(с соподчиненными: метафизикой, психологией, логикой, этикой и прочими), и историю с археологией и географией (историю в собственном смысле, теорию и философию истории и географии, египтологию, ассириологию и прочее), и филологию (с входящими в нее лексикологией, этимологией, морфологией, фонетикой и прочим, главным образом, еврейского, арабского, сирийского, клинописного, греческого, латинского и других языков), и математику (дифференциальное и интегральное исчисления, теорию вероятностей), и физику, и химию, и геологию с палеонтологией (доисторической археологией, антропологией, этнографией), и медицину (с анатомией, физиологией, гигиеной, патологией, гинекологией), и литературу, и прочее и прочее.
Но «не на всем по порядку надобно останавливаться умом, — говорит св. Василий Великий131, — ибо и пчелы не на все цветы равно садятся, и с тех, на какие сядут, не все стараются унести, но, взяв, что пригодно на их дело, прочее оставляют нетронутым. И мы, если целомудренны132, собрав из сих произведений, что нам свойственно и сродно истиною, остальное будем проходить мимо… Поэтому в самом начале нужно рассмотреть каждую из наук и приспособить ее к цели».
Для самого ученейшего из ученых, Василия Великого, как рассказывает о нем его ближайший друг св. Григорий Богослов133, «науки словесные были посторонним делом, и он заимствовал из них то одно, что могло споспешествовать нашему любомудрию»134. Равным образом «из астрономии, геометрии и науки об отношении чисел изучив столько, чтобы искусные в этом не могли приводить его в замешательство, отринул он все излишнее, как бесполезное для желающих жить благочестиво»135. Изучал и медицину, тем более, говорит св. Григорий Богослов, что изучение этой науки «соделали для него необходимым и собственные телесные недуги, и хождение за больными».
Но опять-таки и здесь сумел извлечь то, что относилось и к «любомудрию»136. И вместе с этим нельзя было назвать познания его дилетантскими, поверхностными. «Каждую науку изучил он до такого совершенства, как бы не учился ничему другому. Так изучил он все, как другой не изучает одного предмета»137.
Так обстоит дело. Но как определить для каждого границу глубины в изучении наук и одновременно критического отношения к ним, сказать здесь невозможно. Это зависит от многих скрытых (промыслительных) и внешних причин. Ведь и данный пример из жизни св. Василия Великого не является, в сущности, доказательством дозволительности всем и каждому заниматься наукой во всех ее разветвлениях. И тот же св. Василий, который с таким жаром и прилежанием изучал науки, когда был студентом афинской Академии, писал в зрелом возрасте, уже будучи епископом, своему бывшему учителю, профессору и тогдашнему светилу красноречия Ливанию, что он бросил уже занятия изящной классической литературой и сменил их на более достойные. «Я теперь, — пишет Василий138, — беседую с Моисеем, с Илиею и с подобными им блаженными мужами, которые пересказывают мне свои мысли на грубом языке: и что у них занял, то и говорю. Все это верно по мыслям, но не обделано по слогу, как видно и из сего самого письма. Ибо если и выучился я чему у вас, то забылось это со временем». Таким образом, занятия Свящ. Писанием были для Василия Великого и для бесчисленного сонма всех иных подвижников славнейшим делом, пред которым ничто вся наука139.
Итак, закончу тем, с чего начал. Если кто может отказаться от образования в пользу чистого созерцания, то есть подвигов и молитвы, — честь и хвала ему. (Не за неграмотность, тьму и невежество я стою, но за замену их непосредственно светом Христова Разума и явлением духовной силы, 1 Кор. 2, 4, 16. Различать!) Если кто не может — пусть занимается премудростью мира сего, но только пусть посвящает труд свой Христу и Церкви, выискивая в кучах культурного мусора блестки духовного золота140. А кто в силах совместить то и другое — но, кажется, нет в нынешнем веке таких людей! — тот выше всякого определения, не только моего.
VI. Экзегезис и его история
Понятие о нем уже дано было выше141.Теперь перейдем к историческим формам его существования. Конечно, я не могу здесь излагать полную последовательную историю толкований на Свящ. Писание, начав с первых времен христианства и окончив ее нынешними днями. Для этого надо бы написать несколько специальных томов. Я могу только указать на отдельные моменты в этой истории, в частности сказать несколько слов о ее начале. Это тем более необходимо, что принципы, положенные в основу методологий этих христианских толкований, проходят осевым стержнем чрез всю историю экзегетики до наших дней. И не может быть иначе. Впрочем, нужно оговориться. По причине постепенного умаления духовного разума в людях, одна школа толкования, как увидим ниже, требующая от человека большого духовного опыта и познания тайн сокровенных вещей, должна была уступать с ходом столетий свое место другой, более подходящей для новоначальных. А куда это дело зайдет при конце века, один Бог знает.
Итак, как началась эта история?
Начало экзегетической науке было положено в Александрии, которая была центром древнего языческого просвещения и отдельных наук — словесных, математических и философских142. Здесь со времен еще апостольских открылось143 христианское училище (???????????? ????? ?????), училище огласительное (?? ??? ?????????? ????????????)144, — первоначальное зерно наших современных духовных академий и богословских институтов. Это училище прославилось благодаря своим выдающимся ученым богословам и философам своего времени. Ряд их начинается с Афинагора и Пантена (189-195 гг.), загорается особенным блеском таланта у Климента и достигает высшей точки своей славы при его преемнике Оригене.
