направлены. Здесь я буду говорить преимущественно о навыке, приобретаемом в отношении зла.
«Бойся привычек больше, нежели врагов, — говорит св. Исаак Сирин78. — Питающий в себе привычку — то же, что человек, который дает пищу огню, потому что мера силы того и другого зависит от количества вещества. Если привычка потребует чего однажды и требование ее не будет исполнено, то в другой раз найдешь ее слабою; а если однажды исполнишь ее волю, то во второй раз найдешь, что нападает она на тебя с гораздо большею силою. Храни это в памяти касательно всего, потому что помощь предосторожности для тебя важнее помощи самых дел. Кто любит смех и любит осмеивать людей, тот да не будет тебе другом, потому что ведет тебя к привычке предаваться расслаблению. Не весели лица своего с тем, кто распущен в своей жизни; но берегись, чтобы не возненавидеть его; если же пожелает восстать, подай ему руку и до смерти прилагай попечение о том, чтобы приобрести его. Если же ты еще немощен, то отвращайся и от врачевания сего, ибо сказано: дай ему конец жезла твоего и проч.»
«Доколе человек каким не искусится грехом, — любо-мудрствует св. Тихон Задонский, — то не без страха к тому приступает, и по согрешении совесть сильно мучит его. Так некоторые сами изволяют лучше убиенными быть, нежели нападающих на них убить. Тако к воровству, хищению, блудодеянию и прочим беззакониям не без стыда и страха сперва приступ бывает. Ибо совесть и разум, благодатию Божиею просвещенный, прежде согрешения, как свеща, в человеке сияет и показует ему греха мерзость и греху последующий гнев Божий, почему человек и боится на грех дерзнуть. Но как согрешит и несколько раз на то же дерзнет, уже удобно к беззаконному тому делу приступает; и чем более согрешает, тем удобнее на тое дерзает… Ибо разум, грехом, как тьмою, помраченный, и совесть, частым греха повторением замаранная, в обличительном своем действии ослабевает, хотя то никогда не перестает и самых бесстыдников обличать…»79
«От замедления во грехе каком или от многократного повторения греха делается пристрастие или привычка ко греху»80.
«Пристрастие сие или привычка так сильна бывает, что как вторая природа человека к тому, к чему пристрастится, влечет… И чем более человек грех какой творит и медлит в том, тем сильнее в сердце его пристрастие углубляется… И хотя часто бывает, что человек несколько времени и воздерживается от страсти, но обычаем, как веревкою некоею, к той же блевотине привлекается (Притч. 4, 16)»81.
Сказал авва Дорофей:
«Всегда отсекайте страсти, пока они еще молоды, прежде нежели они вкоренятся и укрепятся в вас и станут удручать вас, ибо тогда придется вам много пострадать от них; потому что иное дело вырвать малую былинку, и иное — искоренить большое дерево»82 — и рассказал следующий случай:
«Один великий старец прохаживался с учениками своими на некотором месте, где были различные кипарисы, большие и малые. Старец сказал одному из учеников своих: «Вырви этот кипарис». Кипарис же тот был мал, и брат тотчас одною рукою вырвал его. Потом старец показал ему на другой, больший первого, и сказал: «Вырви и этот». Брат раскачал его обеими руками и выдернул. Опять показал ему старец другой, еще больший, он с великим трудом вырвал и тот. Потом показал ему на иной, еще больший. Брат же с величайшим трудом, сперва много раскачивал его, трудился и потел, и наконец, вырвал и этот. Потом показал ему старец и еще больший, но брат, хотя и много трудился и потел над ним, однако не мог его вырвать. Когда же старец увидел, что он не в силах сделать этого, то велел другому брату встать и помочь ему. И так они
оба вместе едва успели вырвать его. Тогда старец сказал братиям: «Вот так и страсти, братия: пока они малы, то, если пожелаем, легко можем исторгнуть их; если же вознерадим о них*,(* Безумны те, которые, рассуждая так, говорят: под старость покаюсь. Это разве только диавол может внушить такую глупую мысль, ослепляя человека. Ведь если мы, будучи молоды и имея страсти еще не укрепленными окончательно, затрудняемся с ними бороться и увлекаемся ими, то под старость и вовсе ничего не сможем сделать.
Некоторые <не отрицают>, что, может быть, и будут тогда плакать и скорбеть, как теперь многие старики и старушки…<Пока корни страстей> не уничтожим в себе, они будут крепко сидеть в нас. Делом уже грешить не будем в состоянии, а корни останутся. Это великое зло. У нас принято смотреть и думать, что раз старики не грешат делом, и это хорошо. Нет, это не так. Ведь не грешит потому, что не может, а душой грешит. Сколько стариков, у которых разврат принимает противоестественную форму только потому, что естественно предаваться ему они уже не могут.) как о малых, то они укрепляются, и чем более укрепляются, тем большего требуют от нас труда; а когда очень укрепятся в нас, тогда даже и с трудом мы не можем одни исторгнуть их из себя, ежели не получим помощи от некоторых святых, помогающих нам по Боге»83.
