обычаю, отвергаем и определяем: никакому мужу не одеваться в женскую одежду, ни жене в одежду, свойственную мужу; не носить личин [масок] комических, или сатирических, или трагических; при давлении винограда в точилах не произносить гнусного имени Диониса [по-нашему, можно приравнять к «черному» слову]… Посему тех, которые отныне, зная это, дерзнут делать что-либо из вышесказанного, если они — клирики, повелеваем извергать из священного сана, а если миряне — отлучать от церковного общения»*78. (*перевод исправлен епископом Варнавой. — Прим, составителя.)
2. В одном древнерусском поучении XVII века проповедник так говорит о танцах: «Многовертимое плясание отлучает человеки от Бога и во дно адово влечет. Пляшущи убо жена невеста нарицается сотонина, любодейца дияволя, супруга бесова. Не токмо сама будет пляшущая сведена во дно адово, но и ти, иже с любовью позоруют (смотрят. -Еп. Варнава) и в сластех раздвизаются на ню с похотию… Пляшущия бо жена многым мужем жена есть; тою диявол многых прельстит во сне и на еве (наяву). Вси любящий плясание со Иродиею в негасимый огнь осудятся. Грешно бо есть и скверно и скаредно своему мужу совокуплятися с таковою женою… Того, братие и сестры, блюдитеся и не любите беззаконных игор бесовских, паче же удаляйтеся плясания, да не зле в муку вечную осуждени будете»79.
3. «О, злое проклятое плясание! — восклицает иной. -О, лукавыя жены многовертимое плясание! Пляшущи бо жена — любодейница диаволя, супруга адова… Вси бо любящий плясание безчестие Иоанну Предтече творят — со Иродьею негасимый огнь и неусыпаяй червь осудит!»
4. Даже смотреть на пляски грех: «Не зрите плясания и иныя бесовских всяких игор злых прелестных, да не прельщены будете, зряще и слушающе игор всяких бесовских; таковыя суть нарекутся сатанины любовницы»80.
Почему у нас теперь столь же сильно не говорят проповедники? Тогда не было в этом такой необходимости, сердце народное было мягче, религиознее, проще, а в настоящее время и такими обличениями не выжмешь ни одной слезы… Легкомысленно было бы думать, что относиться так к танцам заставляло духовенство его официальное положение, обязанность учить народ по старым, замасленным книжкам с медными застежками и никак иначе. Даже язычники классического времени, и не какие-нибудь, а выдающиеся умы древности, писали вещи, едва ли не превосходящие вышеуказанные своею резкостью, с не допускающей двусмысленных толкований определенностью. Для образца я приведу только одно изречение на этот счет знаменитого Цицерона81. «Ни один порядочный, трезвый человек, — говорит он, — если только он в здравом уме, не станет плясать, — ни наедине, ни на скромной пирушке, ни в честной компании. Пляска — спутница лишь роскошных пиров, разгульных увеселительных мест и чувственных удовольствий».
Действительно, посмотрите непредубежденно, хотя бы и глазами человека с Марса (как теперь говорят), на то, как не пять пар на домашней вечеринке, а 200-300 танцующих пар вертятся в столичном клубе. Как все они в один такт пристукивают ногами, размахивают руками, поводят головой; как от них, словно от какого-то стада животных и вьючных скотов пахнет потом, перемешанным с окислившимися, хотя бы и дорогими, духами и спертым (несмотря на электрическую вентиляцию) воздухом, — и все это создает какую -то вонючую и смрадную, в прямом и переносном смысле, атмосферу!.. И представьте себе, с другой стороны, благоуханные луга и свежий простор полей, изумрудные опушки красивого бора и среброкованную чешую чистой, красивой речки и прочую благодать Божьего мира! Спросите наивно кого-нибудь из этих пляшущих, почему они так мучают себя, исскакавши с вечера до утра пространство в общей сложности в не один, вероятно, десяток верст? Может быть, кто-нибудь заставил их в наказание исполнять этот тяжелый труд и странные телодвижения, скакать то на одной, то на другой ножке, вместо того чтобы ходить прямо? Попросите заодно объяснить, почему не стыдно посредством таких прыжков, шуток, смеха, веселья, собирать деньги в пользу «пострадавших от пожара», «бедных семейств погибших на войне», «в пользу раненых», которые в это же самое время, может быть, сидят голодные или льют горькие слезы. Ведь если вы хотите им помочь и притворяетесь сердобольными и сострадательными, то собрались бы и, вместо ведения похабных разговоров, сговорились, какую кому семью посетить, разделили, соответственно нуждам каждой из них, принесенные деньги и разошлись бы, неся помощь в подвалы и чердаки с утешением, лаской и приветом… Указывают на о. Иоанна Кронштадтского, что он, уже будучи старцем, в конце жизни ходил в шелковых рясах, но почему-то не вспоминают, как он в молодости, на протяжении двадцати-тридцати лет, ходил как раз по чердакам и грязным подвалам, по рабочему, нищему люду и оставлял у них свои последние сапоги и верхнюю одежду. Но благодарный верующий народ не забыл этого и слезно просил, чтобы он принял их дары…
• Еще большим злом является театр, открытая сцена, оперетка, скачки, клубы и прочие «зрелища». Об этих предметах много пишут, весь мир наполнен книгами и журналами, восхваляющими эти вещи. Каждая газета уделяет им несколько столбцов. Я же ограничусь выписками из святых отцов и учителей Церкви первых веков христианства, касающимися данной темы.
