той причине, что кающийся общается с миром. Если бы он прекратил все знакомства и выкинул из сердца все страсти и привязанности, осуждение бы прекратилось. Некого бы было осуждать. Поэтому святые отцы всячески настаивают на том, чтобы кающийся возлюбил безмолвие, бегал людей, помышляя не о мире, а о смерти.
«Если любишь покаяние, возлюби и безмолвие143, — говорит св. Исаак Сирин144. — Ибо вне безмолвия покаяние не достигает совершенства. И если кто будет противоречить сему, не входи с ним в состязание. Если любишь безмолвие — матерь покаяния, то с удовольствием возлюби и малый телесный вред145, и укоризны, и обиды, какие польются на тебя за безмолвие. Без этого предуготовления не возможешь жить в безмолвии свободно и невозмутимо. Если же будешь пренебрегать сказанным146, то соделаешься причастником безмолвия, по воле Божией, и пребудешь на безмолвии, сколько благоугодно будет Богу. Приверженность к безмолвию есть непрестанное ожидание смерти147. Кто без этого помышления вступает в безмолвие, тот не может понести того, что всеми мерами должны мы терпеть и сносить».
Итак, хотя и польются на тебя укоризны и обиды за молчание и беганье от знакомых и всех людей и хотя они будут тебя убеждать (от Писания) в якобы неправильном твоем пути, не входи с ними в состязание. Пусть они, эти христианствующие люди, собираются вместе и сотаинничают, читают рефераты на темы даже пятого тома «Добротолюбия», деятельно участвуют в церковной жизни, поют и читают в церкви, бегают за духовными своими отцами, не давая им прохода, пусть нападают и злословят тебя, ты, возлюбленный148, не входи с ними в состязание и, если любишь покаяние, возлюби безмолвие. И достигнешь совершенства…
2. В чем и как должно проявляться и протекать истинное покаяние? Из одной обители древней Палестины, в то время, когда иночество еще блистало в массе великими духовными дарованиями, ушел брат. В то время это расценивалось как большое преступление, чего не мог не сознавать и сам искусившийся. Но он вернулся. «Согрешил я, — каялся он в лице Великого Варсонофия, главного старца братии, пред всеми святыми обители, — будучи поруган бесами и отлучившись от матери моей (разумеется св. обители. — Еп. Варнава) и от вашего покрова, отцы мои; почему и молю вас включить меня в число новоначальных, еще не принявших (монашеского) образа».
Брат, таким образом, заранее смирялся и ставил себя на последнее место. Будучи манатейным монахом, он сам включал себя в число простых послушников, дело которых всем служить, а не принимать услуги от других. И надо бы ожидать, что его чувство покаяния, выливающееся в такой смиренной форме, будет оценено. Но в то время или, лучше сказать, у святых взгляд на смирение был особый. Для находящихся на последней ступени духовной жизни (каков был вернувшийся монах) оно заключается в полном отсечении воли — и только. Заставят помои выносить, поклонись, скажи: «Благословите» и — неси; велят готовиться к рукоположению во диакона, то же «благословите» и — надевай стихарь149.
Поэтому великий старец ему изрек:
— Чтобы быть на последнем месте, не твое дело искать сего: это зависит от усмотрения аввы твоего (в данном случае игумена Серида. — Еп. Варнава); а твое дело — приготовить себя к послушанию150.
Вот в чем истинное смирение, истинное покаяние. Пророки Моисей, Иеремия (Исх. 4, 10; Иер. 1, 6) и другие святые могли противоречить по смирению и отказываться от возлагавшихся на них дел, а новоначальным, наоборот, противоречие ставится не в смирение, а в грех (даже в почетных послушаниях), а смирением считается беспрекословное отсечение воли. А сочетать обстоятельства так, чтобы тщеславию не было места и нельзя было о него преткнуться, лежит уже на обязанности духовного отца («аввы» у Великого Варсонофия) и составляет силу и красоту его духовного рассуждения и опытности. Это надо новоначальным иметь в виду, чтобы невидимо для себя не попасть в тонко расставленные бесами сети и, вместо будущих плодов, не собрать для себя (после нескольких лет труда) терний.
Итак, приходим к выводу: человек, желающий положить начало своему покаянию, должен прежде всего отдаться на волю духовных отцов, а не приступать к нему самочинно. Великие его подвиги без благословения не будут иметь в очах Божиих такой цены, какой имели бы малые, но с благословением151. Впрочем, Бог будет судить каждого не потому, что тот хотел, но не мог сделать и не сделал ввиду роковым для него образом сложившихся обстоятельств, а по тому, что мог сделать, но не сделал или не хотел сделать даже при благоприятных обстоятельствах.
Но вот новый воин Христов, возрожденный благодатию Св. Духа, вооружен: взял щит веры (Еф. 6, 16), надел шлем надежды спасения (1 Фес. 5, 8), восприял меч духовный, который есть слово Божие (Еф. 6, 17), и отеческие заповеди, и все прочее, о чем было упомянуто выше. На что же устремить ему прежде всего внимание, на что направить борьбу? Он окружен большими и маленькими врагами — с которых же начать?
