отнеси их Феофилу, — обратилась к нему святая, — и скажи ему: «Вот, получи то, чего просил».
И преклонила главу под меч.
А Феофил, смеясь над обещанием Дорофеи, рассказывал своим знакомым и приятелям:
— Дорофея называла себя все невестой Христовой и хвалилась в рай Его попасть. Сейчас, когда повели ее казнить, я и говорю ей: «Эй, невеста Христова, когда придешь в рай Жениха твоего, пошли мне оттуда роз с яблоками». А она мне: «Хорошо, непременно пошлю».
И рассказывая это, он заливался безудержным смехом. И вот, внезапно предстает ему ангел с яблоками и розами и говорит:
— Это посылает тебе, как обещала, святая дева Дорофея, из рая Жениха своего…
Феофил, увидев цветы и яблоки и взяв их в руки, вдруг воскликнул громким голосом:
— Христос есть истинный Бог, и нет неправды в Нем ни единой!..
— Ты что, беснуешься, Феофил, или глумишься? — сказали ему приятели3.
— Не беснуюсь и не глумлюсь, а здравый разум велит мне веровать, что Иисус Христос есть истинный Бог.
— Да чего ради ты перешел сразу на этот крик? — спрашивают те.
Феофил спрашивает их в свою очередь:
— Скажите, какой теперь месяц?
— Февраль.
Феофил продолжал:
— Во всей Каппадокии4 сейчас зима, снег и мороз, и нет ни одного деревца или травинки, которые бы листьями своими украшались, а откуда эти цветы и яблоки, с сучками и листьями!? Как вы думаете?..
С этими словами он показал им яблоки и розы. Приятели стали рассматривать их, ощупывать и, вдыхая их дивный аромат, в удивлении говорили:
— Даже в обычное для плодов и цветов время мы никогда не видели таких.
Феофил же рассказал им подробно о бывшем ему видении ангела, и как он стал вдруг невидим.
И начал опять взывать во весь голос, обращаясь к проходящим по улице (разговор его с приятелями происходил у дверей, при выходе из здания суда):
— Блаженны верующие во Христа и страждущие за имя Его, ибо Он есть истинный Бог, и всякий, верующий в Него, действительно премудр!..5
После этого святого мученика Феофила, презревшего жену, детей, положение в обществе ради Христа, подвергнув жестоким пыткам, казнили той же казнью, что и св. Дорофею6.
Если прекрасны вещи того мира, то как прекрасен Сам Творец их!
Имя Твое — как разлитое миро!
— восклицает Невеста-Церковь Нетленному Своему Жениху-Христу — и продолжает описывать Его:
Щеки Его — цветник ароматный, Гряды благовонных растений; Губы Его — лилии, Источают текучую мирру…
(Песн. 2, 3; 5,13.)
Действительно, я уже приводил выше дивный рассказ из жития св. Онуфрия Великого (память 2 июня) о благоухании, исходившем от Св. Тела и Крови Христа Спасителя, принесенных ангелом для причащения пустынножителей с неба7. На этот раз я ограничусь сим кратким замечанием и перейду к дальнейшему — к некоторым следствиям обожения человека, когда при вселении в него Самого Христа (Ин. 14, 24) он делается и причастником только что упомянутых Его качеств.
Когда человек, очистив себя при помощи благодати от страстей, переходит из состояния раба или наемника в состояние боговозлюбленного сына, то есть делается святым, то он начинает благоухать и душою, и телом. И это благоухание распространяется от него при жизни, распространяется в момент смерти, исходит даже от бездыханного тела его и по смерти.
Естественно, что Пречистая Дева Богородица, как никто иной после Христа, обладала этим даром. Святой Дионисий Ареопагит, ученик апостола Павла, отправившись спустя три года после своего обращения (Деян. 17, 34), с благословения своего учителя, в Иерусалим повидать Всеблагословенную Деву — ибо сильным желанием этого горел он, — прислал своему божественному наставнику и духовному отцу оттуда письмо, в котором подробно описывает и свое посещение Богоматери, и духовную радость (выше всяких слов и представлений) от этого. В письме говорится, между прочим, нечто и по интересующему нас предмету.
Вот отрывок из этого благоуханного памятника перво-христианской древности:
«…Снова и снова исповедую пред всемогуществом Бо-жиим, пред благодатию Спасителя и пред великою славою Девы, Матери Его, что когда я введен был Иоанном, первым среди евангелистов и пророков, который, живя во плоти, сияет как солнце на небе, пред лицем благообразной Пресвятой Девы, то меня облистал не только снаружи, но и особенно внутри такой великий и безмерный божественный свет, и окружило такое благоухание предивных различных ароматов, что ни мое немощное тело, ни даже дух мой не могли вынести столь дивных знамений и начатков вечного блаженства. Изнемогло сердце мое, изнемог дух мой во мне от славы Ее и божественной благодати…»8
Кто из читавших жития святых и отеческие творения не помнит умилительной и трогательной истории преп. Марии, племянницы затворника, блаженного Авраамия, друга св. Ефрема Сирина? Как она, подвизавшись долгое время в келье, рядом со своим дядею, пала, пошла в мир и сделалась блудницею; как ее равноангельный дядя вышел из затвора, переоделся в одежду воина, явился в непотребный дом, где
она жила, и — по словам преп. Ефрема, — «в продолжение пятидесятилетнего подвига не вкушавший хлеба, теперь ел мясо и пил вино…» И как наконец, когда блаженный разговаривал с нею, «она, встав и обняв [не зная, что это ее дядя и бывший духовный отец], целовала шею его; лобызая же его, обоняла от кожи его ангельское житие его…»9. И как, продолжаю словами св. Ефрема, «тотчас вспомнила о своем подвижничестве и, вздохнув, сказала: «Горе мне одной!»»10.
