Церкви, которых она сама, а не ученое учреждение (разница!), наименовала преимущественным именем «богослов».
Искушение же состоит в том, что спасающиеся, после того как достаточно поработают Богу и подвигами приобретут себе добродетели, успокаиваются на достигнутом, считая это вполне достаточным для спасения — они-де великие подвижники, работают Господу и надеются оправдаться своими делами. Таким-то отвечаю не я, а св. Симеон Новый Богослов. (Предварительно делаю краткое необходимое замечание: преподобный отец называет «рабом» не новоначального, а как раз наоборот, совершенного человека, и обращается не к мирским, а к монахам, и не только новоначальным, а уже находящимся на средней ступени, и разъясняет, насколько нужно быть осторожным в собственном о себе мнении.)
«Так как мы думаем, что мы христиане по тому одному, что приняли божественное крещение, хотя не делаем дел христианских, — начинает св. Симеон свое «Слово»19, -так как думаем, что мы — верные, потому что веруем во Отца, Сына и Святого Духа и в воплощенное домостроительство Господа нашего Иисуса Христа, и таким образом просто по привычке говорим, что мы рабы Божий и, пиша к другим письма, помещаем это в подписи: «раб Божий такой-то», не зная, может быть, что такое раб Божий, и кто есть, и кто достоин именоваться рабом Божиим, — то я решился растолковать это слово и показать: кто таковы рабы Божий и из чего познаются и каковы дела, делаемые ими для Бога, чтобы всякий по делам своим мог определитель-но познать, кому угождает он делами своими и кому работает, и уразумел, кому угождал и кому служил доселе, дабы не случилось иному почитать себя рабом Господа, тогда как он работает себе самому…
Почему, когда кто постится, или бдения совершает, или томит себя алчбою и жаждою, или спит на голой земле, или слезы проливает, или переносит поношения и другие искушения находящие, пусть не думает, что он (по тому самому) уже служит Богу или пользует такими подвигами другого кого, но только себя самого, если терпеливо проходит их и особенно, если при том блюдет смирение и действует с духовным разумом; ибо если не таким образом он проходит их, то и себе самому не приобретает чрез то никакой пользы…
Как же так? — спросит кто-нибудь. — Кому угодно, тот может найти объяснение сему в Божественных Писаниях. Я же имею в намерении показать только то, что ни те, которые проходят еще покаяние (возраст новоначальных. — Еп. Варнава), ни те, которые долгое уже время подвизались в добродетелях (средний возраст. — Еп. Варнава), не Господу еще служат, а только самих себя пользуют. И если находите то благословным, подтвердим слово наше примерами…
Что делаем мы, облекшиеся уже в монашеское одеяние и вступившие в поприще покаяния и подвижничества? Плачем? Но для чего? — Для того, чтобы получить отпущение грехов наших и очиститься от скверн, причиненных нам грехами. Постимся? — Для того, чтобы укротить буйство и стремления плоти нашей и сердце свое сделать более мягким и удобосокрушительным. Совершаем бдения и поем псалмы? — Для того, чтобы не распложались злые помыслы и ум наш не блуждал туда и сюда. Молимся? — Для того, чтоб не уводил нас враг в мысленный плен и мы могли со временем помышлять об одном добром и полезном и молиться всегда и непрерывно в сердце своем. В сердце сокрушаемся? — Для того, чтобы приять радость и утешение, которые порождает сей плач сердечный. Одеваемся в смиренные, власяные одежды? Спим на голой земле, и большая часть из нас носит вериги?20 Для чего? — Для того, конечно, чтоб обуздать и укротить это тело буйное, чтоб оно, не быв удерживаемо уздою, не бросилось, подобно необузданному мулу, в стремнины и не извергло и себя и ездока своего, ум, в ров пагубы и огня вечного. Делая же все сказанное, какое благо доставляем мы тем, которые нас видят? Конечно, никакого. Но если мы никакого не делаем блага для тех, кои нас видят, то тем паче ничего не делаем мы для Бога, давшего нам и мудрость, и силу к самосохранению21.
