может показаться, что христианская религия, основанная на знаменитых словах Христа «для меня нет эллина и иудея», является более «демократичной» и «плюралистической», чем иудаизм — религия одного народа, потомков Авраама. На самом деле все наоборот: «нет эллина и иудея» среди тех, кто пришел к Иисусу; те же, кто не верит в него, будь они даже добрыми и человечными, лишены, с точки зрения христиан, надежды на спасение. Иудаизм же, как мы уже говорили, не требует от всего человечества принятия своих теологических концепций; напротив, достойные люди — «праведники народов мира», то есть те, кто исполняет основные общечеловеческие нравственные заповеди и не запятнал себя грубым идолопоклонством, — достойны спасения за свои добрые дела, даже если они верят в Единого Бога по-своему, а не так, как мы. Вот почему в иудаизме нет и не может быть миссионерства; по той же причине миссионерская пропаганда с логической необходимостью вытекает из теологии христианства. Источник этого принципиального различия между религиями сформулирован Павлом, говорившим, что «если добрыми делами можно достигнуть спасения, то нет тогда никакого смысла в распятии Христа. Христос, следовательно, пожертвовал своей жизнью понапрасну» (Послание к Галатам 2:21).
5.3. Дополнение.
ХРИСТИАНСКИЙ ТЕЗИС О «ПРИМАТЕ ВЕРЫ» И БИБЛЕЙСКИЕ ИСТОЧНИКИ
Для того, чтобы обосновать примат веры над действием, христиане приводят обычно две цитаты из еврейской Библии, из которых якобы можно заключить, что уже пророки Ветхого Завета ставили веру на первое место. Разберем эти цитаты.
В «Послании к Галатам» (3:12) Павел приводит цитату из пророка Хаббакука (Аввакума): «Праведник верой своей жив будет» (стих 2:4) — как оправдание своей концепции о приоритете веры. Что касается еврейской традиции, то она также придает большое значение этим словам пророка. В Талмуде (трактат Макот 24а) сказано, что эти слова можно даже считать краткой формулировкой всего иудаизма. Однако в словах пророка речь идет отнюдь не о том, что вера может заменить соблюдение Закона. «Праведник» у пророка — это именно праведный человек, то есть тот, кто соблюдает Закон и старается действовать в соответствии с Божественными заповедями. Такой человек получает от своей веры внутреннюю силу для праведной жизни, он жив ею. Вера здесь выступает как источник праведных дел, а отнюдь не как их заменитель.
Второй источник, который охотно цитируют христиане, — диалог между Богом и Авраамом (Бытие, гл. 15). Когда Авраам и его жена Сара были уже стары и у них не было детей, то на слова Бога «Награда твоя весьма велика» Авраам ответил: «Господь Всевышний! Что же Ты дашь мне? Ведь Ты не дал мне потомства…» И когда Бог говорит Аврааму, что многочисленным, как звезды на небе, будет потомство его, то «и поверил Авраам Господу, и вменилось ему это в праведность» (Бытие 15:6). Павел (Послание к Галатам 3:6) приводит эту цитату как обоснование тезиса о «спасении и праведности через веру, а не через дела». Однако ситуация, в которой происходит этот диалог, не оставляет никакой возможности для подобного вывода. Ведь собеседник Всевышнего, Авраам — человек выдающийся, уже подтвердивший свою праведность великими деяниями. Несомненно также и то, что еще до этого Откровения Авраам верил в Единого Бога: ведь это не первый его диалог со Всевышним. Здесь говорится о том, что в сложной ситуации, когда Божественное обещание, казалось бы, не согласуется с естественным ходом вещей, одним из элементов праведности является доверие, способность положиться на Бога. Именно таков смысл стиха «и поверил Авраам Господу»: не ‘принял решение верить в Него’, а ‘решил положиться на Божественное управление миром’. Это доверие, конечно, является одним из элементов праведности, но оно отнюдь не есть замена соблюдения Закона и праведных дел.
6. НЕТРИВИАЛЬНЫЕ РАСХОЖДЕНИЯ МЕЖДУ ЕВРЕЙСКОЙ И ХРИСТИАНСКОЙ ЭТИКОЙ
Выше мы обсудили очевидные, лежащие на поверхности аспекты соотношения еврейской и христианской этики. В четвертой главе рассматривались их совпадающие элементы, и было показано, что видимость различия или «прогресса» является всего лишь результатом неправильного изображения еврейской этики в христианских источниках; а затем пятая глава была посвящена тому, что действительно составляет очевидную пропасть между иудаизмом и христианством. В данной же главе мы рассмотрим некоторые более сложные аспекты: то, что является одновременно и общим, и различным; вопросы, выявляющие довольно тонкие — но весьма и весьма существенные! — различия между еврейской и христианской системами этических ценностей.
6.1. Еврейская «любовь к ближнему» и христианская «любовь даже к врагам» — в чем они различаются на самом деле. Поверхностный читатель еврейских и христианских текстов решит (и именно такая точка зрения закрепилась в европейской массовой культуре), что еврейская религия требует только «любви к ближнему», а христианская говорит о «любви ко всем людям, и даже к врагам». Это распространенное представление, однако, далеко не верно.
Не будем останавливаться здесь на том, что для христианина «любовь к врагам» предписывается только по отношению к его личным врагам, в то время как по отношению к «врагам Христовым» предписывается борьба вплоть до полного их уничтожения. Сконцентрируемся на том, что думает о «любви к врагам» иудаизм.
