получит спасение в совершенно телесном виде. Вот почему у Петра эта надежда на спасение так тесно связана с воскресением Иисуса. По его словам, Бог «возродил нас к надежде живой чрез воскресение Иисуса Христа из мертвых».[173]

3. Воскресение в Посланиях к Коринфянам

Любой разговор о будущем воскресении неизбежно приводит к апостолу Павлу, и особенно к двум его посланиям христианам Коринфа. Это крайне замысловатые тексты, вызывающие массу споров, и в других местах я их разбираю во всех деталях. Теперь же я просто изложу мои главные аргументы, начав со Второго послания к Коринфянам.[174]

Пассаж о воскресении в главах 4 и 5 2 Кор входит в состав пространного и страстного разговора об апостольстве самого Павла. Говоря о своем служении, Павел пишет: «Сокровище это мы носим в глиняных сосудах, чтобы превосходство силы принадлежало Богу, а не было от нас». И развивая это утверждение, он переходит к надежде будущего, в контексте которой обретает должный смысл нынешняя жизнь с ее противоречиями и страданиями. И если бы это место кончалось последними стихами главы 4, мы могли бы подумать (а некоторые продолжают отстаивать именно такую интерпретацию), что в представлениях Павла — это надежда покинуть тело и стать чистым духом: «Если и разрушается внешний наш человек, то наш внутренний обновляется со дня на день», — говорит он. Не подходит ли апостол Павел крайне близко к Платону, желая покинуть обреченное на разрушение смертное тело, чтобы от него осталась прославленная бессмертная и бесплотная душа?

Никоим образом. В главе 5 Павел говорит о новой «палатке», или «скинии», которую мы получим. Это новый дом, новое жилище, новое тело, заготовленное для нас Богом (и опять же хранящееся на «небесах»), которое мы наденем на себя поверх старой «палатки», чтобы смертное было поглощено жизнью. И снова апостол утверждает, что Бог осуществит это силою Духа.

И здесь современному человеку необходимо совершить переворот в своем восприятии. Мы так долго пользовались мысленными образами, поставляемыми Платоном, что как нечто бесспорное принимаем ключевое онтологическое различие между «духом» как чем–то нематериальным и «материей», которая вещественна, осязаема, имеет «физическую» природу. И мы думаем, что осязаемая реальность — это одно, а идеи, или ценности, или духи, или привидения — это нечто абсолютно иное (при этом часто забываем, что и последние относятся к совершенно разным категориям). Мы знаем, что тела разлагаются и умирают, что дома, храмы, города и цивилизации превращаются в прах, а потому предполагаем, что тело и физическая природа изменчивы и временны, следовательно, постоянство, и бессмертие принадлежат только нематериальным вещам.

Павел таким образом выражает свое несогласие с подобными представлениями. А на самом деле они расходились даже с господствующей космологией того времени, где стоицизм был популярнее платонизма. И тем более резко они отличались от иудейского богословия творения, на почве которого выросло богословие нового творения Павла, связанное с воскресением Иисуса.[175] Павел хотел изменить образ мыслей коринфян, и его слова так же действуют на нас.

Павел предлагает нам вообразить себе новый тип физической природы, которая относится к нашему нынешнему телу примерно так же, как нынешнее тело относится к призраку. Это нечто куда более реальное, более прочное, более телесное, чем наше нынешнее тело — подобно тому как нынешнее тело более вещественно, более осязаемо, чем бесплотный дух. Иногда, описывая тяжело больного человека, мы говорим, что «от него осталась только тень прежнего». Если Павел был прав, это означает, что в нынешней жизни христианин всего лишь тень самого себя в будущем. Он станет в полной мере самим собой, когда получит новое тело, которое (уже подобрав должным образом размер) заготовил ему Бог в Своем хранилище на небесах, чтобы облечься в него поверх старого — или поверх того Я, которое сохранилось после смерти тела. Это совершенно верно передает один из великих пасхальных гимнов:

О сколь славным и блистательным,

Хрупкое тело, ты станешь,

Когда облечешься в несказанную красоту,

Здоровое, сильное и свободное!

Полное жизни, полное радости,

Ты таким останешься навеки.[176]

Павел остро осознает, что еще не обрел подобного состояния. Он спешит подчеркнуть, что апостольское служение как раз и вынуждает его переживать слабость и страдания, сопряженные с нынешним положением вещей. Но он утверждает, что нам всем придется предстать перед судом Мессии (2 Кор 5:10), а для этого нам понадобятся тела. Тут Павел, подобно Иоанну, следует Дан 12 и другим иудейским текстам того же рода.

Быть может, эти слова намекают на воскресение нечестивых (которым надлежит предстать перед судом в теле), а не только праведных.

Это подводит нас к самому главному тексту Нового Завета о воскресении: к главе 15 Первого послания к Коринфянам.

Надеждой на воскресение пронизано все Послание, а не только глава 15. Но именно в ней Павел прямо говорит о значении этой темы. Некоторые коринфяне отрицали будущее воскресение — почти наверняка это связано с обычными для языческого мира представлениями о том, что, как всем известно, мертвые люди не возвращаются к жизни. Как мы уже упоминали, в ответ Павел говорит об Иисусе как начатке, первом плоде, и о великой жатве будущего, когда народ Иисуса будет воскрешен из мертвых подобно Ему.

Вся эта глава несет в себе отголоски первых трех глав Книги Бытия. Это богословие нового творения, а не упразднения творения. И в центре главы стоит сравнение двух типов тел: нынешнего и будущего. Именно это место и порождает проблемы разного рода.

