трудов уплодоносил»106 прежде бесплодную землю пустыни и собственного сердца… Следовательно, каждому должно быть желательно, чтобы дело покаяния у него двигалось наиболее успешным образом. Какие же для этого необходимы условия и средства? Часть их была уже указана: помогает покаянию несение епитимий (древний эксомологисис), различные подвиги при говений. Скажу еще об одном средстве для приведения нашей души в состояние чистоты за наиболее короткое время и с наибольшими результатами в области стяжания основных христианских добродетелей — смирения, рассуждения, совершенной любви. Заранее скажу: может создаться впечатление, что нет никакой связи между этими добродетелями и нижеуказанным средством для их достижения. Но она есть. Однако понятной для читателя она станет чрез усвоение и претворение в плоть и кровь основных идей настоящей книги.
Итак, как же надо исповедоваться, чтобы исповедь давала наибольший «духовный барыш»?107
Обычно исповедуются схематично, по известному, более или менее подробно составленному, списку грехов.
У того, кто никогда не задумывался над своими поступками и грехами, обыкновенно перед исповедью их как будто и нет, ему нечего сказать, совесть и память ничего ему не подсказывают. «Всем грешны», — обычно на духу говорят такие. Но тот, кого раскаяние сильно схватило за сердце и у кого совесть жжет душу, видит за собою уже большое количество проступков. Однако и ему не хватает многого, отчасти по неведению церковных заповедей, отчасти по недостаточной еще проницательности его духовного взора. В том и другом случае хорошо и полезно иметь некоторую готовую схему (или реестр грехов), составленную по заповедям Божиим и церковным канонам, держа которую пред глазами, удобно бы было исповедоваться.
Церковь и предлагает с давних пор для немощных эти схемы грехов под названием «поновлений», «а се греси»108 и так далее. Составленные от лица кающегося, они сохранились и до настоящего времени109.
Но как бы подробно и длинно эти «поновления» или списки грехов ни были составлены, это будет только схема. Но одной схемы мало для надлежащей, дающей мир совести, исповеди. Нужно не только назвать грех по имени (например: «Согрешил воровством, лукавством, блудом…»), а рассказать, как, когда и при каких обстоятельствах он происходил. Надо нарисовать точную, фотографическую картину греха.
Хорошие врачи (например университетские профессора) к лечению не приступают, прежде чем не расспросят больного о его бабушках, дедушках, о их образе жизни, о его собственных занятиях и бывших родах службы, о склонностях и прочих делах, по-видимому очень далеких от той болезни, ради которой он заявился в клинику. Однако такое опрашивание (анамнез) предоставляет все необходимое для врача-диагноста. Тем более важно знать духовному врачу о родословной (по крайней мере о живых родных) своего больного и его жизни, чтобы правильно судить о степени тяжести его грехов и чтобы подать ему без ошибки надлежащее врачевство. Поэтому кающиеся не к любопытству духовника должны относить его вопросы («Откуда вы, у кого живете, чем занимаетесь…» и т. п.), якобы неуместные у аналоя, а к самому существу исповеди и без его вопросов самим о себе все рассказывать. Еще подробнее надо отвечать на вопросы: «Как творился грех?», «Что вы чувствовали при этом?» и прочие, иначе степень страсти или греха не будет ясна. А чрез это составляется о нас ложное мнение, и может получиться с нашей стороны не самообвинение, не предстояние на Страшном Суде пред грозным Невидимым Судьей, а какое-то прихорашивание, кокетничанье, с недоговоренностями и жеманством.
Подробное описание грехопадений мы не потому только должны давать, что этим открываем возможность духовнику, как судье110, составить правильное представление о нашей преступности, но и потому, что это описание еще более нужно для нас самих.
Ведь в исповеди ценен стыд, который приходится переживать и преодолевать, распятие своего самолюбия. Это -своего рода исповедничество и мученичество. Невидимое пролитие крови. Человек за одно только это, кроме всего прочего, уже получает большую награду111. Но стыд и страх приносят и практическую, видимую пользу. «Душа, помышляющая об исповеди, удерживается ею от согрешений как бы уздою», — говорит св. Иоанн Лествичник112. Не нужно, впрочем, забывать, что наши теперешние мучения от стыда должны считаться ничтожными: первые христиане каялись вслух всей Церкви, а мы только перед одним священником, да и то связанным обетом молчания. Значит, тщеславиться нечем. Но если, несмотря на все это, на нынешнюю легкость следования добродетели и на награду и пользу, извлекаемые из нее, мы все-таки пренебрежем последней, то нам придется ответить за такое нерадение после нашей смерти на мытарствах (втором)113.
Подробная и откровенная исповедь приносит нам, наконец, еще ту пользу, что некоторым тайным и непостижимым образом врачует всецело. После исповедывания всего, без утайки, душа чувствует необыкновенную легкость, ощущение чистоты (как тело после бани) и появление некоего мысленного света, все равно как после долгого сидения в темноте при переходе в светлую комнату. Это есть в мельчайших размерах предвкушение того состояния, которое испытывают достигшие блаженного бесстрастия и очистившиеся от грехов святые114.
