понимать Священное Писание иначе, чем его толковали святители Церкви и вселенские учители. «Они его толковали, — добавляет он, — согласно самоистине Христа Бога <нашего>, а мы, т. е. наша Церковь, придерживаемся того же… Поэтому не надо передвигать вечные границы, которые отцы поставили» 283.
Подобной проблематики и в таком же контексте касается и патриарх Александрийский Митрофан Критопул 284 1589–1639 в своем знаменитом Исповедании веры (1625 года). Опровергая одностороннюю протестантскую позицию по отношению к источникам Откровения, согласно которой записанное слово Священного Писания является единственным источником, он говорит: «Слово Божие делится на записанное и незаписанное. Незаписанное слово — это церковные предания <…>, а записанное — святое и Боговдохновенное Писание». Перечисляя 22 книги Ветхого Завета (по еврейскому исчислению), он не отбрасывает так называемые девтероканонические книги (Книгу Товита, Иудифи, Книгу Премудрости Соломона, Книгу Премудрости Иисуса, сына Сирахова, пророка Варуха и книги Маккавейские), но и не включает их в канонические книги, приписывая им только этический и поучительный характер 285. «Священное Писание, — говорит Митрофан, — истина, так как оно от Бога, Самой Истиной, дано. Столп и твердыня его — это Церковь Кафолическая и Апостольская, как та, которая его поддерживает, и хранит, и православно истолковывает, и до смерти защищает». 286 Здесь Критопул подчеркивает экклесиологический характер Священного Писания и его экзегезы. Не случайно то, что он подчеркивает экклесиологический характер экзегезы именно в разговоре с протестантами, так как им с самого начала не хватает именно этого экклесиологического подхода к тайне Откровения; вместо этого у них узаконен субъективизм как новое экзегетическое начало.
Подобную экзегетическую и богословскую позицию отстаивает и Досифей, патриарх Иерусалимский (1641–1707) 287, выдающаяся личность своего времени. Досифей пытался в столкновении протестантских и латинских влияний на православное богословие и экзегезу разработать православную позицию в отношении проблем своего времени и в отношении герменевтики. Он особенно выделялся в борьбе против кальвинистских взглядов Константинопольского патриарха Кирилла Лукариса 288, который утверждал в своем Исповедании веры 289, что свидетельство Священного Писания «намного возвышеннее того, которым владеет Церковь», так как, по его неправославному мышлению, Священное Писание — от Духа Святого, а Церковь — от человека. Лукарис, в частности, отрицал боговдохновенность второканонических книг Ветхого Завета, следуя в этом протестантским представлениям 290. По этому поводу Досифей Иерусалимский написал свое Исповедание веры 291, утвержденное на Соборе в Иерусалиме (1672). Он называет Лукариса безбожником и предает его анафеме за его еретические взгляды 292. Исповедание веры Кирилла Лукариса было осуждено и на Соборах в Константинополе и в Яссах (1642), как и на Поместном Соборе в Киеве, на котором исключительное влияние имел Киевский митрополит Петр Могила 293, также автор известного Исповедания веры. (Необходимо подчеркнуть, что у Досифея и особенно у Петра Могилы ощущается известное влияние римско–католического богословия.) Собор в Константинополе осудил Лукариса, в частности и за то, что он рассматривает и истолковывает Священное Писание, не обращая внимания на святоотеческую экзегезу, отрицая тем самым то, что заповедуют Вселенские Соборы 294. (Напомним, что начало XVII века характеризуется, помимо попадания Лукариса под влияние кальвинизма, и оживлением религиозного гуманизма, первоначально основанного на неоаристотелизме и ведущего свое начало из Падуи. Его носителем и переносчиком на почву православия был Феофил Коридалевс 295, который имел влияние на константинопольские интеллектуальные круги почти 100 лет. Он некоторое время (при жизни Кирилла Лукариса) был профессором Патриаршей академии в Константинополе и даже служил священником в течение трех лет на острове Закинфе.) 296
Для окрестностей Константинопольской Патриархии конец XVII и начало XVIII века характеризуется тем, что в это время формируется одна фанариотская школа, состоящая из образованных людей, знатоков языка и дипломатов Оттоманской империи, которые занимались и богословием, но преимущественно практического типа. В соответствии с тогдашними течениями в европейской мысли многие из них пробовали осуществить синтез эллинской мысли и христианства, но на нравственных основах и без догматической глубины. Здесь был заложен фундамент того, что позднее получит название «эллино–христианской культуры», духовного и религиозно–общественного феномена, органически связанного с пробуждением современного греческого национального сознания и образованием греческого государства в XIX веке. Это было время европейского «просвещения» и проникновения его идей на Православный Восток, время, когда постепенно угасал интерес к глубокому смыслу и содержанию Священного Писания, но подчеркивался его морально–поучительный характер. Такая позиция преобладала в большей или меньшей степени и в отношении Ветхого Завета: он использовался как богатая сокровищница морально–назидательных текстов, изложенных в виде занимательных повествований. До нас дошли многочисленные «священные истории» или отдельные повествования того времени, взятые из Ветхого Завета и распространенные в народе для его просвещения (особенной популярностью пользовались Жертва Авраама, Повесть о прекрасном Иосифе и т. п.). Известно, что даже Александр Маврокордат (1636–1709) 297, более известный как философ и последователь фанариотской школы, написал Священную историю, или Иудейские дела (напечатано в Бухаресте в 1716 году на греческом языке) 298. Его сын Константин Маврокордат († 1767), который был Молдавско—Влашским игемоном и находился под французским духовным влиянием, известен тем, что ввел на территории своего княжества румынский язык вместо старославянского для богослужений и издал весь текст Священного Писания на румынском народном языке. Таким образом, полный текст Священного Писания на румынском языке впервые был напечатан в 1688 году 299.