Некоторые распространенные переводы Библии, в частности Revised Standard Version с его вариантами, трактуют ключевые выражения Павла как «физическое тело» и «духовное тело».[177]Если обратиться к греческому подлиннику, а не переводу слов, выбранных Павлом, это неверно. Филологические аргументы в данном случае чрезвычайно весомы и однозначны. Там противопоставлены два типа тел: нынешнее, склонное к порче и тлению и обреченное на смерть, — и будущее, свободное от порчи, нетленное и уже никогда не умирающее. Ключевые прилагательные, которые постоянно обсуждают в бесчисленных дискуссиях на эту тему, указывают не на «физическое» и «нематериальное» тела, хотя люди нашей культуры обречены видеть именно такое противопоставление «физического» «духовному».

Первое прилагательное, psychikos, ни в коей мере не указывает на «физическое» в нашем смысле слова. Для современников Павла, говорящих на греческом, слово psyche, от которого произошло psychikos, означало душу, но не тело.

Но есть еще одно более важное обстоятельство: греческие прилагательные такого типа, кончающиеся на –ikos, описывают не материал, из которого состоит вещь, но силу или энергию, которая приводит эту вещь в движение. Мы можем спросить, например: «Это судно деревянное или железное?» (из какого материала оно сделано), а можем спросить: «Это паровое или парусное судно?» (какая энергия приводит его в движение). Описываемое прилагательное имеет второй смысл. Павел говорит, что нынешнее тело приводит в движение обычная человеческая psyche (та жизненная сила, которой все мы обладаем, что ведет нас по нынешней жизни, но в конечном счете бессильна противостоять болезни, травме, тлению и смерти), а будущее тело движимо рпеита Бога, его дыханием новой жизни, силой Божьего нового творения.

Вот почему далее Павел говорит (и эти слова вызывали споры уже в середине II века), что «плоть и кровь царства Божия не наследуют».[178] Он не имел в виду, что материя будет упразднена. «Плоть и кровь» — это специфический термин для описания всего, что портится, изменяется и обречено на смерть. Тут опять же противопоставляется не то, что мы сегодня называем физическим и нематериальным, но тленная физическая природа — физической природе нетленной.

Все это лежит в основе заключительного стиха главы 15 Первого послания к Коринфянам, к которому мы еще вернемся. С точки зрения Павла, знание о воскресении тела не позволяет нам сказать: «Все прекрасно. В итоге мы отправимся к Иисусу и будем вместе с ним на бесплотных платонических небесах». Вместо этого мы должны сказать: «Итак, поскольку в итоге Бог снова скажет во славе свое «да» и людям, и созданному Им миру, мы должны быть твердыми и непоколебимыми и всегда целиком отдавать себя делу Господа, зная, что в Господе труд наш не напрасен». Вера в воскресение тела включает в себя веру в то, что все дела, выполненные во время нынешней телесной жизни, силою Духа будут заново восстановлены в последний момент, хотя пока мы только можем гадать, каким образом это произойдет.

4. Воскресение: споры в истории христианства

Разумеется, воскресение тела порождало споры и дебаты во II веке и далее.[179] Достойно внимания, что, за исключением небольшого корпуса гностических или полугностических авторов, мужи апостольские и апологеты вплоть до Оригена утверждали эту доктрину, хотя для этого должны были преодолевать огромное сопротивление. Игнатий Антиохийский, Иустин Мученик, Афинагор, Ириней Лионский и Тертуллиан — все они четко выражали веру в телесное воскресение.

Более того, для всех них эта доктрина была тесно связана с двумя другими, и это позволяло им противостоять другим учениям любого рода, не в последнюю очередь — докетизму и гностицизму. Во–первых, это была доктрина творения, во–вторых, — учение о справедливости Бога и последнем суде. Как и в иудаизме, общее воскресение является той точкой, где сходятся темы творения и суда. И если по какой бы то ни было причине люди забывают о чем–то одном, вскоре они забывают и о двух других.

Начиная с Тертуллиана мы находим обсуждение вопроса, как именно будет выглядеть воскресение. (Подобные вопросы возникали и у раввинов, потому что примерно в то же время они пытались решать весьма похожие проблемы.) Допустим, каннибал съест христианина, а затем сам обратится к вере. Тело христианина вошло в состав тела каннибала: кому же что от него достанется в момент воскресения?

Тертуллиан на это бесцеремонно отвечает: это проблема Бога. Он нас сотворил и уж как–нибудь все уладит. Ориген отвечает на тот же вопрос более изысканным образом. Наши тела, говорит он, в любом случае находятся в текучем состоянии. У нас отрастают волосы и ногти, и мы их подрезаем, но это еще не все: медленно меняется все вещество нашего тела. Через нас проходят частицы, которые сегодня мы называем атомами и молекулами, так что мы сохраняем форму, но не состав тела. (К.С.Льюис проиллюстрировал подобные аргументы следующим образом: в этом отношении, говорит он, я подобен изгибу водопада.[180]) Отделенный тысячелетием от Оригена и почти тысячелетием от Льюиса Фома Аквинский повторяет те же самые аргументы. И это здравая мысль: сегодня мы знаем, что в нашем организме все атомы и молекулы обновляются примерно раз в семь лет. Значит, по своему составу я уже совершенно иной человек, чем десять лет назад. Но я все равно остаюсь собой. Совершенно неважно, вернутся ли