мы видим, что каждое евангелие заканчивается рассказом о воздвигнутом из мертвых Иисусе, а Откровение завершается описанием нового неба и новой земли, населенных народом Бога, воздвигнутым из мертвых, это не должно нас удивлять — ведь это и есть конечная цель всей этой продолжительной истории. (И именно по этой причине так называемые другие евангелия не вошли в канон. Не потому, что это были какие–то поразительные и подрывные тексты, которые церковь первых веков отбросила ради сохранения своей власти и поддержания контроля. Но эти книги не утверждали новое творение, а вместо того предлагали приватную и обособленную духовность. Неожиданная вспышка энтузиазма относительно «других евангелий» в западном мире сегодня отражает не желание заново открыть подлинное христианство, но отчаянную попытку спастись от него бегством. Новое творение требует от человека куда большего — хотя в итоге дает и намного больше жизни, — нежели гностический эскапизм.)
Весть о том, что Иисус стал Господом, приводит к тому, что мужчины, женщины и дети начинают верить Ему и слушаться Его силою Духа, так что их жизнь преображается через спасительную власть Христа; подобным образом, история творения и нового творения, завета и нового завета не просто дает слушателям информацию. Эта история призывает слушателей к участию в ней, погружает их в свой поток, утверждает их право находиться внутри нее и дает им силы для выполнения задач, направленных на достижение ее целей.
Все это подводит нас к одной из самых сложных проблем нашего времени.
д. Святость
Наша пятая тема — святость. Об этом упорно твердит Павел в начальных главах Первого послания к Коринфянам, и христиане Коринфа именно потому сталкиваются с трудностями в этой сфере, что они не принимают воскресения. То, как вы в настоящем относитесь к своему телу, настаивает Павел, имеет значение, потому что Бог воздвиг из мертвых Господа и подобным образом воскресит и вас своею силой. Прославляйте Бога в телах ваших, потому что настанет день, когда Бог прославит само тело. То, что истинно относительно будущего, должно быть истинным уже в настоящем, иначе можно усомниться: верным ли путем вы идете изначально? Далее я буду опираться преимущественно на главу 6 Послания к Римлянам и главу 3 Послания к Колоссянам, чтобы показать, что означает жизнь человека, ставшего участником нового творения.
Отрывок из Послания к Римлянам дает ключ к многочисленным проблемам, но, похоже, этот ключ теряют участники недавно прошедших дискуссий по святости. Данное послание разворачивается перед нами подобно сложной, но целостной симфонии. Это не просто серия последовательно расположенных тезисов, касающихся то отдельных доктрин, то этических вопросов. В частности, анализ положения человечества в Рим 1:18–2:16 не есть наспех созданная галерея пороков, как часто думают. Этот фрагмент тщательно разработан и хорошо вписывается в целостное здание послания. Размышляя над поведением, которое стало нормой для язычников, Павел говорит, что Бог «предал их безрассудному уму», а самое худшее, что он может сказать о языческой безнравственности, находится в последнем стихе главы 1: они «не только то творят, но и делающих одобряют».[262] Одно дело поддаваться соблазну греха, и совсем другое перенаправить моральный компас и называть добро злом, а зло добром. И это тесно перекликается с важным призывом 12:2: не сообразуйтесь с настоящим миром, но преобразуйтесь обновлением вашего ума. Это эсхатология инаугурации, именно так выглядит воскресение, когда оно касается нравственной жизни верующего. Павел никогда не говорит, что святость заключается лишь в том, чтобы понять, каким ты был создан, и затем верить в то, что Бог хочет тебя всегда видеть именно таким. И это не слепое послушание случайным или устаревшим правилам. Святость связана с преображением человека, а начинается оно с его ума.
Вот почему, если мы снова обратимся к Первому посланию к Коринфянам, именно воскресение — как Иисуса, так и наше собственное, — в главах 5 и 6 служит основанием христианского поведения. «Христианская нравственность» отнюдь не состоит из набора странных инструкций и запретов, с которыми должны считаться христиане, все еще живущие в одном и том же мире со всеми прочими людьми, подобным образом и воскресение Иисуса не было просто крайне странным «чудом» в рамках старого тварного мира. Но с воскресением в этот мир полновластно вступило новое Божье творение, а потому «христианская нравственность» есть образ жизни, в котором это новое творение воплощается и прославляется. Путь христианской святости обретает смысл — очень точный — в рамках нового Божьего мира, того мира, в который нас вводит крещение и в котором мы питаемся евхаристическим хлебом. И, конечно, попытка жить по–христиански вне этого контекста становится крайне трудной, просто бессмысленной; это все равно, как если бы музыкант оркестра играл свою партию независимо от других исполнителей посреди лязга и грохота автомобильного завода. Разумеется, мы призваны оставаться учениками в суровом внешнем мире, который своим шумом пытается нам доказать, что Иисус не воскрес. Но если мы хотим хранить верность воскресшему Господу, нам надо снова и снова настраивать наши музыкальные инструменты и отрабатывать нашу партию вместе с другими оркестрантами.
Все это подводит нас еще к одной теме: к теме пути, который, по словам Павла, превосходит все остальное.
