о самих себе. Учение о Троице позволяет нам понять, что человек из Назарета по имени Иисус отличен как от Бога Отца (Он не «вернулся назад, чтобы снова стать Богом» после своей земной жизни), так и от Духа (Иисус, который рядом с нами и в нас Духом Святым, все равно остается Иисусом, который отличен от нас), хотя одновременно и равен им.[127] Это освобождает нас от превозношения любого рода, в том числе от христианского превозношения. И теперь нам становится понятно, почему мир Просвещения настойчиво делал вознесение мишенью для насмешек, пользуясь орудиями рационализма и скептицизма: если вознесение реально, значит, вся программа самосовершенствования человечества, которая господствовала в Европе и США с XVIII века, превращается в бессмыслицу и тщету. Приняв реальность вознесения, можно облегченно вздохнуть и отказаться от бесполезной попытки стать Богом (которая неизбежно приводит к разочарованиям, поскольку никогда не увенчивается успехом), а вместо этого радоваться тому, что мы — творение: да, мы носим в себе Божий образ, но все равно остаемся тварными существами.
Таким образом, вознесение говорит нам об Иисусе, который остается человеком в настоящем смысле этого слова, а потому отсутствует, хотя в каком–то ином смысле также и присутствует среди нас. И здесь как Святой Дух, так и таинства обретают великую значимость, потому что именно через них Иисус претворяет свое присутствие. Нередко в церкви чрезмерно подчеркивается присутствие Иисуса, что мешает понять, что Он одновременно отсутствует, а потому люди задаются вопросом: «И это все, что у нас есть?» На что можно ответить: нет, не все. Кроме Его присутствия есть кое–что еще: господство Иисуса; тот факт, что во главе мира уже стоит человек; Его ходатайство за нас. Это превосходит наше ощущение Его присугствия, ибо, разумеется, слишком сильна зависимость такого ощущения от наших настроений и внешних обстоятельств.
Но все это легко описать словами и продемонстрировать, как вознесение связывает многие вещи воедино и освобождает нас от излишних нелепостей. Однако гораздо труднее это себе представить как цельную картину и понять, о чем мы говорим, утверждая, что Иисус остается человеком, и даже воплощенным человеком, — на самом деле, воплощенным куда надежнее, нежели мы сами, — но в то же время отсутствует в нашем мире. Нам понадобится фактически новая и более совершенная космология, новые и более точные представления о нашем мире, чем те, что дает нам культура, все еще тесно связанная с эпохой Просвещения. Первые христиане, как и их современники из иудеев, не были привязаны (вопреки мнениям иных нынешних мыслителей) к представлению о трехъярусной вселенной, наверху которой находятся небеса, а внизу, под ногами, ад. Говоря о «верхе» и «низе», они пользовались метафорами (то же самое по–своему делали их современники, носители греко–римской культуры), и эти метафоры были для всех столь очевидны, что не нуждались в особых пояснениях. Как недавно писал один автор, когда школьник переходит в более «высокий» класс, скажем, из пятого в шестой, это не означает, что отныне он будет учиться этажом выше. И хотя иногда вице–президент компании, ставший президентом, получает кабинет в пентхаузе, было бы неверно думать, что любое «продвижение вверх» в этой компании означает, что ты отдаляешься от земли.
Тайна вознесения, конечно, остается тайной. Она заставляет нас думать о таких вещах, которые многие люди просто неспособны себе представить. Нам придется признать, что в Библии под словами «небеса» и «земля» не подразумеваются два места, расположенные в едином континууме пространства и времени, и «нематериальный» мир не противопоставляется «материальному». Скорее речь идет о двух разных формах того, что мы называем «пространством», о двух разных формах так называемой материи и, весьма вероятно (хотя это не следует с неизбежностью из двух предыдущих положений), о двух разных формах «времени». Мы, несчастные западные люди, впитавшие идеи эпохи Просвещения, слишком сильно прикованы к земному пространству. Хотя и идеологи New Age, и даже многие писатели с легкостью представляют нам параллельные миры с их особым пространством и временем, мы, как только начинаем размышлять об Иисусе, обычно возвращаемся к привычной рационалистической закрытой системе вселенной. К.С.Льюис в своих сказках о Нарнии и других работах постарался показать нам, как два разных мира могут взаимодействовать или пересекаться между собой. Но поколение, которое с детства привыкло ориентироваться в Нарнии, не всегда понимает, как перенести эти сказки в реальный мир взрослого христианина, в свое благочестие и мышление.
В церковной архитектуре иногда заметна попытка отобразить взаимоотношения неба и земли. В Православной церкви «небеса» представляет закрытый алтарь, а все остальное помещение храма является как бы «землей». Их разделяет иконостас с изображениями святых, которые живут на «небесах», но не столь уж далеки от молящихся, стоящих на «земле». Подобное можно увидеть в некоторых западных соборах и аббатствах, где используются приемы и средства готического искусства, так что молящийся может почувствовать свою причастность к великому пространству, наполненному светом и красотой, в которое проникает только наша музыка и где он пока еще, за исключением малой части храма, не может обитать.