Но, скажешь, мы с благодарностью переносим поношения, осуждения, находящие скорби, не позволяя оставаться в сердце и следу страсти, тем возбуждаемой? — Но и этим опять мы себе самим делаем добро, а не другому кому. Слушай, что говорит Господь: аще не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших (Мер. 6, 15). Удостоверься же, что если, когда нас поносят и насмехаются над нами, или когда бьют по ланитам и оплевывают, или другое что оскорбительное причиняют нам, мы переносим то с благодарностью, от всей души сожалея о тех, которые подвергают нас таким искушениям; то мы чрез то самим только себе благодетельствуем, удостаиваясь за это получить отпущение наших пред Богом согрешений. Если же удержим при сем в сердце страсть неприязни к ним и будем разные употреблять способы к отмщению им, то и самим себе не стяжем добра, а напротив, повредим, став сами для себя причиной того, что грехи наши останутся не прощенными нам…
Все мы бедны, голы, изранены и немощны разными немощами, и сидя в келиях своих (уединенно) или живя в монастырях, будто лежим в разных больницах и странно-приимницах и вопием, плачем и рыдаем, призывая Самого Врача душ и телес наших (которые, т. е., пришли в чувство и ощутили боль от ран и страстей своих; ибо иные столь несмысленны, что не сознают и не чувствуют немощей своих и страстей, кои над ними господствуют), да приидет и уврачует сокрушенные сердца наши… Итак, находясь в таком бедственном состоянии, можем ли мы дерзнуть когда-либо сказать… или хоть подумать, что работаем Господу? Нет, не работаем мы Господу, но (если восчувствуем, в какую глубину зол ниспали) просим, как я сказал, и молимся, да уврачует нас Врач душ и телес от всех немощей наших. Потом, когда получим уврачевание и сбросим с себя мало-помалу всякую немощь, как какую-либо ветхую одежду, изодранную и испачканную, и облечемся в здравие, как в некое царское одеяние, светлое по всему телу, с головы до ног22; тогда и мы, если послужим другим и поврачуем их, возлагая елей на раны их и другие употребляя врачевства и пластыри, — тогда, говорю, и мы можем быть причисляемы к тем, кои работают Господу рекшему: понеже сотвористе единому сих братии Моих меньших, Мне сотвористе (Мф. 25, 40). Если же не будем мы прежде уврачеваны, но, будучи еще немощны и страстны, покусимся врачевать других немощных, то Господь скажет нам: врачу, исцелися сам (Лк. 4, 23).
А ты, слыша мои слова, что душевное здравие есть некое царское одеяние светлое, смотри, не истолкуй криво сего речения по непониманию дела и не подумай, будто я говорю о здравии телесном. Нет, не о телесном говорю здравии, а об ином некоем, бестелесном, духовном, божественном, которое обыкновенно не врачебными травами доставляется и не собственными нашими трудами достигается, чтоб кто не вздумал хвастаться им. Как подбирающий и прикрепляющий мертвые кости к костям и сустав к суставу (костями и суставами я называю добрые дела и добродетели) не делает никакой пользы, если не сможет облечь их мясом (мускулами) и нервами; но если и это сделает, если свяжет суставы жилами и мертвые те кости покроет мясом и кожею и из всего сделает целое тело, то и при сем опять напрасно он трудится без всякой пользы, если тело это останется без души, которая оживляла бы его и двигала; так это же самое представляй себе бывающим и с душою, которая была умерщвлена грехами. Пусть в ней все уже члены восстановлены, т. е. имеются все добродетельные деяния, как-то: пост, бдение, долулегание, нестяжательность, непо-щадение тела и подобное, — которые набираются, как мертвые кости, последуя одно за другим, подлаживаются между собою и, связуясь, составляют некоторым образом цельное тело души. Но что пользы от них, если это тело души лежит бездушно и бездыханно, по той причине, что еще не вселился в нее Дух Святой? Ибо только когда Он войдет и вселится в нас… соделывает нас новыми и живыми из ветхих и мертвых, каковы мы сами по себе. Другим способом невозможно ожить и жить душе…
Итак, поелику мы мертвы и только Он [Христос, в Коем мы возрождаемся и оживляемся Духом Святым]23 есть вечная жизнь, то прежде чем соединимся с Ним и жить станем Им, да не глаголем, что работаем Господу. Ибо как возможно, чтобы мертвые когда-либо работали кому? Пока сознательно не облечемся во Христа, как в царское одеяние, да не думаем, что освободились совершенно от душевных наших болезней или от страстей, тяготящих нас. Ибо как не отходит тьма, если не приходит свет, так не изгоняется болезнь души, если не придет Тот, Кто болезни наши носит, и не соединится с нами…»
Итак, из всего вышесказанного следует, что как ни тщательно вели бы борьбу со страстями новоначальные и какое бы бесстрастие ни стяжали средние, плоды всего этого относительны и несовершенны. Только в отношении к тому пагубному состоянию, в котором пребывают мирские, одержимые всеми похотями, можно говорить о высоте подвига несовершенных, но в отношении к возрасту мужей совершенных дела даже средних людей требуют еще многого. Они победили страсти и демонов посредством рачительной жизни, но дразнить их еще не могут24, так как еще не стали небожителями, а остаются все теми же жителями земли, хотя и стоят на ней только одной ногой. Незаметно для них вещество мира в них еще тлеет.
Но если так строги святые к настоящим подвижникам, то что сказать о пустой болтовне современных людей об «эгоизме» и отсутствии «альтруизма» у монахов и спасающихся христиан? Ведь обвинители, употребляя эти слова, даже не понимают, что, собственно, им соответствует в христианской духовной жизни, какие страсти и добродетели. А с другой стороны, если у нас сами же учителя подвижнического искусства обличают учеников даже за тень от этих страстей, то чего стоят рассуждения упомянутых «философов»? Но простим невежество простецов, порицающих не только плохих христиан за эгоизм, но по какой-то странной логике даже и самое христианство, а ученых, сознательно совращающих мозги у первых, предоставим суду Божию.
III. Совершенный возраст, или состояние сыновства. Порядок требует, чтобы мы сказали что-нибудь и о последней, высшей степени духовной жизни (хотя это и ненасущно для новоначальных, да и у автора нет для этого сил).
В этом возрасте человек работает Богу уже не