Направление, которое давали читаемым здесь лекциям и наукам указанные мужи и их преемники — св. Дионисий, св. Пиерий, св. Петр и другие, — отличалось аллегоризмом. Правда, не все из них разделяли мнения друг друга, например, св. Петр не одобрял крайних увлечений Оригена, доведших последнего до еретических мнений145, но в общем, направление было целостное, как в отношении разных богословских наук, так, в особенности, и в отношении Свящ. Писания, что нас здесь и интересует.
Это созерцательное направление легло в основу и сделалось отличительной чертой особого толкования Библии — мистического. Впоследствии оно особенно процветало у египетских отцов-аскетов, но никогда не пренебрегалось и всеми другими подвижниками, которые находили с его помощью ответ на все сокровенные свои думы, недоумения и чаяния.
Последнее обстоятельство разъясняет и выставляет в истинном свете многие темноты и просто фальшивые положения современной экзегетической науки. Обычно дело понимают так, что потому аллегорический метод толкования впервые зародился в Александрии, что самое христианство нашло здесь готовую почву для принятия этого уклона. И ссылаются при этом на существование здесь раньше философской школы созерцательного направления (Аристовул146, Филон147). Но это не так, или, лучше сказать, это только внешняя сторона дела, показывающая, почему именно здесь сперва появился аллегоризм; действительные же причины лежат глубже. Не только в Египте, который в то время вмещал в своих пустынях десятки тысяч самоуглубленных монахов-созерцателей, но и нигде в других местах никакой аллегорический метод не привился бы, если бы не находил себе в душе подвижника отклика и особого созвучия. Нельзя дело представлять так, что кому-то пришло в голову приспособить мистицизм, зародившийся в недрах платонизма, гностицизма и прочего, к христианству, другому это понравилось, третий это синтезировал — и пошло дело в ход. Святые ни у кого ничего не заимствовали, разве только у самого Христа и Его апостолов (Мф. 13, 11; 1 Кор. 10, 4; Гал. 4, 22-31).
Итак, не потому, что существует аллегорическая школа толкования, появился (совершенно случайно) символический смысл Библии, достойный всякого порицания, но так как присущ Свящ. Писанию скрытый, таинственный смысл, то он нашел для себя и достойных выразителей и толкователей. Таков должен быть ход рассуждений148.
В конце III века в Антиохии (Сирийской) открылось повое учреждение по толкованию Свящ. Писания и с новым направлением. Главным организатором его был священномученик Лукиан149. Во втором периоде своего существования (370-430 гг.)
школа эта дала тоже несколько славных имен, из них достаточно упомянуть всем известные Диодора Тарсийского, Иоанна Златоустого, Феодора Мопсуетского, Исидора Пелусиота. К сожалению, некоторые из многих представителей этой школы, «прилагая философию к объяснению веры, при всех талантах и даже при искреннем благочестии, не удержались в пределах законного употребления разума и не избежали ошибок»150. Направление в Антиохии было, в противоположность александрийскому аллегорическому, реальное, придерживающееся буквы при толковании Свящ. Писания. Здешние экзегеты построили свою ерминевтику на строгих основах формальной логики, грамматики и истории. Таким образом, они являются предшественниками и учителями нынешних ученых толкователей, предпочитающих рационалистические методы всяким другим. Впрочем, сами антиохийцы не отрицали вконец прообразовательный смысл Писания, а только не давали ему никакого предпочтения перед буквальным151.
В результате, как выше в общих словах и было выяснено, мы должны для себя вывести следующие поучительные положения. Во-первых, нужно избегать крайностей исключительно мистического толкования Библии. Для тех, кто совершенно отрешился от мира и ушел в чистое созерцание, может быть, и можно ограничиться последним, но не для нас. Во-вторых, стыдно, недостойно нам и суживать рамки исследования текста Свящ. Писания, изучая в нем только данные исторические, географические, археологические, ботанические, зоологические, космологические и т. д., чем наполнен, например, хотя бы замечательный в общем словарь по Священному Писанию Вигуру152. Да не один он, а и все другие. Истина, как всегда, лежит посередине: сия же подобаше творити, и онех не оставляти (Мф. 23, 23).
Вместо дальнейшей истории экзегетики, не имеющей для подвизающихся практического значения, я приведу лучше список истолковательных трудов (исключая учебники) на всю Библию. Список этот я ограничу переведенными на русский язык святыми отцами и русскими православными богословами. (Само собой разумеется, будет указано не все, а только главное.) Что же касается до остальной (иностранной) экзегетической литературы, то, чтобы приводить ее, не может быть и речи.
Даже одни имена толковников за всю историю христианства не могли бы поместиться на пространстве тех страниц, которые я могу отвести для этого дела. Достаточно сказать, что, по подсчету Лелонга* (* Яков Лелонг (belong) — знаменитый французский библиограф. Ему принадлежит ученейший труд по исследованию изданий Свящ. Писания под заглавием: Bibliotheca sacra, seu syllabus omnium ferme Sacrae Scripturae editionum ac revisionum secun-dum seriem linguarum quibus vulgatae sunt, notis historicis et criticis illustratus, adjunctis praestantissimis codicibus manu-scriptes. Paris, 1902. Последнее издание, дополненное Б. Х. Masch’eм и превосходящее все предыдущие (числом пять), появилось в шести томах, 1778-1790.) , до начала XVIII века (Лелонг впервые издал свой труд в 1702 г.) больше чем 1200 иудеев и христиан толковали специально одно только Пятикнижие Моисея, не считая еще большего количества ученых, изъяснявших последнее в общих трудах по библейской науке**(** Цитирую по проф. Юнгерову. Частное историке-критическое введение в
