“Даврий, если ты мне веришь, то я действи­тельно видел то, о чем говорил нам Иисус. Я был там, и меня почему-то тянет туда”. — “Корнилий, об этом пока не думай, судя по всему, рано нам еще туда, да и сам Господь Бог нас туда не пускает. И я и ты, мне кажется, полностью убеждены”. — “Даврий, а как у тебя дела с твоей любимой?” — “Слушай, ты снова начинаешь?” — “Да нет, я там был, хотя и недолго, но ее не видел”. — “Значит, не поспел еще и вовремя ушел из Царствия бытия потустороннего”. — “Вина хочешь?” — “Да нет, Корнилий, спасибо, не время пить вино”. — “Ты меня извини, я немного выпью”. — “Конечно, конечно, тебе сейчас самый раз. Корнилий, я… ладно, я промолчу”. — “Да нет уж, говори”. — “Нет-нет”. — “Ты что, специ­ально?” — “Нет, Корнилий, просто хочу повторить”. — “Что именно?” — “То, что ты мой брат на всю жизнь”. Корнилий подошел, обнял Даврия и заплакал: “Даврий, извини меня, тяжело мне на душе. Сейчас я сам не знаю, чего хочу”. — “Я понимаю тебя, Корнилий. Ведь не каждому дано пережить то, что мы пережили с тобой”.

— “Успокойся, уже все позади осталось, там, где-то в темноте, которую мы уже преодолели”.

“Мир вам”. — “Мир, мир”. — “О, Господи, Иисус, извини нас”. — “Нет, извините уж вы Меня. Я все слышал и попрошу вас успокоиться, ибо вы сами из­рекли из уст своих именно то, что все осталось позади. А сегодня есть новый день, а с ним к вам пришла и новая жизнь”. — “Иисус, присаживайся”. — “Спаси­бо, Корнилий”. — “Скажи мне, если бы я захотел остаться в Царствии Твоем, что бы было?” — “Кор­нилий, как тебе сказать, было б все так: светило бы солнце или шел дождь. Люди в своей суете не заме­чали бы всего. Ты бы все видел, но иначе, чем сейчас”.

— “Иисус, я тебя попрошу: сними с меня, конечно, если сможешь, потустороннее притяжение, ибо мне плохо”.

— “Хорошо, закрой глаза и сядь поудобнее. Что ты видишь сейчас?” — “Большой город”. — “И что в том городе творится?” — “Я не знаю, как сказать, но суета из сует”. — “Посмотри в сторону”. — “Иисус, да это же я, но что за колесницы скачут по улицам?” — “Корнилий, молчи, но смотри”. — “А это кто идет? Я вижу Даврия и рядом с ним — женщина и две ма­ленькие девочки. Судя по всему — его дети”. — “Взгляни на небеса, что там ты видишь?” — “Огром­ную, воздушную… колесницу. Она светится и перели­вается всеми цветами”. — “Хорошо, Корнилий, идем дальше улицами того города”. — “Иисус, мне прият­но. Я вижу Мать Марию, Павла и Варнаву, но они не смотрят на меня. И что у них за одежды такие? Иисус, остановись, стой, прошу Тебя. У лавки винной Иуду вижу и не одного, Сафаит рядом с ним”. — “Нет-нет, Корнилий, идем дальше”. — “О, Боже, это же Варав­ва, но он тоже не смотрит на меня”. — “Тебе интерес­но быть там?” — “Иисус, у меня нет слов”. — “Корни­лий, прошу тебя, подойди к тому мужчине и спроси его”.

— “О чем?” — “Какая река течет рядом с городом”.

— “Сейчас, Иисус. Мужчина!” — “Да, я вас слушаю”.

— “Как имя этой реки?” — “А вы что, впервые у нас?” — “Да, впервые”. — “Евфрат. Вы меня изви­ните, а почему на вас такая одежда? Это что, новая мода?” — “А что такое мода?” — “А, с вами все понятно. Извините, я спешу”. “Корнилий, возвращайся, потихоньку открой глаза”. — “Иисус, спасибо”. — “Корнилий, ты был там, где живут те, кто даже еще не родился” — “Как мне все понять?” — “Как хочешь, так и понимай. Хотя, Корнилий, это трудно понять, ибо весь жизненный цикл — взаимосвязанная закономер­ность”. — “Иисус, Ты говоришь так, как будто бы Ты пришел оттуда, где только что находился я”. — “Кор­нилий, пойми, вся сложность заключается не в теле, а в энергетической гармонии”. — “Иисус, мне всего не понять”. — “Да-да, Корнилий, всему свое время. Пре­одолевая жизненный путь, всегда нужно готовить себя к тому, что неведомо многим. Но жизнь, в каком бы она измерении ни находилась, останется жизнью”. — “Да, Тебе легко говорить, мне же…” — “Корнилий, успокойся, ибо ты видишь все”. Даврий смотрел со стороны и ничего не понимал, но думал: “Господи, смотрю на Тебя и не нарадуюсь, Ты — все, по крайней мере для нас, для тех, кто Тебя видит и чувствует Тебя, как что-то необыкновенное. Кто я, кто Корнилий, да про­сто мелочь, которая заселяет то, что создал Твой Отец. Ты же Господь. Господь Бог. Боже мой, я рад, что живу рядом с Тобой. Пройдут многие года, века, знаю точно, что не будет ни меня, ни Корнилия, но Ты оста­нешься на века. Я не мудрый, но то проявляется у меня и, наверное, с Твоей помощью, и те проявления я чув­ствую с каждым днем все больше и больше. Да все и так понятно: Ты есть истинный Учитель, Наставник и Бог среди нас”. — “Даврий, добавь еще: “среди всех вас”. — “Иисус, извини меня. Но мне кажется, я ни­чего…” — “Да, Даврий, твои мысли хорошие. Если можно, то Я вас обниму с Корнилием, ибо вы есть суть Моя”. — “Иисус, пройдет много времени, и люди мо­гут не понять”. — “Корнилий, что ты имеешь в виду?”

