Основы искусства святости. Том 4. Епископ Варнава Беляев.
Глава 8.
§ 1. Нестяжание.
«Начало пути жизни — поучаться всегда умом в словесах Божиих и проводить жизнь в нищете», — говорит преп. Исаак Сирин1.
Таково значение нестяжательности. «Нестяжание есть отложение земных попечений, беззаботность о жизни, невозбраняемое путешествие, вера заповедям Спасителя; оно чуждо печали», — говорит св. Иоанн Лествичник2. Оно есть Божественное установление (Лк. 14, 26, 33). Добровольная нищета — выше милостыни. «Если возложишь на душу свою правило нищеты, — говорит св. Исаак Сирин, — и, по благодати Божией, освободишься от попечений и нищетою своею станешь выше мира, то смотри, не возлюби стяжания по нищелюбию, для подаяния милостыни, не ввергни души своей в смятение тем, что будешь брать у одного и давать другому; не уничтожь чести своей зависимостью от людей, прося у них, и не утрать свободы и благородства ума своего в попечении о житейском, потому что степень твоя выше степени милостивых. Нет, прошу тебя, не будь зависим. Милостыня подобна воспитанию детей, а безмолвие — верх совершенства. Ежели есть у тебя имение, расточи его вдруг. Если же ничего не имеешь, и не желай иметь. Очисти келью свою от роскоши и от излишнего, и это поведет тебя к воздержанию невольно, хотя бы ты и не хотел. Скудость вещей учит человека воздержанию; а когда дозволим мы себе послабление относительно вещей, тогда не в состоянии будем воздерживать себя»3.
В «Древнем Патерике»4 передается случай, показывающий, что святые строго помнили это положение (что нестяжание выше милостыни).
«Некто просил старца принять деньги на свои нужды. Он не захотел принять, довольствуясь своим рукодельем. Когда же тот не переставал упрашивать старца принять деньги хотя для нужд бедных, то он отвечал:
— Здесь будет двоякий стыд: я принимаю без нужды и тщеславлюсь чужим даянием».
Зная высоту добродетели нестяжания и ее преимущество пред милостыней, диавол на этом строит искушения подвижникам.
«Бес сребролюбия борется с нестяжательными и, когда не может их одолеть, — говорит св. Иоанн Лествичник5, — тогда, представляя им нищих, под видом милосердия увещевает их, чтобы они из невещественных опять сделались вещественными».
И нередко успевает в этом и вводит в пагубу и лица6 высокой духовной жизни.
Но все вышесказанное, прибавлю, относится к настоящим подвижникам, которые всецело предались Христу и уединенной молитве за себя и за весь мир. «Но кто занят делами житейскими, собственными своими руками работает и сам берет у других, тот тем более обязан подавать милостыню. И если не радеть ему о милостыне, то немилосердие это есть противление Господней заповеди. Ибо если кто не приближается к Богу втайне [т. е. чистым молитвенным созерцанием и умно-сердечным деланием] и не умеет служить Ему духом, но не заботится и о делах явных, которые возможны для него, то какая еще будет у такового надежда приобрести себе жизнь? Таковой несмыслен»7.
Отсюда видно, что христианство против профессионального нищенства8, хотя Христос постоянно учил заботиться о нищих (Мф. 19, 21; 26, 9; Мк. 10, 21; 14, 5; Лк. 14, 13; 16, 20; 19, 8; Ин. 13, 29; Деян. 4, 34)*. (*Но языческий мир допускал это ненормальное общественное явление, считая, что сами боги покровительствуют нищим и мстят их обидчикам. Ср.: Гомер. Одиссея. Песнь 17, 475. Песнь 18.)
II. Как приучать себя к добровольной ради Христа скудости?
«Никто не может приобрести действительной нестяжательности, если не убедит и не уготовит себя к тому, чтобы с радостью переносить искушения. И никто не может переносить искушений, кроме уверившегося, что за скорби, к участию в которых уготовил он себя, можно приять нечто, превосходящее телесный покой. Посему во всяком, кто уготовал себя к нестяжательности, сперва возбуждается любовь к скорбям, а потом приходит к нему помысл не быть стяжательным относительно вещей мира сего. И всякий, приближающийся к скорби, сперва укрепляется верою, а потом приближается к скорбям. Кто отрешается от вещественного, но не отрешается от действенности чувств, разумею зрение и слух, тот уготовит себе сугубую скорбь и будет сугубо бедствовать и скорбеть. Лучше же сказать: какая польза лишить себя чувственных вещей, а чувства услаждать ими? Ибо от страстей, производимых этими вещами, человек терпит то же самое, что прежде терпел при обладании ими на деле, потому что памятование о навыке к ним не выходит у него из мысли. А если мысленные представления вещей без самых вещей воспроизводят в человеке болезненное чувство, что скажем о действительном приближении к ним? Итак, прекрасно отшельничество, потому что много содействует [достижению нестяжательности], сильно укрощает помыслы, самым пребыванием в отшельничестве влагает в нас силы и учит великому терпению в постигающих человека необходимых скорбях»9.
Таким образом, мы видим преемственность в добродетелях. Все устроено Богом так, чтобы путь спасения для человека не был трудным и тяжким, и чтобы можно было ему постепенно восходить от одной добродетели к другой, высшей, «и находить в этом для себя облегчение, и чтобы таким образом самые скорби, переносимые ради добра, соде-лались любезными, как нечто доброе»10.
Но во всяком случае, приобретение нестяжательности есть великий труд.