Выдающимся просветителем, но совсем другого типа, оставившим мощный отпечаток на всем XVIII веке, был св. Козьма Этолийский (1714–1779) 300. Он известен как талантливый проповедник, и его по праву называют «равноапостольным». Его отличала простая, но одновременно библейски глубокая и сильная речь. Он возрастал духовно на преданиях Святой Горы, верной хранительницы неискаженного библейского и церковного этоса. Воспитание и духовное становление его происходило в молитвенной атмосфере Святой Горы, поэтому св. Козьма в своем отношении к Библии не имеет ничего общего с библейским рационализмом, который в то время широко господствовал в Европе и волны которого через людей, получивших образование на Западе, стали докатываться до православного Востока. Его нравственное учение отличается совершенно иным духом и в отношении моралистического пиетизма того времени. Его проповеди являются библейскими не только по содержанию, но и по духу. В них мы находим и весьма изысканные толкования некоторых мест Ветхого Завета. В своих толкованиях он широко использует учение св. Иоанна Златоуста и следует его проповедническому стилю. Приведем несколько характерных примеров из его сохранившихся до наших дней Поучений. Говоря в первом Поучении о сотворении женщины, св. Козьма подчеркивает, что Адам породил ее из своего ребра без участия женщины, оставшись здоровым и невредимым. Таким образом, женщина позаимствовала ребро у мужчины и в каком–то смысле осталась его должницей. После этого женщин народилось в мире множество, как звезд, но ни одна из них не была достойной отплатить и вернуть ребро мужчине как его должница. Так было до тех пор, пока не появилась Богородица, Которая удостоилась без участия мужчины зачать и родить всесладостного Христа, родив и оставшись Непорочной Девой, как и первый человек «породил» когда–то женщину и остался невредим; так, наконец, ребро было «оплачено». Интересно и обоснование и оправдание св. Козьмой равенства мужчины и женщины. Он доказывает это равенство и выводит, обосновывая сотворением мужчины и женщины, распятием Христа за обоих в равной степени, общим их небесным Отцовством (оба по праву зовут Бога Отцом), как и одной и той же верой, одним Крещением. Кроме того, он приводит и следующее занимательное «доказательство» равенства мужчины и женщины перед Богом: «Бог женщину, — говорит он, — не рассматривает как низшее существо, поэтому и сотворил ее из срединной части мужчины, чтобы мужчина был словно головой, а она — телом. Он не сотворил ее из головы, чтобы она не презирала мужа, но и не из ноги, чтобы он ее не презирал» 301. Эти и другие тайны веры и Священного Писания св. Козьма Этолийский называет радостными тайнами, в которые, считает он, нужно больше углубляться, чтобы человек знал, как и куда идти. Это и есть, в сущности, цель его поучения и толкования: библейски просто открывать народу радостную тайну и силу слова Божия. Свое толкование он запечатал собственной кровью: по приказу турецкого паши он был повешен, а его святое тело было брошено в реку, где его приняли христиане и достойно похоронили.
Принципов ранних экзегетических и богословских преданий придерживался и архимандрит Виссарион Макрис (1636–1699) 302, глава Янинской школы, который был на одно поколение старше св. Козьмы Этолийского. В богословии он придерживался учения исихастов, признавая неизреченное 303 различие между сущностью и энергией в Боге 304. Вообще говоря, в школах, которые в это время открывались на земле Константинопольской патриархии, все большее влияние имеют западные идеи в силу того, что большинство обученных людей того времени получали образование в западных университетах. Так, например, уже преемник Виссариона в Янинской школе Георгий Сугдурис 305 начинает борьбу с ним, представляя другое восприятие сущности и энергии. Он утверждает то же, что и давние противники св. Григория Паламы 306: что между сущностью и энергией нет реального различия, только номинальное, в человеческом разуме 307. Правда, позже Сугдурис отказался от своих взглядов и признал православное учение, но все–таки эта богословская борьба в конце XVII века очень характерна, так как за ней скрываются два разных подхода к святой тайне Откровения, а поэтому и две различных экзегетических позиции, как в отношении Ветхого Завета, так и в отношении Нового Завета.
Известным рационалистом этого времени (XVI век) был Иоаникий Картанос 308, родившийся на острове Корфу, который в течение долгого времени входил в состав Венецианской республики и поэтому находился под сильным влиянием Запада. Картанос в своей работе Цветник ‘?????, написанной по образцу современного ему итальянского произведения Цветочки (Fioretti), истолковывает библейские тексты для просвещения народа. Эта работа послужила ему основой для его нового теологически–философского понимания, которое было осуждено как еретическое. Картанос в своих размышлениях показывает себя пантеистом: объекты вещественного мира, по нему, аналогичны Богу, мир не является творением, но эманацией Божества. Он, правда, не отрицает Бога, но отрицает Святую Троицу, возвращаясь к гностическим и монархианским идеям, старым и новым 309.
Намного большее значение, чем Картанос, имел и по своему влиянию, и по учености и одаренности Евгений Вулгарис (1716–1806) 310. Вулгарис пытался свои православные позиции объединить с идеями «просвещенности» того времени, которые оказывали на него определенное влияние в период получения им образования. В одно время он прошел даже через искушение вольтерианством 311. Такие взгляды Вулгариса вызвали сильную реакцию против него, и он был вынужден покинуть сначала управление Афинской духовной академией, а затем
