телесный состав падшего человека в страстном устроении и деятельности подвижнической.
§ 1. Святоотеческое учение о трех силах души: разумной, вожделевательной и раздражительной.
Мы уже выше видели, что человек трехсоставен: состоит из духа, души и тела. Соответственно этому и вся жизнь его располагается по трем направлениям: духовному, душевному и плотскому. Об этом есть указания в Свящ. Писании (1 Кор. 2, 15; Гал. 6, 1; 1 Кор. 2, 14; 1 Кор. 3, 2-3); это легко заметить и каждому в окружающей действительности, если только он знаком хотя бы с начатками аскетической науки1.
С другой стороны, это множащееся в единстве «я» человека, в отношении своего внутреннего содержания, состоит из трех способностей: разумной, раздражительной и вожделеватель-ной. Эта терминология, научную историю которой мне нет нужды излагать, поскольку я придерживаюсь всегда практической стороны дела и избегаю заводить читателя в дебри чистой любознательности, твердо принята у святых отцов2. Цитаты здесь излишни, ибо они многочисленны и каждый читающий святоотеческую литературу всегда натолкнется на них с первого же раза. На языке современной психологии эти три способности души, очевидно, должны соответственно быть выражены через термины: ум, воля и чувство. Но всякий, изучавший психологию научную (мирскую), желая приступить к изучению психологии святоотеческой, должен быть готовым встретить между ними большую разницу.
Ученые психологи в миру, сами будучи душевно-плотскими людьми, изучают всегда душевно-плотских людей и только под душевно-плотским углом зрения. Они настолько погрузились в плотяность, что изучение психических явлений с помощью психометрических методов и разных машин стали считать высшим достижением науки3.
Эта поразительная узость миросозерцания и рабское подчинение материалистическому направлению, которые делают их подобными каторжнику, прикованному по рукам и ногам цепями к своей тачке, в данном случае — разными «авторитетами» и «духом времени», не дают им возможности увидеть и поверить, что существует, кроме затхлой атмосферы их аудиторий и экспериментальных институтов и кабинетов, еще другая жизнь, где царит свобода духовной мысли, — жизнь, наполненная сиянием вечного дня и благоуханием небесных откровений. Поэтому учение их о душе и ее способностях односторонне и лживо.
А святоотеческая психология, динамичная, в высшей степени живая, рассматривает дело в широком масштабе приснодвижущегося духа — духа, разорвавшего путы и оковы мира, борющегося со своими и его страстями и перешедшего грань материализма.
Далее. Психология научная страдает поразительной бедностью мыслей, выводов. Все «открытия» ее — толчея на одном месте, разные повороты вокруг того же самого столба. Под вычурными терминами, производящими впечатление на мало- и полуграмотных, скрывается полное убожество содержания. Ученые психологи не знают и не подозревают ни тех чувств, ни тех настроений, которыми горит подвижник. Даже движения собственных страстей, гордости, тщеславия, неверия, плотоугодия ими не изучаются, а уж, кажется, чего бы проще и естественнее.
А психология святоотеческая — это откровение новой жизни. Это проникновение в такие уголки и глубины человеческого духа, которые никакому психологу со всеми его тонкими инструментами не под силу. Вхождение в изучение святоотеческой психологии — это вхождение в необозримое и бездонное море духовных откровений и осияний.
Итак, ученые в уме, чувстве и воле видят лишь один определенный аспект — греховный, противоестественный; для них самих, впрочем, нормальный.
Святые же отцы, когда рассуждают о разумной, раздражительной и вожделевательной силах души, рассуждают не только в отношении плотского человека, но и борющегося со страстями, и даже святого. Они изучают духовную жизнь в трех срезах (духовном, душевном, плотском) по трем сторонам (способностям), сразу с девяти точек зрения! Я не говорю уже про бесчисленные переходы между ними и оттенки. Вот это-то каждому и надо иметь в виду при изучении аскетических писаний. Этим-то аскетика4 и отличается от школьно-университетской психологии. Богатство ее содержания, конечно, не может быть широко и подробно описано мною, да и нет для меня в том нужды. Достаточно только предупредить кое о чем читателя; он сам скоро усвоит сказанное и разовьет дальше и глубже в указанном направлении. Когда люди голодны и требуют хлеба, странно было бы предлагать им пирожное. И я стремлюсь скорее выйти на готовые к жатве пажити святоотеческого учения о добродетелях и способах их приобретения через подавление страстей и получение благодати Св. Духа, не желая задерживаться на глубоком изучении сложного механизма тех машин, посредством которых эти пажити обрабатываются. Достаточно для меня и для каждого просто спасающегося познакомиться только с тем, как они действуют и как с ними обращаться.
§ 2. Состояние разумной силы души (ума).
В научных книжках большинство иррелигиозных авторов при изложении душевных явлений придерживается так называемого синтетического метода, то есть такого способа изучения и построения, при котором отправляются от «простейших идей — ощущений» как «атомов» душевной жизни к высшим состояниям, «ассоциациям», «интеграциям» и т. д. Но уже наделавший когда-то много шума американский психолог Джемс заметил всю несостоятельность такого изложения, в основу которого кладется сомнительная теория, будто высшие состояния сознания суть сложные единицы, хотя сам он и не мог найти правильного пути1. Это и понятно. Как у него, так и у других разумная часть души омрачена страстями, и потому ум, кроме «красно-хитросплетенных», по Крылову, научных терминов, сам от себя ничего не может породить положительного, он духовно бесплоден, и в силу этого их сочинения представляют собой (все вместе взятые), как это ни грубо сказано, невероятный ералаш и смесь поедающих друг друга теорий.