Все это обогащает христианское воображение, а потому ценно, если, конечно, люди не принимают образы за саму реальность. Вознесение помогает нам понять, что Божье пространство и пространство человека, то есть небеса и земля, хотя и принципиально различны, тем не менее не столь уж далеки одно от другого. И нам не следует думать, что слово «небо» — это просто метафора для нашей духовной жизни. Божье пространство пересекается с нашим самыми разными способами, несмотря на то, что они (по меньшей мере, в нынешний момент) разделены и выполняют различные функции. Настанет день, как мы видели в предыдущей главе, когда они соединятся новым образом, откроются и будут обоюдно видны, вступят в вечный брак.
Иными словами, придет день, когда Иисус, который занимает важнейшее место в Божьем пространстве — человек, все еще носящий (как говорил Уэсли) «драгоценные подарки в память о страстях» на своем «сияющем теле», — предстанет перед нами, как и мы перед Ним, каким–то совершенно иным образом, о котором сегодня мы ничего не знаем. Вторая половина истины вознесения сводится к тому, что Иисус вернется назад, как сказал об этом ангел в Деяниях святых Апостолов 1:11.
Однако некоторые расхожие молитвы моей церкви толкают нас в яму — хотя это неудачная метафора, поскольку на самом деле в них говорится: «Иисус был поднят на небеса, мы же будем молиться о том, чтобы подняться туда вслед за ним». В каком–то смысле это верно, как о том говорят Послание к Ефесянам 2:6 и Послание к Колоссянам 3:1–4. Но люди, слышащие такие молитвы сегодня (где говорится о вознесении Иисуса на небеса и что в наших сердцах и наших помышлениях мы всегда будем с Ним; или что Святой Дух унесет нас туда, куда ранее ушел Иисус), непременно утверждаются в мысли, что вся цель христианства состоит в том, чтобы, покинув землю, последовать за Иисусом на небо и остаться там с Ним навсегда. Этому способствует сумятица в наших представлениях. Однако Новый Завет настойчиво утверждает иное: Тот, Кто восшел на небеса, однажды вернется назад. Ни где в евангелиях или Деяниях не говорится чего–либо вроде: «Иисус ушел на небо, а потому мы надеемся последовать за ним». Скорее там говорится другое: «Иисус находится на небесах и правит всем миром, а однажды вернется сюда, чтобы Его власть достигла полноты».
Но что вообще означает это «второе пришествие»? Быть может, это просто устаревшая идея, которую современный человек должен сдать в архив?
2. «Второе пришествие» — что это?
«Христос умер, Христос воскрес, Христос придет снова», — говорим мы, англикане, во время евхаристии. И разумеется, то же самое мы утверждаем, читая Символ веры: «Он придет снова в славе судить живых и мертвых». И если мы поем эти слова во время Адвента, мы повторяем их не один раз: «Аллилуйя! Гряди, Господи, гряди!»
Но если мы относимся к основным церквам современной Великобритании — или многим другим, в том числе и Северной Америки, — мы могли бы не переводя дыхания к этому добавить: «Хотя я совершенно не понимаю, что это значит». Так называемое второе пришествие не является важной темой проповедей в основных церквах, даже во время Адвента. (Конечно, существуют церкви, в которых «второе пришествие» является чуть ли не единственным предметом внимания, и вскоре мы о них поговорим.) Недавно принятый порядок библейских чтений, которыми пользуются в моей церкви, уводят нас от этого вопроса. Более того, возрождение евхаристической жизни в Церкви Англии в послевоенные годы повлекло за собой (по крайней мере, в некоторых кругах) распространение богословия, в котором практически нет места для последнего «пришествия». «Почему мы говорим «Христос придет снова», — спрашивал один озадаченный прихожанин в 1970–х, когда это тройное утверждение впервые ввели в англиканскую литургию. — Разве нас не учили, что он приходит — чтобы пребывать среди нас — через евхаристию?»
Что же мы можем сказать о «втором пришествии» Иисуса?
На данном этапе мы уже можем рассмотреть этот вопрос в том общем контексте, где эта тема обретает свой смысл. В предыдущих главах мы рассматривали представления о жизни после смерти и о будущем вселенной, причем и наших современников, и современников Иисуса. Мы можем утверждать, опираясь на доступные нам исторические факты, что первые христиане верили в телесное воскресение Иисуса. Кроме того, в предыдущей главе я описал надежду христиан на будущее в широком смысле — надежду на обновление всего мира. Далее мы рассмотрим надежду в ее частном аспекте — судьбу отдельного человека в рамках этой системы мышления, но прежде нам нужно поговорить об одном важнейшем аспекте масштабной надежды. Как утверждает Новый Завет, когда Бог обновит весь мир, в центре этого нового мира окажется сам Иисус.
Что об этом говорит вера христиан? Актуальны ли для нас сегодня эти представления? И как мы сами можем в это верить?
В XX веке на подобные вопросы отвечать стало труднее. У такого положения вещей есть две одинаково важные причины.
С одной стороны, «второе пришествие» Иисуса Христа стало любимой темой многих христиан Северной Америки, особенно в направлениях, окрашенных фундаментализмом и диспенсационализмом, хотя и не только в них. Миллениаристы XIX века, в частности направление Д. Н. Дарби и Плимутских братьев, постепенно распространили идею, которую теперь разделяют миллионы, что мы живем в «конце времен», когда, наконец–то должны осуществиться великие пророчества. И среди этих пророчеств центральное место занимает обетование, что сам Иисус придет на землю и унесет истинных верующих из этого порочного мира, чтобы они были