Однако кающемуся нужно обходить некоторые подводные камни. Враг рода человеческого, нападающий на человека не только посредством грехов, но и чрез добродетели, посредством подмены и извращения их, старается портить дело и здесь. Поэтому необходимо при исповеди (особенно блудных грехов) соблюдать следующее:
1. Подробности обязательны, но не надо с услаждением или, лучше сказать, для услаждения их говорить. Ибо есть такие лица, которые забывают, что перед ними стоит духовник, бесполое существо, земной ангел115, потому и посредник между видимым и невидимым. Их взору доступна только эмпирическая действительность: они видят, что исповедуются перед известным им мужем, именуемым отцом таким-то, таких-то лет, с таким-то лицом, в такой-то одежде. Поэтому им приятна острота чувства и переживаний при законном разговоре с мужчиной о таких вещах, о которых недозволительно говорить ни при каких обстоятельствах даже с подругой. По существу дела, это искушение свойственно больше женщинам.
2. Нужно самому все рассказывать, всю грязь и нечистоту, в чем мы боимся признаться и самим себе. И не допускать духовника расспрашивать <о содеянном>, ибо он в связи с нашим делом может задать такой вопрос и коснуться такой стороны плотской жизни, которая нам неизвестна, и мы наживем себе еще новое искушение. Бесы будут после нас разжигать: «Вот, оказывается, чего ты не знал еще, надо попробовать, как это…»
3. Некоторые боятся говорить о своих блудных грехах якобы потому, что щадят духовника («Он такой чистый, а я грязный…»), а на самом деле, очень часто этим только прикрывают свой ложный стыд. Такого не должно быть, и надо разрушить это демонское ухищрение. Бояться развратить духовника нечего, он пошел на этот крест и должен его нести: выслушивать на исповеди все, что бы на ней ни говорили. Но возбуждать в нем страсти искусственно — дело сатанинское.
4. Надо отбросить всякий стыд, не принимая бесстыдства; надо резать свое собственное сердце ножами самообличения и истекать кровью от страдания, вызванного обнажением души116.
5. Так должно поступать на церковно-старческой исповеди. Совсем иное дело личная, так называемая «мысленная»*, (*Но и на «мысленной» исповеди нельзя ворошить воспоминания, бередя свои чувства соблазнительными картинами. Иначе можем оскверниться. Подробно см. у Иоанна Кассиана (Писания. М., 1892. Собеседование 20. Гл. 9). См. также: Лествица. Слово к Пастырю XII, 8. Прим. XX.)
исповедь Богу. Но о ней уже было сказано117.
Насколько подробная исповедь ненавистна диаволу, видно из тех гонений, клевет, травли и обвинений в безнравственности, которые приходится терпеть служителю Христову. Даже инославные священники подвергаются всяческим нареканиям, лишь только они предложат развратным людям тщательно исповедаться пред Богом. Пусть Санхецы, Эскобары, Бузенбаумы пересолили <в излишне подробном описании грехов>, но, конечно, этот «пересол» нельзя и сравнивать с тем, что дозволяет себе мир, со своими порнографическими романами и картинами, «научными» книгами и популярными брошюрами по половому вопросу, с «просветительными» кинолентами и лекциями, опереттами и, наконец, легализованными домами терпимости. Очевидна ненормальность существующего положения вещей: ученому, писателю, актеру, юристу, врачу — кому угодно можно рассуждать и писать по половому вопросу, но стоит только коснуться последнего служителю культа — православного или неправославного — и указать на всю мерзость блуда с точки зрения не науки, а евангельского Христова учения, как сейчас же со всех сторон поднимутся шум и крики: «нельзя», «можно развратить невинных» (но откуда же появилась невинность, раз она систематически преследуется миром?), «это безнравственно…»
Но для не ослепленного мирскими сластями человека ясно, где истина и почему подымают крик. Сатана не хочет, чтобы открылось его обольщение, чтобы люди увидели и ощутили при помощи благодати и Евангелия тот смрад, который распространяется, несмотря на духи, от их одежд, тел и самых душ. Ибо если увидят — возгнушаются и уйдут из-под его власти. Поэтому он одно и то же показывает с двух сторон: разговоры о блуде и даже самое совершение греха в миру расцвечивает радужными красками, а покаянные беседы кающихся с духовником о своем распутстве опорочивает и старается показать в людском мнении безнравственными и недопустимыми.
Но ветхозаветные и новозаветные пророки (Иезекииль, Иоанн Предтеча) не страшились людского мнения и не боялись своими острыми, как мечи, словами развратить тех, кто уже был давно развращен, и посему называли вещи своими именами. Им подражали святые отцы славного «золотого века» христианства, которых (даже целомудреннейшего св. Григория Богослова) из-за этого не осмеливается перевести полностью слабая рука переводчика нынешнего века. Увы, до чего мы дожили! Не только души, но и тела людей гниют от гнусных болезней, юноши и девы испили всю чашу сладострастия до дна, и все же не слышно обличительных и разъяснительных речей, не только оригинальных, но хотя бы составленных из цитат пророческих и святоотеческих. Все еще кто-то запугивает, что можно кого-то развратить. Неужели святые отцы понимали меньше нас, а их век был более порочный? Может быть, есть — да, конечно, есть — и другие причины этого молчания, что нам до того, пусть каждого судит его собственная совесть. Нам, кающимся, не нужно ни на кого и ни на что обращать внимания, но, найдя после слезной молитвы достойного духовного отца и презревши стыд, надо пасть к его ногам118 и начать раскрывать ему шаг за шагом, с молодых лет всю свою мерзостную жизнь… И это не для того чтобы загрязниться, как думает мир, а наоборот, чтобы сподобиться чистоты и показать Богу свою скромность.
Но подробную, генеральную, за всю жизнь, исповедь, скажут, не только рассказать, даже прочесть по пунктам нельзя в пять-десять минут. Конечно, если мы придем в конце Страстной седмицы, раз в год, среди множества богомольцев, и действительно на пять минут, нет возможности, как должно, очистить свою душу. Но надо
