виде воющего волка, иногда в образе скачущего шакала.
Преп. Сергию, Радонежскому66 чудотворцу, демоны являлись в виде множества змей, наполнявших собою всю его келью, иногда в виде зверей или бесчинных солдат в литовской форме и остроконечных шапках (шишаках).
По приказанию св. мученика Трифона, во имя Господа Иисуса Христа бес явился множеству народа в виде черного пса с огненными глазами67.
В церковной старинной иконописи68 нередко встречается изображение сатаны со вторым лицом на месте срамных частей для показа, в чем заключается и на что устремлена его личность: два лица означает двоедушность, непостоянство, лживость диавольскои природы, а место помещения второго лица указывает на вторую ее черту — страсть к блуду69.
Попадаются изображения диавола с высунутым языком, с женским лицом и волосами70 и проч.*
Следующий §6. Происхождение и состав первозданного человека: отсутствует в рукописи. — Прим, составителя.
§ 7. Зло нравственное. О грехопадении прародителей.
Понятие о грехе и важность его. Оброки греха.
Как мы видели в предыдущем параграфе, человек создан прекрасным, разумным, свободным. «Пока в нем пребывали Слово Божие и заповедь, — говорит святой Макарий Великий (Египетский)1, -имел он все. Ибо само Слово было его наследием; Оно было одеждою и покрывающею его славою, Оно было учением… Как в пророках действовал Дух, и научал их, и внутри их был, и являлся им совне, так и в Адаме Дух, когда хотел, пребывал с ним, учил… И Адам, пока держался’заповеди, был другом Божиим». Но он был все-таки человек, существо ограниченное, у которого возможность принятия зла всегда присутствовала. Иначе и нельзя. Один Бог обладает всесовершенной, благой свободой. Требовать, чтобы у человека была отнята самая возможность грешить, значит желать, чтобы он был вторым Богом, что логически невозможно, поскольку все-совершенное и неограниченное существо может быть только одно. Однако невозможность грешить нельзя смешивать с возможностью не грешить2, а последнее нельзя сравнивать с нашим нынешним состоянием постоянного тяготения к греху.
У нас теперь душа и тело растленны со дня рождения, и потому нам трудно бороться с искушениями, а у Адама природа душевно-телесная была вначале целостна, чиста и невозмутима. Не грешить для него было легче, чем грешить, потому что в первом он имел уже навык, а второе было для него грозная и опасная (Быт. 2, 16-17) новость, неизведанное дело. Но при всем этом, если бы он пожелал нарушить заповедь Божию, то, в силу данной ему свободы, препятствия он не встретил бы. Переход из светлого в темное состояние произошел бы мгновенно, хотя, может быть, и не без борьбы душевной. И человек пожелал — и перешел во мрак; была, как увидим ниже, и борьба.
Попутно разрешу здесь сперва несколько недоуменных вопросов3.
Спрашивают: зачем Бог дал человеку самую свободу, дар опасный и оказавшийся таким гибельным? — Потому что «благоугодно Ему было в тварях не только рабское, бессознательное служение необходимости, но и духовное служение любви…
-215-
Существенные черты образа Божия и вместе величия человеческого составляют сила ума и сила свободы. Существо разумное… не может быть несвободным… Поэтому требовать, чтобы Бог создал тварь сознательную и разумную, но не давал бы ей свободы, значит требовать, чтобы Бог истины, Которому невозможно солгать (Евр. 6, 18), оставил Свою тварь в постоянном самообольщении и обмане… Следовательно, роптать на Бога за дар свободы значит роптать на Него за то, что Он слишком благ и милостив к человеку, — роптать, зачем Он так возвысил человека и зачем не уравнял с животными». И странное дело, в государственной и личной жизни мы требуем везде и всегда свободы, но когда нас требуют к отчету, упрекаем в своих собственных поступках тех, кто нам даровал ее. Говорим: хоть бы ее не было.
Но если, говорят, свобода есть столь высокое и существенное достояние человеческого духа, то зачем же Творец дал ей возможность зла? Разве Он не мог создать свободу без этой гибельной возможности?
«Потому же, — отвечает святой Василий Великий, -почему и ты не тогда признаешь служителей исправными, когда держишь их связанными, но когда видишь, что добровольно выполняют пред тобою свои обязанности. Поэтому и Богу угодно не вынужденное, но совершаемое добровольно. Добродетель же происходит от произволения, а не от необходимости…»
А если от необходимости — это уже не добродетель. «Какая честь огню, что он жжет? — продолжим словами св. Григория Богослова, доказывающего, что невольное целомудрие скопцов — не добродетель. — Жечь — природное его свойство. Или — воде, что течет вниз? Это свойство дано ей от Творца. Какая честь снегу, что он холоден? Солнцу, что светит? Оно светит и поневоле. Покажи мне, что желаешь добра…»
Богохульничают еще неверы и так: сравнивают Бога с отцом, который, чтобы испытать сына, намеренно вводит его в искусительное и опасное состояние. Но, говорит святой апостол Иаков, брат Господень, Бог не искушает ни ко-гоже (Иак. 1, 13). А Адам, как говорит святой Макарий Египетский (см. выше), обладал великими дарами благодати Св. Духа. И Господь оградил его со всех сторон, оставалось Адаму только пожелать добра.
Если же требовать, чтобы Бог еще создал в нем Сам и это желание добра, то что же остается на долю свободного человека? Не значит ли это сокрушать эту самую свободу и спасать насильно? Итак, не было ни искушения, ни насилия.