«Видите ли, как многозначительны слова святых старцев? И пророк также учит нас этому, говоря в псалме: Дщи Вавилоня окаянная, блажен… иже имет и разбиет младенцы твоя о камень (Пс. 136, 8-9)… Вавилоном называет он смущение, дщерью же — вражду; ибо душа сперва возмущается, а потом рождает грех… Блажен, кто с самого начала вовсе не принимает порождаемого тобою, то есть лукавых помышлений, и не дает им места возрастать в себе и приводить зло в действие; но вскоре, пока они еще малы и прежде чем они укрепятся и восстанут на него, возьмет и сокрушит их о камень, иже есть Христос (1 Кор. 10, 4), и истребит их, прибегнув ко Христу. Вот как и старцы и Святое Писание, все согласны между собою и ублажают подвизающихся отсекать свои страсти, пока они еще молоды, прежде чем испытаем от них бедствия и горести»84.
Внешняя наука немало отдает внимания силе привычки.
Выпишу кое-что из Джемса85.
«Привычка — вторая природа! Привычка в 10 раз сильнее природы!» — воскликнул, говорят, однажды герцог Веллингтон; и едва-ли кто-нибудь может оценить справедливость этого положения более, чем старый ветеран. Ежедневное учение и годы дисциплины в конце концов навеки прививают человеку известные привычки, налагая новый отпечаток почти на весь его образ жизни. «Есть анекдот, — говорит проф. Гексли, —- про который можно сказать: si nоn е vero, e ben trovato (если это не правда, то хорошо придумано). Один затейливый шутник, увидев, что отставной солдат нес в руках свой обед, внезапно крикнул: «На караул», и под влиянием команды солдат инстинктивно вытянул руки по швам, уронив свой горшок с бараниной и картофелем в канаву. Дисциплина в нем была доведена до совершенства, и ее результаты навеки внедрились в нервную систему этого человека». Лица, состарившиеся в темнице, когда их освобождали, нередко просили снова заключить их в тюрьму»86.
«Таким образом, в воспитании великое дело сделать нашу нервную систему нашим другом, а не врагом. Добиться этого — значит превратить приобретения в чистые деньги и жить спокойно на проценты с капитала. Мы должны по возможности в самом раннем возрасте сделать привычными для себя как можно более полезных действий и остерегаться, как заразы, укоренения в нас вредных привычек»87.
Следующие строки мирского ученого хотя ничего не прибавляют к святоотеческим данным, но дают хорошее оружие против тех, кто обвиняет желающих спасаться в том, что они ведут странный образ жизни и бегут от общества.
«В одном сочинении проф. Бэна есть глава «Моральные привычки», где по этому поводу высказано несколько прекрасных практических замечаний. В основание его рассуждений положены два правила. Согласно первому, при приобретении какой — нибудь новой привычки или при искоренении старой мы должны вооружиться наивозможно более строгой и бесповоротной решимостью действовать в известном направлении. Мы должны обставить себя всеми возможными условиями, благоприятствующими развитию хорошей привычки, упорно искать обстановки, содействующей ее упрочению, перед обществом возложить на себя обязанности, несовместимые со старой привычкой, связать себя обязательством, если возможно, —
словом, обставить себя в следовании новой привычке всеми возможными вспомогательными средствами. Все это при начале образования новой привычки создает такую обстановку, благодаря которой соблазн нарушить новый режим не проявится так скоро, как это могло бы быть при других условиях, а с каждым новым днем соблюдения нового режима вероятность нарушения его все более и более уменьшается»88.
«Ожидающий нас в будущей жизни ад, о котором нас учат богословы, — говорит Джемс, — не хуже того ада, ко- торый мы сами создаем себе на этом свете, воспитывая свой характер в ложном направлении. Если бы дети могли себе представить, как быстро они становятся просто живым комплексом привычек, они более обращали бы внимания на свое поведение в том возрасте, когда их мозг находится еще в пластическом состоянии. Нет такого ничтожного добродетельного или порочного поступка, который не оставил бы в нас своего навеки неизгладимого следа. Пьяница Рип Ван Винкль в комедии Джефферсона после каждой новой выпивки извиняется, говоря: «Этот раз не считается». Ну, он может не считать, и милосердный Господь не поставит ему на счет этого раза, но «этот раз» тем не менее будет отмечен. В глубине нервных клеток и волокон его зачтут молекулы, делая для Винкля на будущее время неотразимым новый соблазн. Выражаясь с научной строгостью, можно сказать, что всякий поступок оставляет в нашей нервной системе неизгладимый след. Разумеется, это обстоятельство имеет свою хорошую и дурную сторону. Серия отдельных выпивок делает нас постоян-ными пьяницами, но, с другой стороны, такая же серия благих дел и часов известного труда делает нас святыми в нравственном отношении или авторитетами и специалистами в практической и научной сферах»89.
Как ход развития отдельного греха имеет свои степени виновности и разрушительной силы, так и страсть при своем наступательном действии в жизни человека имеет свои степени зла и влечет большую или меньшую кару на Страшном Суде Христовом.
Епископ Феофан Затворник так говорит об этих возрастах греховной жизни:
«Младенческий возраст. Это период образующейся греховной жизни, не установившейся в своих формах, колеблющейся, время борьбы остатков внутреннего добра и света с вступающим злом и тьмою. Здесь поблажающий греху человек все еще думает отстать от него; мало, мало, говорит он себе, и брошу. Грех еще кажется ему как бы шуткою, или он занимается им, как дитя, резвящееся игрушкою; он только будто рассеян и опрометчив.
