концепциям.
Иудаизм являет собой «Книгу без картинок», и такой подход совершенно соответствует еврейской концепции «незримого Бога»[14 — Идея «незримого Бога» важна, прежде всего, тем, что человек должен сосредоточиться не на вопросе «что есть Бог» (теософия), а на том, «что Бог указывает в качестве главного пути жизни» (этика).]. Павел добавил к этой Книге «иллюстрации». Эти иллюстрации не нужны евреям, но они очень помогают народам мира, особенно народам «яфетическим» — то есть, потомкам Яфета, эллинам (а именно среди них Павел жил и вырос), для которых изобразительно — художественное искусство является одним из центральных каналов познания мира.
Например, для иудаизма очевидно, что Бог по отношению к человеку не только Творец, но и Отец; но для народов мира эта идея была откровением и огромным духовным прогрессом — у Павла: «Посему ты уже не раб, но сын» (к Галатам 4:7); и образ Иисуса как «Сына Бога», символизирующего идеал, к которому человечество должно стремиться, — существенно облегчает народам мира восприятие этой идеи.
Аналогично этому, концепция «Бог любит человека и желает блага человеку» (а вовсе не жаждет быть человеку Господином и управлять им) является совершенно еврейской концепцией, однако в абстрактном чисто текстуальном виде она непроста для восприятия. Когда Павел проповедует идею «Иисус умер за тебя», то эта концепция приобретает зримую и эмоционально более насыщенную окраску, и воспринимается народами мира гораздо лучше.
Поэтому, когда Павел, фактически, добавил к еврейской Книге Книг «иллюстрации», понятные конкретные образы — то распространение этой Книги среди «эллинов» пошло существенно быстрее и успешнее.
Таким образом то, что проповедовал Павел (= христианство), совсем не соответствовало тому, что проповедовал Иисус. Иисус обращался только и исключительно к евреям, и проповедовал раскаяние, смирение, необходимость полного соблюдения заповедей Торы для достижения спасения, опору на чудо и скорое Царство Небесное. Павел обращался только к неевреям и проповедовал самого Иисуса, спасение через веру и возможность для нееврея принять еврейский библейский монотеизм без необходимости брать на себя специфические еврейские заповеди. Результатом этого стало христианство, явившееся «веткой иудаизма» для народов мира.
28. Еврейская оценка вклада христианства в раскрытие Бога человечеству Здесь надо отметить, что мы, конечно, отнюдь не считаем, что христианство только лишь
