населенные дикарями с каменными топорами, а китайский астроном Тзень-Конг9 уже вычислил кривизну эклиптики (в 23°54’2″, т. е. ошибся только на 26 и 3/4 минуты)!
3. Галлы, родоначальники теперешних просвещенных французов, еще питались желудями и конским мясом, а за целые века до их появления древние вавилонские цари уже отделывали стены и фризы своих дворцов с семьюдесятью залами драгоценной эмалью10.
4. В то время как насельники нынешней «владычицы морей» Англии не признавали никакого гостеприимства и даже ели человеческое мясо11, финикийцы уже наладили свою морскую торговлю и устали развозить по государствам Европы, Азии и Африки12 предметы изящной и тонкой парфюмерии13, дорогие крашеные и искусно выработанные ткани14, изделия ювелирного искусства15, вызывающие и доныне удивление.
5. В доказательство высокой степени совершенства, достигнутой египтянами в скульптуре еще за 4000 лет до нашего времени, можно взять, например, хотя бы «торс дочери Эхнатона», сравнив его со знаменитой Венерой Милосской. «Лепка человеческой фигуры, — приведу в подтверждение этого слова Брэстеда16, — в то время была настолько эластичной, что при первом взгляде можно подумать, что это произведение греческого искусства».
• Умственная
1. О гимне Аполлону (конечно, не обязательно, чтобы он был непременно шедевром древнегреческой музыки), найденном нынешними археологами при раскопках в
Дельфах, один из штутгартских знатоков говорит: «По глубине чувства и своеобразности музыка эта прямо-таки замечательная». Того же мнения Рейман и французские критики, которые нашли, что эта музыка напоминает Вагнера17.
2. Солон, Платон, Пифагор, Пиндар могли бы и теперь появиться в салонах и гостиных самого изысканного общества и не только бы не потерялись в них, но, напротив, всех обворожили бы своими остроумными афоризмами и разговорами об искусстве и политике18.
3. Язык, вернейший показатель степени культурного развития народа, с того времени не пришел в большее совершенство: «…санскритский, греческий и латинский по своей законченности форм и богатству корней остаются самыми совершенными и до сих пор, а ухудшение языка
— весьма опасный аргумент для излюбленных теорий о прогрессе человечества»19.
4. Наши поэты не превзошли Федона20, драматурги не стали выше Софокла21, мы сами не говорим так кратко и метко — «лаконично», — как жители Лаконики спартанцы, или лакедемоняне22, и не в состоянии создать таких литературных шедевров, как «Одиссея» или «Илиада» язычника Гомера. Я уже не дерзаю упомянуть о Песни Песней, Псалтири, Книге Иова, Книге пророка Исайи и других.
• Бытовая
1. Все формы нынешнего государственного устройства нисколько не делают граждан счастливее древних людей, к тому же все эти формы взяты из старых чуланов Греции и Рима, и даже новейший коммунизм представляет собой такую архаическую ветошь, что скорее свидетельствует о возврате человечества к своим истокам, о повороте назад, чем о прогрессе23.
2. В древности люди жили дольше24, были крепче25 и в уходе за своим физическим здоровьем26 и в чистоплотности далеко превосходили нас. Ныне же, при всех успехах медицины, педагогики, права, при «расцвете» науки и искусства, при росте комфорта, количество самоубийств и умопомешательств увеличивается в геометрической прогрессии. Как сладко и хорошо, значит, стало жить!
-23-
Статистика27, этот неподкупный («научный») свидетель, показывает, что ни в какую эпоху не бывало столько сумасшедших и столько самоубийств, как в нашу. «Во Франции, например, в 1835 году было умалишенных, по больницам, 10549 человек, в 1882 году уже 48813 человек. В Северо-Американских Соединенных Штатах в 1850 году было душевнобольных 15610, а в 1880 году уже 91997, хотя население к тому времени только удвоилось. Самоубийц во Франции в 1835 году было 1739 человек, а в 1883 году уже 7213. Подобное же происходит и в других странах Европы, так что в последнее время ежегодно в Западной Европе насчитывалось до 60000 самоубийств — только известных и записанных!.. У нас, в одном лишь Петербурге, по статистическим сведениям, за 1881-1887 годы было 2823 самоубийства и покушений на самоубийство… Сосчитано, что за последние пятьдесят лет [до великой войны 1914-1917 гг.] почти вдвое более погибло людей от самоубийств, чем от войн, а именно 687000 человек (в войнах же погибло 386000 человек)».
3. Не умножая примеров, которым нет конца, приведу выписку28, показывающую такую дешевизну жизни в древние времена, до которой никогда уже не опустится наша культура, несмотря на все свои ухищрения. А она ведь утверждает, что цель ее — сделать жизнь легче и счастливее.
Цены на съестные припасы в IV- V веках до Р. X.
Вино (стоимость одного ведра):
1. Хиосское (V век до Р. X.) 7 руб. 50 коп.
2. Другое тонкое вино 1 руб. 50 коп.
3. Аттическое ( IV век до Р. X.) 0 руб. 30 коп.
4. Другое обыкновенное вино 0 руб. 60 коп.
5. Фракийское 0 руб. 15 коп.
1. В VI веке до Р. X. обыкновенный бык продавался по 5 драхм (1 руб. 23 коп.).
2. В 410 году его цена была 51 драхма (12 руб. 20 коп.).
3. В 374 году — 77 драхм 2 обола (19 руб.).
4. Немного позднее цена поднялась до 100 драхм (24 руб. 50 коп.)