Верующие же христиане имеют вернейшее пророческое слово — Божественное Откровение, обращаясь к которому как к светильнику, сияющему в темном месте, и пользуясь наставлениями и объяснениями отцов Церкви, находят истинную дорогу (2 Петр. 1, 19).
Она, очевидно, ведет в противоположную сторону, чем в тех научных сочинениях, которые, как и все бесовские изобретения, implicite*(* скрытым образом (лат.)) должны быть противоположны истине. И если те ученые потому идут от «простого» к «сложному» (и от теорий по изучению «строения мозга» к «духовности» личности), что втайне или явно преследуют безбожную мысль вывести все из материи и незаметно перекинуть мост из неорганического мира не только в органический, но и в так называемый «ноуменальный», то, ясное дело, надо поступить наоборот — от духовного и простого, в полном смысле этого слова, пойти к более дробному и легче ощущаемому и сознаваемому плотским умом, потому что «сложное» науки совсем не сложно. Этим почтится первозданная Красота и достоинство человеческого существа и лучшая его часть — дух и разум.
Ум (разум). По существу своему, ум невеществен, бестелесен, приснодвижим и не может оставаться в совершенном бездействии2. Но, очистившись от страстей, ум «удерживается благодатию Св. Духа [от рассеяния мирскими предметами] и стоит неподвижно в естественном своем чине», беседуя непрестанно с Богом3.
Занимая в естественном, то есть благодатном, состоянии такое высокое положение и достоинство, ум посему справедливо называется у святых отцов, в качестве главного руководителя жизни4, «оком души»5, «солнцем»6 и почти постоянно — «владычественным» души. В последнем случае — у святых Симеона Нового Богослова7, Афанасия Великого8, Григория Нисского9, особенно часто у Василия Великого10 и Макария Великого11.
Так должно быть. Но на самом деле, «владычественное» в человеке с впадением его в грех стало подчиненным. Ум стал работать страстям и вследствие этого потемнел. И поскольку темнел, постольку терял способность созерцания и видения Бога. И наконец пришел в такое состояние, что позволил сатане подменить себя рассудком12 и сделался едва-едва способным разбираться в плотских, материальных вещах, и то в самых немудреных, и это — при великом внешнем образовании и учености. (А «серая масса», та в личной жизни — вечно в хлопотах и заботах, потому что ум не может ясно разобраться и предвидеть даже хозяйственные надобности, а в общественной — как послушное и бессмысленное стадо баранов идет вслед за теми, в которых верует и которые, сами будучи слепы, ведут ее прямо к гибели. Ибо никогда ведь не ведут ее там вслед Христа…) И не помогают человеку найти истину ни опытная наука, ни философия, ни литература, ни искусство, потому что к Богу без Бога прийти невозможно (Ин. 6, 65). (Правда, пытается философия любомудрствовать о конечных причинах и цели всех вещей, но слабо, а материалистическое мировоззрение в безнадежии и ожесточении даже и против этого идет.) В лучшем положении находятся те из людей, которые хотя бы устами исповедуют христианство и могут почерпнуть истину из Священного Писания, но и они, пока остаются христианами только по имени, а не по делам, не ощущают силы слов последнего и, следовательно, далеки от того, чтобы еще здесь познать опытом таинства будущего века. И у них ум бездействует и находится в рабском состоянии. При святом крещении они благодатные средства-то получили, чтобы соделать ум светлым оком и солнцем души, но ничего для этого не сделали и остались лишь при внешнем знании некоторых божественных истин.
Итак, дело человека восстановить в себе первоначальный блеск ума, подчинив ему все прочие чувства души. Тогда последний благодатию Христовою (а не своим желанием или силою) получит способность выходить за пределы самого себя (2 Кор. 12, 2), чего в настоящем, то есть противоестественном с богословской точки зрения, состоянии сделать не может.
Отсюда и младенцу ясно, чего стоят рассуждения философов о сущности вещей и повествования мистиков вроде Беме, Экхарта, Пордеджа и разных католических святых последнего времени. Они измышления и испарения собственного чрева принимают за нечто действительно существующее вне их, даже за небесное, и описывают это как что-то достойное повествования. О них можно сказать словами св. Исаака Сирина13, который про «ложные писания, так называемые откровения, сочиненные начальниками ересей, растленных мечтанием бесовским, об обителях на небе, в которые возводят ум для самовольного уразумения, и о восхождениях ума на небо… и о многовидных образах горних Сил» говорит, что «все это есть тень ума, упоенного самомнением и приведенного в безумие бесовским деланием».
Рассудок. Под этим понятием разумеют низшую сторону познавательной способности. Она строит свои заключения из понятий этого тленного мира, на невидимое и не дерзает посягать. Что у нее есть перед глазами, с тем она только и имеет дело. Это — живая логическая счетная машина, причем почти всегда несколько винтиков в ее механизме даже и у великих умов века сего не хватает; таково уже свойство греха: если он касается одной части существа (разума), зараза тем легче переходит на все остальное (рассудок), хотя при больших усилиях и труде со стороны человека последняя и неуловима для плотских глаз. Так как обращение с этой машиной — рассудком — в общем, дело немудреное, то в миру много людей доводят его до высокой степени совершенства и этим ребячеством немало