— “Да вот то, что мы, простые люди, стоим, обнявшись с Богом”. — “Корнилий, Бог Богом, но Я же еще и человек. Конечно, Я все понимаю и надеюсь на то, что люди поверят, ибо ты видишь слезы на Моих глазах”.

— “Иисус, прости меня. Мы мужчины, но мы плачем, и я думаю, что плачем не из-за горя и прихоти своей, а из-за понимания того, что мы обняли свое будущее и вечное”. Так они стояли долго и смотрели друг другу в глаза.

“Понтий!” — “Я слушаю тебя, Клавдия”. — “Чем ты намерен заняться сегодня?” — “Понимаешь, Клав­дия, что-то тревожно у меня на душе, пожалуйста, по­шли слуг, пусть пригласят ко мне Корнилия, мне нужно с ним побеседовать”. — “С какой стати?” — “Я и сам не знаю, наверное, из-за того, что все надоело и предостаточно надоело”. — “Так может, не нужно слуг посылать, отправься сам к нему”. — “Клавдия, если ты не против, то я так и сделаю. Тогда пусть слуги приготовят мне колесницу”. — “Понтий, хотя бы один раз в жизни пройдись ты по улицам Иерусалима и посмотри на людей”. — “Знаешь, Клавдия, а это хо­рошая мысль, я так и сделаю. Охрану ко мне”. — “Нет-нет, Понтий, без охраны”. — “Да меня же мо­гут…” — “Я думаю, что ничего не случится”. — “Клав­дия, ты уверена в этом?” — “Конечно, мое женское сердце никогда меня еще не подводило”. — “Хм, как же так, я, прокуратор, буду идти улицами Иерусалима и без охраны?” — “Очень просто, как и многие ходят”.

— “Но ведь они не лю.., извини меня, Клавдия”. — “Вот-вот, дошло наконец-то до твоего разума, что именно мы все люди и ходим под единым Богом, а Он не смотрит, где прокуратор, а где пастух”. — “Дай мне мои одеяния”. — “Понтий, надень эти вещи”. — “Ты что, с ума сошла? Я же буду выглядеть в них нищим”.

— “Ничего, зато почувствуешь себя человеком”. — “Нет-нет, я не могу пойти на это”. — “Понтий, ну ради меня сделай хотя бы один раз что-то радостное для моей души”. — “Ну если ты в том видишь радость, давай мне одеяния”. Пилат переоделся. “Клавдия, смот­ри, смотри, на кого я похож”. — “Я вижу. Вот так и пойдешь”. — “Но мне стыдно”. — “Ничего, множе­ство людей не стыдятся, а ты среди них будешь ка­заться просто мелкой незаметной частицей”. — “Что ж, тогда я иду”.

Пилат вышел из своего дворца. Слуги и охрана, увидев его в таком виде, подумали: все, он окончательно сошел с ума. Понтий покраснел, ибо почувствовал взгля­ды, да и мысли своих подчиненных. Он шел по улицам Иерусалима и удивлялся: Боже, почему город мне ка­жется другим, каким-то незнакомым? Да и люди ка­кие-то особенные.

“Смотрите, смотрите, Понтий Пилат”. — “Да нет, не может быть, этот человек просто похож на него”. — “Да нет, он”, — кричали люди. Пройдя базарную пло­щадь, он вышел на Прямую улицу. За ним двигалась огромная толпа. “Господи, неужели они меня будут пре­следовать до дома Корнилия?” Понтий ускорил шаг. “Нет, больше в таком виде я никогда не выйду на улицы Иерусалима. Ну, Клавдия, ну, Клавдия, отомстила мне сполна. Но почему люди так удивляются, ведь я же такой как и они, хотя, хотя нет, не такой, как они. Слава Богу, вот уже и дом Корнилия, нужно побыстрее войти в него”.

“Корнилий, Мне пора”. — “Иисус, спасибо Тебе”. — “Нет, Корнилий, спасибо вам, ибо вы истинные люди. Мы снова скоро увидимся, но уже там, на Елеонской горе. До встречи”. — “Что ж, Иисус… Даврий, смотри Его уже нет”. — “Корнилий, ты лучше вот сюда посмотри, что за толпа людей движется к моему дому?” — “Да… Что бы это значило?” — “Корнилий, к тебе можно?” — “Конечно, можно”. Из-за дверной ширмы появилась голова Пилата.

“Даврий, смотри, его что, уже разжаловали?” — “Я ничего не могу понять. Понтий, что у тебя за вид?” — “Извините меня, это Клавдия меня так нарядила”. — “Ха-ха-ха, ну, женщина, ну, молодец. Значит, она у тебя не только женщина, ибо у нее есть что-то и от нашей плоти. Так вот, теперь все понятно, толпа двигалась за тобой. Вот действительно смелость, и эту смелость срав­нить ни с чем нельзя”. — “Корнилий, прости меня. Не нужно больше ничего говорить, ибо у меня и без того скверно на душе”. Даврий подошел к Понтию. “Скажи мне, Понтий, у тебя скверно на душе из-за того, что ты в этих одеяниях прошелся по улицам Иерусалима, или тебя тревожит что-то другое?” — “Даврий, как тебе сказать, не в одеяниях моих дело, а внутри меня что-то беспокоит, сильно беспокоит”. — “Да, я услышал ис­тинное признание от человека, который занимает такой пост, и дай