«Но к чему, говорят, заповедь? Зачем среди рая древо познания, искушение, случай греха?.. — Что касается до древа познания, то оно было простое средство, которым свобода могла обнаружить принятое ею направление к добру или ко злу. В пустыне при Синае евреи, не имея из чего сделать идола, слили его из золотых серег, которые они взяли из ушей своих жен и дочерей (Исх. 32, 2-4). Не женские же украшения были причиною идолопоклонства. Ив раю человек, возмечтавший быть равным с Богом и независимым от Него, нашел бы и иное средство, которым бы обнаружил свое отпадение от Бога, если бы не было запрещенного древа».
Но зачем заповедь? «Затем, — отвечает святой Григо-рий Богослов, — чтобы, сохранив ее, заслужить славу. Дана не потому, что Бог не знал будущего, но потому, что Он постановил закон свободы». «Заповедь, — говорит святой Иоанн Златоуст, — для того, чтобы человек, возносясь мало-помалу мыслью, не подумал, будто все видимое существует само собою, и не возмечтал высоко о своем достоинстве, а чтобы, напротив, помнил, что и у него есть Господь, по благости Которого он пользуется всеми благами»4.
«Заповедь не только не затрудняла свободу на пути добра, но, наоборот, как и все заповеди Божий, была светом, просвещающим очи человека (Пс. 18, 9)». Она определяла истинное направление всей его жизни, то есть послушание, повиновение воле Божией.
«Но, говорят, известно, что запрещение раздражает желание». Действительно, это и святые признают5, и даже само Священное Писание (Притч. 9, 17; Рим. 7,8). Но последнее же и объясняет, в чем, собственно, дело (Рим. 7,7,9-13). Св. Иоанн Златоуст так объясняет этот последний текст:
«Когда питаем к чему-либо вожделение, и нам воспрещают, — то тогда огонь вожделения возгорается сильнее. Но это происходит не от закона; он запрещал с тем, чтобы отвесть от вожделения. Грех же, то есть твоя беспечность, твоя злая воля, самое добро употребили во зло. А в худом употреблении лекарства виновен не врач, а больной. Бог не для того дал закон, чтобы им воспламенять похоть, но для того, чтобы угашать ее. Хотя вышло противное, но виновен в том не закон, а мы. Несправедливо было бы винить того, кто больному горячкою, который рад непрестанно пить холодное, не дает много пить и тем усиливает в нем столь пагубное для него вожделение. Дело лекаря только запретить, а воздерживаться должен сам больной. Что из того, ежели грех получил повод посредством закона? Худому человеку и доброе приказание служит часто поводом сделаться порочнее. Так диавол погубил Иуду, ввергнув в сребролюбие и соделав вором принадлежащего нищим. Но не вверенный ему денежный ящик был причиною погибели, а худое расположение воли»6.
«Но с какою же целью, — снова спрашивают, — допущен в рай искуситель, и притом столь хитрый и сильный во зле?.. — Бог не возбраняет диаволу искушать человека по тому же, почему не возбраняет и человеку сорвать смертоносный плод с древа познания. Для этого Богу надлежало бы ограничить их свободу, даже отнять ее у них, но нераскаянна дарования Божий (Рим. 11, 29). Адам — не ребенок, чтобы насильно отводить его от искусителя и укрывать от него опасные предметы; диавол является в рай не как притеснитель человека, но как обольститель, действовавший орудиями, которые хотя могут действовать на свободу, но не могут ее принудить, стеснить, приневолить».
И опять без конца допытываются бесстрашные люди: «Зачем же Бог создал существа, о которых знал, что они не устоят в добре и погибнут? Не больше ли было бы благости вовсе не давать им жизни, чем дать ее на погибель?» На это можно ответить следующими словами св. Иоанна Дамаскина: «Если бы для тех, которые, по благости Божией, предназначены к бытию, послужило препятствием к получению бытия то, что они по собственному произволению сделаются злыми, то зло победило бы благость Божию». Но думать так нечестиво и кощунственно. «Движимый беспредельной любовью, Бог воззывает к бытию существа Себе близкие и подобные, сознательные и свободные, назначает целью их бытия участие в Своем собственном блаженстве, провидит их падение, но и предопределяет их спасение. В предвечном совете Св. Троицы определено как сотворение человека, так и искупление его. Посему-то Спаситель наш и называется Агнцем закланным прежде сложения мира (Откр. 13, 8)».
Таким образом, грехопадение человека ничего не изменило в вечных и благих планах Божиих, потому что и самому человеку не служит камнем преткновения для получения райского блаженства. Вся разница только в том, что раньше, до грехопадения, путь человека к бессмертию и блаженству шел чрез послушание сладостное и легкое, а теперь — чрез острое, мучительное, скорбное, кратко сказать, через Голгофу — хотя и свою маленькую, человеческую — страданий…
Что же касается до гибели некоторых людей окончательной, вечной, то отчасти (понять всего этого мы своим умишком не можем) это положение разъясняют следующие слова св. Иоанна Златоуста:
«Бог знал, что Адам падет, но видел, что от него произойдут Авель, Енос, Енох, Ной, Илия, произойдут пророки, дивные апостолы — украшение естества, и богоносимые облака мучеников, источающие благочестие».
Но скажут: каждый дорог сам себе. Не только себе, но и Богу. Сам Господь уверяет нас, что на небе великая бывает радость и об одном грешнике кающемся (Лк.