«Да не подумает кто-либо, что без труда и легко достигается преспеяние в нестяжательности, — говорит св. Нил Синайский11. — Ибо называем теперь нестяжательностью не нищету невольную, которая, приключившись по необходимости, сокрушает дух и, как непроизвольная, почитается несносною, но добровольную решимость довольствоваться малым, приобретаемую самовластием помысла, однако же требующую труда, и до того именно времени, пока упражнение, обратившись в навык, не соделает сносным того, что долгое время казалось трудным и нестерпимым».
III. Польза нестяжания
«Пока человек пребывает в нестяжательности, непрестанно приходит ему на мысль преселение из жизни, и прилагает он всегда попечение свое о жизни по воскресении, во всякое время всячески готовится туда и приобретает терпение против всякой чести и телесного покоя… даже не боится и смерти, потому что ежечасно устремляет на нее взор как на нечто приближающееся и ожидает ее; попечение же его с несомненным упованием возвергнуто на Бога…
Если же случится ему… по какой-то причине приобрести что-либо преходящее, то в этот же самый час в душе его начинает пробуждаться любовь к телу; помышляет он о долгой жизни; ежечасно в нем возникают и приходят в силу помыслы о плотском покое… и изыскивает сам в себе, не возможно ли ему, каким бы то ни было образом, иметь у себя все, что составляет для него этот покой… отсюда при всяком случае останавливается он на мыслях, приводящих в боязнь, и придумывает причины к страху, потому что отнята у него эта твердость сердца, какую приобрел он, когда в своей нестяжательности был выше мира…»12
Поэтому — «если имеешь что лишнее сверх дневной потребности, раздай это нищим и иди с дерзновением приносить молитвы свои, т. е. беседуй с Богом, как сын с отцом. Ничто не может так приблизить сердце к Богу, как милостыня, и ничто не производит в душе такой тишины, как произвольная нищета»13. «Если веруешь, что Бог промышляет о тебе, к чему тебе беспокоиться и заботиться о временном и о потребном для плоти твоей? А если не веруешь, что Бог промышляет, и потому, помимо Его, сам заботишься о потребном для тебя, то ты самый жалкий из всех людей. Для чего и живешь или будешь жить? Возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает (Пс. 54, 23)»14.
О пользе нестяжательности сказал и Иоанн Лествичник:
«Ничто так не смиряет душу, как пребывание в нищете и пропитание подаянием. Ибо тогда больше всего показываемся любомудрыми и боголюбивыми, когда, имея средства к возвышению, убегаем оного безвозвратно»15.
IV. Примеры истинной нестяжательности
Границы ее так определяет св. Симеон Новый Богослов16: «Покажи Богу, или, лучше сказать, пусть Сам Он увидит нищету твою и нестяжательность и несребролюбивый нрав твой, так что хоть бы, как река, текло к тебе откуда-либо богатство всего мира или попалось тебе брошенным безмерное множество золота (ибо и это бывает по козням диавола и клевретов его), ты не восхотел бы даже одним глазом взглянуть на то, при всем том, что взять не представлялось бы грехом, под благовидным предлогом раздать бедным».
Культурный мир или, точнее сказать, безбожники17 упрекают монахов и духовенство, что они-то и есть капиталисты, а отсюда выводят заключение — вот смешная логика! — что и Бога нет, и религия — выдумка попов. Но те, кого они называют монахами и на кого нападают, по канонам Церкви, не есть монахи; сама Церковь, как мы видели выше, на таковых нападает и предписывает им законы нестяжательности. И Бог тут ни при чем, и религия также.
Путешествующий по египетским древним киновиям IV века преп. Иоанн Кассиан Римлянин вот что говорит о жизни тогдашних монахов, исполнявших заповеди Христа на деле, а не содержавших их только на церковном престоле в переплетах с золотыми крышками, усыпанными драгоценными камнями (хотя и такое благоговейное отношение тоже похвально само по себе, но для спасения недостаточно):
«Излишним считаю упоминать о том правиле их, чтобы никто не имел своей коробки, корзины и ничего такого, что должно бы было запирать как собственность. Знаем, что они живут в такой скудости, что, кроме рубахи, небольшой епанечки, полусапог, милоти (мантии. — Еп. Варнава) и рогожи, ничего не имеют. А в иных монастырях это правило столь строго соблюдается, что никто не смеет ничего назвать своим, и считается большим преступлением для монаха говорить: это — моя книга, моя письменная доска, мой грифель, моя одежда, мои полусапоги. За это он должен принести покаяние, если случайно, по неосторожности или по неведению, произнесет такое слово»18.
Авва Исаак, пресвитер из Келий19, говорил братиям:
«Отцы наши и авва Памво носили ветхую, со многими заплатами, а также пальмовую [т. е. из рогожи] одежду, а вы теперь носите одежду дорогую. Пойдите отсюда — от вас запустели здешние места».
Он же сказывал, что авва Памво говорил:
«Монах должен носить такую одежду, которую никто не взял бы, если бы выбросить ее из кельи [на целые три дня]»20.
Еще приведу несколько примеров того, как смотрели на нестяжательность древние святые отцы и как следовали ей в своей жизни даже тогдашние миряне.
1. Брат просил авву Серапиона:
— Скажи мне одно слово21.
— Что я могу сказать тебе? Разве то, что ты удержал у себя достояние вдов и сирот и положил его на этом окне, — отвечал старец.
А он видел на окне множество книг22.
2. Некто из святых, именем Филагрий, стоял на торгу, продавал свое рукоделье24. Кто-то обронил кошелек с тысячью монет. Старец, нашедши его, остановился на том же месте, говоря: «Конечно, потерявший воротится».