е. Любовь
И наконец, мы переходим к вершине духовности — к любви. Подумайте о прекрасном гимне 1 Кор 13, который обращен к главе 15, где речь идет о воскресении. Этот гимн обладает совершенством и целостностью. Однако он говорит о том, что мы не достигли полноты, о нашем трагическом несовершенстве:
Ибо мы знаем отчасти и пророчествуем отчасти. Когда же придет совершенное, — то, что отчасти будет упразднено. Когда я был младенцем, я говорил, как младенец, рассуждал, как младенец. Когда я стал мужем, я упразднил младенческое. Ибо теперь мы видим гадательно в зеркале, тогда же — лицом к лицу; теперь я знаю отчасти, тогда же познаю подобно тому, как и я был познан.[263]
Этот текст звучит неожиданно в столь удивительной главе. Конечно, в своем гимне Павел выражает радость о том, что любовь есть величайшее переживание в Божьем мире. Он объясняет, как любовь проявляется в жестокой реальности жизни (она терпелива, добра, не завидует, не превозносится и так далее). И он не просто хочет показать нам правильный образ жизни или представить еще одну цель, следуя к которой, мы выражаем послушание Богу или даже уподобляемся Христу. Павел идет намного дальше: он указывает на то, что наш опыт любви, как и любой другой, несовершенен по самой своей сути. В нашем теперешнем положении, если сравнить его с тем, где мы должны находиться по замыслу Божьему, мы лишь отчасти соответствуем своему предназначению. Но Павел призывает нас уже в нынешнем мире быть людьми, которые предназначены обрести полноту жизни в будущем. И знаком этой полноты, знаком будущей цельности, мостом от одной реальности к другой является любовь.
Вспомним главную тему Первого послания к Коринфянам. В молодой церкви воцарился беспорядок. Там возникают культы разных христианских учителей. Там существует социальная рознь между богатыми и бедными. Там наметились духовные разделения, и одни люди завидуют особым дарам других. Они снисходительно смотрят на безнравственность. В богослужении царит хаос; они нетверды в понимании Благой вести. Да, им хватает энергии, энтузиазма, они куда–то движутся, хотя не всегда понимают, в каком направлении. Я бы предпочел иметь дело с живой церковью, обремененной проблемами, нежели с мертвой церковью, где царит мир — но это мир надгробной плиты, и он недорого стоит. Однако тут же добавлю, что мне бы решительно не хотелось сталкиваться со всеми проблемами коринфян одновременно, это уже слишком.
Павел разбирает эти проблемы одну за другой, как будто проглядывая список необходимых покупок. Так, на наковальне Писания и глубокого христианского мышления рождаются великие слова. А затем, посреди всего этого, подобно звукам Ave Verum Моцарта, которые вдруг зазвучали на фоне шума завода, так что все машины постепенно умолкают, мы слышим тихую музыку главы 13. Давайте послушаем:
Если я языками человеческими говорю и ангельскими, но любви не имею, — сделался я медью звучащею и кимвалом звенящим. И если я имею пророчество и постигаю все тайны и все знание, и если имею всю веру так, чтобы и горы переставлять, но любви не имею, — я ничто…
Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не ревнует, любовь не кичится, не надмевается, не поступает бесчинно, не ищет своего, не раздражается, не ведет счет злу, не радуется неправде, но сорадуется истине; все покрывает, всему верит, на все надеется, все переносит…
Ибо теперь мы видим гадательно в зеркале, тогда же — лицом к лицу; теперь я знаю отчасти, тогда же познаю подобно тому, как и я был познан. Но теперь пребывают вера, надежда, любовь, эти три, но большая из них любовь.
Это не просто великая поэзия, которую автор поместил в свое письмо, чтобы изменить тон послания. Этот гимн — и по своей интонации, и по содержанию — подобен тихо бьющемуся сердцу, которое придает смысл всему остальному. Здесь собрано воедино сказанное Павлом в других главах послания.
Но это еще не все. Последние строки гимна, говорящие о несовершенстве нашего нынешнего состояния, указывают на последний в послании великий разбор важнейшего вопроса — на главу 15, где апостол рассматривает подробнее, чем где бы то ни было еще в раннехристианской литературе, воскресение Иисуса и его значение для нас. Воскресение означает, что посреди старого мира открылся мир новый. Божье будущее вошло в настоящее в лице воскресшего Иисуса, и это — призыв, обращенный ко всем людям, стать народом будущего, народом Христа, народом, преобразующимся уже сейчас, чтобы в будущем стать участниками жизни Бога. Наш нынешний опыт, даже опыт христианской жизни, несовершенен. Но во Христе мы услышали звучание полноты, мы уже знаем, на что это похоже, и знаем, что однажды будем петь песнь в гармонии с ним. Нынешняя жизнь с ее несовершенством призвана указать на то, что однажды мы пробудимся и воспрянем ото сна. Вот в чем главный смысл воскресения для нас.
Именно устремленность в будущее, указание на то, что мы пока еще несовершенны, позволяет Павлу говорить о любви, не сводя ее к чистому морализму («приложите побольше усилий, чтобы вести себя именно так!»), так что в его гимне слышится нечто более удивительное и сильное. Все мы знаем, что просто призывать людей любить друг друга достаточно бесполезно. Да, очередной призыв к любви, терпению или прощению напоминает нам о наших обязанностях. Но когда мы думаем об этом как о нашем долге, мы вряд ли изменим свое поведение.
В главе 13 Первого послания к