Подробные ответы на эти вопросы даются в других местах «Основ». Это понятно. Спасаться ведь значит каяться. Содержание «Основ», отвечая на вопрос, как спастись, отвечает, следовательно, и на вопрос, как покаяться. Поэтому здесь я только напомню читателю то, что было сказано по данным вопросам в других местах. То же надо сказать и о некоторых других вещах, подлежащих рассмотрению в этом параграфе, например о признаках истинного покаяния, о составе входящих в него подвигов, о преимущественном значении некоторых из них и т. д. Обо всем этом опять-таки велась или будет вестись речь особая и подробная. Здесь же мною будет дана лишь общая характеристика и показан основной уклон, который надо взять кающемуся при прохождении покаяния, чтобы не впасть в прелесть, в данном случае в лживое, неверное положение с неверными духовными центрами тяжести.
Начинать надо духовную войну с мелочей и по всему фронту. «Пока проступок еще мал и не созрел, — учит великий стратег подвижнической жизни152, — истреби его, прежде нежели пустил ветви в ширину и стал созревать. Не предавайся нерадению, когда недостаток кажется тебе малым, потому что впоследствии найдешь в нем бесчеловечного властелина и побежишь перед ним, как раб-узник».
И опять в ином месте:
«Страсти подобны небольшим псам, которые привыкли быть на мясных рынках и убегают от одного голоса, а если не обратят на них внимания, наступают как самые большие львы».
О том, как должно протекать покаяние, учит нас собственным примером божественный Давид, который говорит: «Сего ради ко всем заповедям Твоим направляхся, всяк путь неправды возненавидех» (Пс. 118, 128). Поэтому плотской похоти, возбуждаемой демонскими помыслами, противопоставим память смертную153 и помышление о Страшном Суде и адских муках, лености — усердие и ревность, чревоугодию — пост, сластолюбию — воздержание, многопитию — жажду, сну — бдение154.
Раз начатый подвиг нужно неослабно продолжать и — до конца своего издыхания (Откр. 2, 10).
«Кто, в надежде на покаяние, поползнется вторично, -читаем страшное и грозное предупреждение у духоносного аввы Исаака Сирина155, — тот лукаво поступает с Богом; на него неведомо нападает смерть и не достигает он времени, в которое надеялся исполнить дела добродетели».
Что брань должна быть ожесточенная, не прекращающаяся ни днем, ни ночью, видно из житий святых. Тот добровольный подвиг, который несли и несут истинные монахи и подвижники, превосходит всякий принудительный каторжный труд. Никакая работа, черная и непосильная, на фабриках и заводах, в доках и на пристанях, не может хоть отчасти напоминать те невидимые для посторонних схватки с демонами, которые выдерживают сражающиеся за то, чтобы стяжать чистоту и получить прощение грехов. Даже ужасы современной войны — ничто перед последними.
«Внутренняя брань демонская, — скажем словами св. Симеона Нового Богослова, — не похожа на внешние войны, но гораздо страшнее их. В последних люди воюют с другими людьми, и иногда же прекращают ее и, сбросив оружие, ложатся отдыхать, улучив час, принимают пищу. Иной раз запираются в крепости и держат стражбу одни в одном, другие в другом месте. Попавшие в плен на ней, случается, убегают от врагов и спасаются от всякой беды, но и оставшиеся в плену не всегда предаются смерти, а обращаются в рабов. Бывает и то, что пленный раб прославляется и разживается больше, нежели сколько был богат, будучи свободным. Но в брани с демонами не так бывает. Эта война непрерывна, и воинам Христовым необходимо всегда носить при себе свое оружие. Нет возможности поиметь покой от этой брани ни днем, ни ночью, ни на одну минуту. Но и когда едим, и когда пьем, и когда спим, или другое что делаем, можем находиться в самом пылу войны. Враги наши бесплотны и всегда стоят против нас, хотя мы их и не видим; стоят и со всей зоркостью присматриваются, не окажется ли где какой-либо член наш обнаженным, чтобы вонзить в него свои стрелы и умертвить нас. Тут невозможно укрыться в крепости и башне или иной раз спрятаться где-либо и отдохнуть немного. Нельзя также убежать куда-либо и избавиться от брани или одному взять на себя борьбу за другого. Но всякому вообще человеку самому необходимо вести эту войну и — или победить и живу быть, или быть побеждену и умереть без всякого сомнения»156.
Итак, нужен труд при покаянии, и труд великий. Кто хочет начать покаянную жизнь и получить действительное прощение всех своих грехов, тот должен знать, что Бог, правда, всякого грешника принимает, как бы велики грехи его ни были, но даром не прощает (как при крещении, где требуется одна только вера). Нужно будет человеку понести в жизни тяжелый крест скорбей, печалей, сокрушения, слез, долговременного плача, а некоторым, как, например, мученикам и исповедникам, пришлось пройти в Царство Небесное даже через истязания, строгания, жжения, мучения и многообразные скорби157. Таким образом, мы подходим к необходимости осуществления исповеди в первохристианском смысле, а не в бытовом, нынешнем, то есть к необходимости для спасения многолетнего подвига, добровольного или подневольного — безразлично, хотя бы не пришлось при этом формально поисповедаться и причаститься из-за внезапной смерти, а не простого законни-ческого исполнения долга исповеди и причастия. Да и действительно, ведь формула при исповеди для прощения грехов — не колдовство и не заклинание, действительные от правильного только произношения известных слов, хотя бы без веры и чувства. И если у нас теперь не существует публичной исповеди, разумею эксомологисиса, в котором центр тяжести лежал на несении епитимий, а не на словесном исповедании с сакраментальным моментом примирения грешника с