1. Иоанн Златоуст так обличал в свое время своих пасомых: «Многие, думаю, из тех, которые недавно оставили нас и ушли на зрелища беззакония, сегодня находятся здесь. Я хотел бы видеть их своими глазами, чтобы изгнать из священного притвора — не с тем, чтобы они навсегда остались вне его, но чтобы исправились и потом вошли сюда снова… Но если не можем рассмотреть их чувственными глазами, то слово отметит их и, коснувшись их совести, легко убедит их добровольно выйти (из церкви), внушая то, что внутри (ее) находится только тот, кто имеет расположение духа, достойное пребывания здесь, а тот, кто приходит в это священное собрание с развращенными нравами, хотя и входит сюда телом, извержен (отсюда) и удален гораздо более тех, которые стоят за дверями и не могут быть причастниками священной трапезы*…(*Речь идет о кающихся; о древнем чине покаяния (????????????) см.: «Основы» Отдел III. Гл. 7. § 4. О покаянии. — Прим. еп. Варнавы.)
Но настолько ли важный грех, скажешь, сделали эти люди, чтобы за него изгнать их из этой священной ограды? А какой нужен тебе другой больший грех, когда они, сделав себя совершенными прелюбодеями, бесстыдно, как бешеные псы, устремляются к этой священной трапезе? И если хочешь ты узнать и самый способ прелюбодеяния, то скажу тебе слово — не мое, но Самого Того, Кто будет судить всю нашу жизнь. Всяк, говорит Он, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем (Мф. 5, 28). Если случайно встретившаяся на площади и одетая, как попало, женщина своим видом может иногда уловить человека, который из любопытства посмотрит на нее, то как могут сказать о себе, что смотрели не с похотствованием те, которые идут в театры не просто и не случайно, но для этого именно и с таким рвением, что небрегут и о церкви, проводят целые сутки, пригвоздившись глазами к бесчестным женщинам, где развратные речи, блудные песни, любострастный голос, подкрашенные брови, нарумяненные щеки, наряды, подобранные с особенным искусством, поступь, исполненная очарования, и множество других приманок для обольщения и увлечения зрителей; где и душа зрителя в беспечности и великой рассеянности, и самое место возбуждает к любострастию; где мелодия предшествующих и последующих песен, выигрываемых на трубах, свирелях и других подобных инструментах, очаровывает и расслабляет силу ума, подготовляет души находящихся там к обольщениям блудниц и делает их легко уловимыми. Если похоть часто, как какой-нибудь хитрый разбойник, тайно входит и здесь, где псалмы и молитвы, и слышание божественных слов, и страх Божий, и великое благолепие, то как могут быть свободны от злой похоти те, которые сидят в театрах и ничего не видят и не слышат, а будучи исполнены гнусности и беспечности, подвергаются воздействию чрез все чувства, — и чрез слух, и чрез зрение? Если же они не свободны от этого, то как могут когда-либо освободиться и от вины прелюбодеяния? А несвободные от вины прелюбодеяния, как могут, без покаяния, вступить в этот священный притвор и участвовать в этом прекрасном собрании?
Поэтому увещеваю и прошу их наперед очиститься исповедью и покаянием и всеми другими способами от греха, сделанного ими на зрелище, и тогда уже слушать божественные слова. Грех этот не маловажен; это всякий ясно увидит из примеров. Если бы какой слуга в тот ящик, где хранится дорогая раззолоченная господская одежда, положил грязное и покрытое вшами служительское платье, перенес ли бы ты, скажи мне, равнодушно такое оскорбление? Или если бы кто в золотой сосуд, в котором постоянно держались благовонные мази, влил помет и грязь, не применил ли бы ты даже побоев для наказания виновного в этом? Так неужели о ящиках и сосудах, одеждах и благовонных мазях у нас найдется столько заботливости, а душу свою мы почтем хуже всего этого, и туда, куда влито духовное миро, будем влагать диавольские внушения, сатанинские басни и песни блудные? Как, скажи мне, потерпит это Бог? А между тем, не так велико расстояние между благовонною мазью и грязью и между одеждою господскою и служительскою, как между духовною благодатию и этим злым делом. Ужели не боишься ты, человек, одними и теми же глазами смотреть и на сцену в театре, где представляются гнусные действия прелюбодеяния, и на эту священную трапезу, где совершаются страшные таинства? Одними и теми же ушами слушать и сквернословящую блудницу, и поучающего тебя тайнам пророка и апостола? Одним и тем же сердцем принимать и смертоносный яд, и страшную святую жертву? Не отсюда ли развращение жизни, расстройство брачных союзов, распри и ссоры в семействах?.. На самую Церковь будешь смотреть с большим неудовольствием, а слова о целомудрии и чистоте слушать с досадою; они являются для тебя не поучением, а осуждением; впавши мало-помалу в отрицание, наконец ты совсем удалишься от этого общеполезного учения. Поэтому прошу всех вас о том, чтобы и вы сами избегали гибельного пребывания на зрелищах, и посещающих отвлекали от них. Ведь все, что бывает там, доставляет не развлечение, а гибель, муку и осуждение… Посмотри на самого себя, каков бываешь ты по возвращении из церкви и каков по выходе из театра; сравни оба эти дня, и тебе не будет нужды в наших словах»82.
2. Еще сказал: «Ходить на зрелища, и смотреть на конские ристалища, и играть в кости — для многих не кажется преступлением, но все это