Смерть — это великое таинство, когда и для окружающих заметно присутствие потустороннего мира, куда теперь отправляется душа лежащего пред ними, все внешние движения которого как нельзя яснее показывают, как он приготовился за свою жизнь к этому страшному моменту. Человек отбрасывает тогда все свое лицемерство пред людьми и, если был неверующий, часто кричит и отвращает глаза от пришедших за душою бесов, не стыдясь уже и не обращая внимания ни на кого. Для праведника же смерть — время желанное, дорогое, время получения венцов и награды за труды. И так как в это время мир горний как бы соприкасается с дольним, ибо часто к одру умирающего праведника приходят святые и ангелы и даже Сама Богоматерь со Спасителем, то, понятно, Они приносят с Собой и благоухание рая. Посему-то мы и читаем в житиях святых строки, подобные нижеследующим:
«…И предал [Сисой Великий] дух, и был светл, как молния, и вся храмина исполнилась благоухания»11.
Еще: «…Ангелы Божий пели [когда несли тело блаженного Симеона, Христа ради юродивого, на кладбище], и дивное благоухание наполняло воздух»12.
И опять: «Просветилось [в момент смерти преп. Кирилла Белозерского] лице его святолепное, и благоухание от тела [мощей] его изыде»13.
II. Преломление небесных вещей в земной действительности
Ароматы в церковном употреблении
Жизнь истинного христианина, жизнь в Церкви должна быть отражением небесной. Душой этого возможно достигнуть, кажется, в совершенной степени, но телом христианин никак не в силах уподобиться небожителям по той простой причине, что этой дебелой плоти, которою обложен человек, у них совсем нет. Остается ему одно: в свои внешние поступки и действия вложить некий духовный сокровенный смысл, чтобы, насколько то возможно, все окружающее напоминало ему о Боге и будущей жизни, становясь иногда даже проводником божественной благодати, чтобы, наконец, толковать все вещи, которые сами по себе безразличны в отношении религии, в духовном смысле14. Отсюда — символизм. Он пронизывает все богослужение и всю жизнь некоторых истинных христиан (блаженных, Христа ради юродивых, — ибо их поступки всегда глубоко символичны).
В частности, относительно благовоний мы не знаем, каково существо их на небе. Знаем только, что Тайнозритель видел там в руках двадцати четырех старцев фиалы златы полны фимиама, и это были — молитвы святых (Откр. 5, 8). Отсюда можно сказать, что и всякая добродетель есть благовоние, и, чем больше у человека добродетелей, тем благо-воннее его душа. Во всяком случае, небесные ароматы — не наши тленные, материальные ароматы, и когда при видениях человек обоняет их чувственно, образ этого восприятия для нас непостижим15.
Но про наши земные ароматы мы знаем, что они тленны, грубы, а некоторые и не совсем чисты (опрятны), несмотря на всю их приятность. Следовательно, по существу своему, они не стоят того, чтобы к ним пристращалось сердце, а тем более недостойны быть приносимыми Невидимому, Нетленному Богу (да и невозможно просто чествовать Его неподобающими средствами: Пс. 49, 13; Деян. 17, 24) и могут быть употребляемы посему только как символы, в символическом смысле. Это надо иметь в виду в каждом отдельном случае, будь то при церковном их употреблении или домашнем. Что не сами они по себе действуют, показывает уже одно то обстоятельство, что сила отгнания злых духов становится им присущей только после молитв над ними16, а без молитв благовония, как увидим ниже, имеют обратное действие, то есть свойство привлекать демонов.
• Благовония за богослужением
В это время они употребляются только в виде курений. Происхождение сего божественное: еще в Ветхом Завете Бог повелел Моисею: скажи сынам Израилевым, чтобы они сделали Мне приношения… ароматы для елея помазания и для благовонного курения (Исх. 25, 2, 6). Моисей приготовил таковые для того и другого употребления, причем пропорции составных веществ были указаны опять-таки Самим Богом (Исх. 30, 22-25, 34-38; 37, 29). В качестве курительного материала при Моисее брались стактионих, душистый халван и чистый ливан; впоследствии к ним прибавили еще другие (Исх. 43, 24; Иер. 6, 20; ср.: Сирах. 24, 7).
Каждение благовонными веществами в новозаветной Церкви также употребляется с самого начала ее основания. О нем говорят уже творения св. Дионисия Ареопагита, Постановления Апостольские, литургии св. апостола Иакова и св. Иоанна Златоуста17.
В богослужебном обиходе для каждения употребляются следующие принадлежности:
Кадило (кадильница) и кация. Разница между ними в том, что первое держат при каждении за цепочки (числом в три, четыре или одну; понятно, с мистическим значением так делают, а не из-за прихоти мастера), а вторую — за ручки. О «кации — вещи церковной» упоминается в русских летописях уже 1146 года, в древнехристианской же археологии изображения кадила и кации встречаются, конечно, гораздо раньше18.
Ладоница — сосуд, из которого священнослужители берут ладан перед тем, как положить его в кадило*(За архиерейским служением (перед чтением «Апостола») это действие представляет собой целый чин; и в других случаях Устав Церковный всегда указывает, когда диакону класть ладан при подаче священнику кадила, когда иерею обходиться без услуг диакона и т. д. См.: Служебник. Проскомидия. Литургия св. Иоанна Златоуста (по малом входе); Типикон. Гл. 2. Вечерня.)
На старинных фресках в катакомбах, откуда это перешло в современную иконопись, диаконы изображались обычно с кадилом в одной руке и с ладоницей в другой. Так, например, изображен архидиакон Лаврентий на мозаике в