Прежде всего отметим, что совершенно неверно считать, что иудаизм предписывает любовь только по отношению к евреям. На самом деле и в еврейской Библии, и в Талмуде, и в высказываниях Мудрецов более поздних поколений неоднократно говорится о единстве человечества, о том, что всякий человек создан по образу и подобию Бога, о любви ко всему человечеству. Идеалом именно такой, универсальной любви является в иудаизме наш праотец Авраам — уже из этого видно, насколько важное место в иудаизме занимает «любовь ко всему человечеству».
Однако иудаизм категорически настаивает на том, что любовь к человечеству должна быть не «однородной», но «градуированной», иерархической. Иудаизм предписывает любить ближних больше, чем дальних. Следует любить свою семью больше, чем других людей вокруг, а свой народ — больше, чем другие народы. Да, надо стараться помогать всем, но в первую очередь — тем, кто ближе. Подобный подход — это отнюдь не прагматическое правило, но моральный императив. Человек, который любит свою семью в той же степени, как и всех других вокруг, — поступает недостойно. И точно так же весьма далека от моральной позиция, которая предлагает относиться одинаково ко всему человечеству и любить свой народ не более остальных.
Более того: предложение «не различать эллина и иудея», любить всех одинаково — в абсолютном большинстве случаев, даже у моральных и достойных людей, — оборачивается на практике в лучшем случае общими декларациями, а не реальной деятельной любовью.
Иудаизм учит человека строить свою любовь к окружающему миру иерархически; и, начиная от любви к себе и своей семье, постепенно расширять свою любовь до рамок своей общины, своего народа, всего человечества, всех живых существ, всего мира.
При этом иудаизм делает четкое различие между «обязательным уровнем» и «идеалом для праведников». Обязательным уровнем любви к ближнему — т. е. еврейской Библейской заповедью — является любовь к каждому еврею, к еврейскому народу. Идеалом же для праведника, согласно иудаизму, является расширение рамок любви на весь мир (с сохранением иерархии!).
Когда человек прикладывает усилия для того, чтобы улучшить свой дом, то это имеет гораздо больше шансов на успех, чем попытки влезать со своими улучшениями в дом соседа. В своем доме я по крайней мере знаю свои вкусы, и остается лишь вопрос, насколько я смогу добиться, чтобы обстановка в доме соответствовала этим вкусам. Но если я, исходя из принципа «равной любви ко всем», буду переустраивать дом соседа по своим вкусам, то, боюсь, это не приведет к добру. Народы отличаются один от другого прежде всего не языком или местом проживания, а — и это главное! — своими «вкусами», т. е. своей ментальностью, тем, что называют национальной душой.
Общность ментальности означает, что в целом у большинства представителей данного народа совпадает идеал, совпадает представление о том, как должна быть в конце концов правильно устроена жизнь; разные же движения и партии внутри одного народа различаются тем, что они предлагают разную стратегию для достижения этого идеала. Но что касается разных народов — идеал «правильной жизни» может быть у них абсолютно разным, и поэтому основанные на «равной любви ко всем» попытки навязать другому народу свои концепции могут привести к самым отрицательным результатам.
Иудаизм обязывает евреев любить прежде всего свой народ, причем любовь эта должна быть деятельной. Мы обязаны улучшать собственный национальный дом — другие же народы пусть, если хотят, учатся на нашем примере и сами, как могут, улучшают свои национальные дома. И этот уровень — любовь к собственному народу — является не только реально достижимым, но и конструктивным, он позволяет строить морально более продвинутое общество. Попытка же «любить равно все человечество» приводит — и при этом лучших, желающих человечеству счастья людей! — к неизбежным попыткам навязать соседу свое понимание жизни. Поэтому оборотной стороной христианской «равной любви ко всему человечеству» неизбежно является агрессивное миссионерство с разной степенью насилия, начиная от принуждения евреев слушать христианские проповеди и кончая инквизицией и крещением под угрозой смерти. Это агрессивное миссионерство является постоянным историческим спутником христианства не случайно не потому, что «христианство хорошо, но сами христиане недостаточно хороши» (подобный довод мы слышали 20 лет назад и от защитников марксизма), а потому, что принципы эти заложены в самой христианской концепции.
Что же касается непосредственно христианского призыва «любить врагов», то, с точки зрения иудаизма, здесь все определяется иерархией этой любви. Категорическим моральным требованием иудаизма является обязанность человека активными действиями защищать гонимых и обижаемых; Тора (Левит 19:16) формулирует эту заповедь так: «Не стой над кровью брата твоего» — т. е. не будь безучастен, когда проливается кровь ближнего. Защита преследуемых необходима не только потому, что мы хотим сделать благо преследуемым, но и потому, что без такой защиты мир будет деструктивен, придет в состояние хаоса, и добро будет уничтожено. Тем самым, согласно мнению иудаизма, защита преследуемых имеет не только сиюминутную прагматическую, но и глобальную, религиозную ценность. Эта обязанность защищать преследуемых касается и себя самого: в случае, когда враг нападает на меня, я обязан защищаться.
Поэтому в вопросе о «любви к врагам», мы можем сформулировать еврейский подход так: если человек активно противостоит врагу, но при этом у него хватает душевных сил, продолжая воевать, любить «высшую духовную составляющую» его врага — то это не только допустимо, но и является идеалом для праведных людей. (Как уже отмечалось выше, это ни в коем случае не является требованием ко всем обычным людям, от которых требуется только не ненавидеть врага.) Но если иерархия любви нарушена,