Культура нынешняя (в свою очередь, она не очень высока и совершенна)
— В сравнении с дикарями
1. Не святой отец, а Джек Лондон в рассказе «Союз стариков»29 (и не в одном этом), обмакнув перо не в чернила, а в желчь, описал, как культурный человек, приходя к диким племенам (в данном случае к северо-американским индейцам) — чистым, нравственным, сильным, крепким, — не приносит с собой ничего, кроме гнусных болезней, скверных пороков, дешевых меркантильных расчетов и предметов, расшатывающих физическое и нравственное здоровье.
Речь дикаря30, приговоренного к смертной казни и обращающегося к своим цивилизованным судьям, речь дикого, затравленного, доведенного до отчаяния взрослого ребенка, жуткая по своей простоте и логике; речь, объясняющая, почему старики племени восстали против белых пришельцев, и вскрывающая всю мерзость цивилизации, выливающей помои, вместо отхожего места, на меньших своих братьев, требующих особого попечения и любви со стороны окружающих их более сильных людей, — эта речь производит на всякого непредубежденного человека гнетущее и кошмарное впечатление. Но судьи остались к ней глухи. И автор рассказа, вопреки требованию, предъявляемому ко всякому писателю быть объективным и беспристрастным, не может удержаться — и разражается против своих соотечественников беспощадной бранью, называя их «грабителями земли и моря».
2. Вот иллюстрация к вышесказанному, показывающая, в чем именно заключается «просветительская» деятельность культурных людей. Передает случай знаменитый путешественник Миклухо-Маклай. Дикарь, обращаясь к людям на корабле, подплывшем к острову, размахивает руками и кричит во всю глотку, требуя водки:
— Brandy!
А европейский шкипер с тем же выражением лица и с теми же жестами кричит ему в ответ:
— Женщину!..
Маклай спокойно описывает и того, и другого31.
3. Чего культурный человек достигает посредством хитрых и дорогих приспособлений, то дикарь получает от природы даром. По словам Дарвина, а ему наши цивилизован-
ные люди должны поверить, два огнеземельца, которые ехали с ним во время путешествия на судне «Бигль», легко замечали в море корабли, которые англичане могли различить только в сильнейшую морскую трубу. «Я видеть судно и не говорить», — такова была их обычная угроза, когда вахтенный офицер досаждал им32.
4. О дикарях так отзывается анархист Э. Реклю33, известный ученый, готовый обоготворить культуру: «Ныне портфель науки обогатился сообщениями, составленными весьма тщательно, основанными на продолжительном опыте, на личном изучении племен и народов. Некоторые из этих групп неоспоримо должны быть поставлены очень высоко среди людей, стоящих особенно близко к идеалу взаимопомощи и взаимолюбия. Особенно в этом отношении выдается племя «аэтов», или негритосов, относимое к первобытным, которому один из Филиппинских островов, Негрос, обязан своим названием. Несмотря на все зло, которое успели им причинить белые люди, эти «негритосы», — или «маленькие негры», — относятся мягко и добросердечно к своим угнетателям. Особенно же замечательны их отношения между собой. Все члены этого племени питают друг к другу братские чувства — до того братские, что когда родится у одного из них ребенок, то вся огромная семья собирается вместе, чтобы сообща выбрать для новорожденного имя, предвещающее ему благополучие. Среди них господствует единоженство; брачный союз безусловно зависит только от самих брачующихся. Они с большой любовью заботятся о больных, о детях, о стариках. Никто из них не облекается властью; но все охотно склоняются пред старейшим, уважая в нем опыт и долголетие*. (*Semper. Die Philippinen und ihre Bewohner; Blumentritt F. Versuch einer Etnographie der Philippinen. Erganzungsheft zu den Pet. Mit, № 67. — Прим. Э. Реклю.) Разве можно найти в Европе или Америке народ, о котором можно было бы сказать подобное?»
• Культура как таковая
Культура должна давать счастье людям. Но дает ли она его? И каков удельный вес всех ее «ценностей» и тех «благ», которыми она одаривает своих поклонников? Что говорят о значении культурного процесса сами его создатели? Довольны ли они тем детищем, которое породили? Послушаем их самих.
1. Флобер34 убежден, «что человечество вступает в эру тупости (une ere stupide)». «Существуют еще глупцы, — говорит он, — воображающие, что мир можно улучшить распространением образования. А что бы вышло из этого? То, что еще несколько сотен тысяч будут в состоянии поглощать уличные листки вроде «Petit Journal». Пресса не что иное, как гасильник разума. Хорошие книги более не читаются, великие мысли менее чем когда-либо понимаются людьми. Несчастье заключается в преувеличенном значении, какое придается в современной жизни политике (она же никогда не была и никогда не будет чем-либо иным, как глупостью — niaiserie)».
2. Но Флобер не одинок в своих резкостях по отношению к цивилизации. Их можно вычитать в книгах даже таких людей, которые задались целью прославить культуру. Но что им делать, если это оборачивается вышеупомянутым Сизифовым трудом, бросать который они не хотят? Остается обратиться к ним словами Евангелия: «Твоими устами буду судить тебя, лукавый раб» (Лк. 19, 22). Но продолжим их признания в несостоятельности культуры. На этот раз слово принадлежит все тому же знаменитому анархисту, который полагает, что цивилизация как нельзя вреднее отзывается на рабочих. Она обезличивает их, делает из них стадо баранов, превращает в живые машины, выжимает все соки, обращает, я бы сказал, в «клопиные шкурки». Но вот его собственные слова. «Посторонний зритель, не опасающийся присутствовать при выходе из мастерских рабочих и не обращающий внимания на платье, бывает особенно поражен тем, что во всей этой толпе он решительно не усматривает людей, на которых лежала бы печать индивидуальности. Все эти существа, поспешающие к своей скудной трапезе, имеют одинаковый вид людей, преждевременно стареющихся, одинаковое выражение лица — апатичное и сонливое. Индивидуализировать их так же трудно, как овец в стаде: все они
