монастырь) и откроет лежащее на сердце его, может быть, можно ему говорить кое-что против и, одно по неведению, другое по замышлению, скрыть иные свои дела. По открытии же и искренней исповеди своих помыслов, уже нельзя ему никогда противоречить своему по Богу судье и владыке, даже до смерти»35.

Св. Иоанн Лествичник также говорит, что до тех пор пока человек не поступил к кому-нибудь под руководство, он может судить и испытывать слова и действия своего будущего наставника с целью узнать, что это за муж, благочестивый или нечестивый. «Но по вступлении на поприще благочестия и повиновения уже отнюдь не должны мы испытывать или судить в чем-нибудь доброго нашего наставника и судию, хотя, может быть, в нем, как в человеке, и увидим некоторые малые согрешения. Если же не так, то сделавшись сами судиями, не получим никакой пользы от повиновения»36.

«Кто неизгладимо сохраняет это в уме своем, тот никогда не подвигнется сердцем на недолжное, когда его учат, вразумляют и обличают. Ибо впадающий при этом в пагубный грех прекословия и неверия духовному отцу своему и учителю, еще живой бедственно низводится в глубину ада и становится жилищем сатаны и всего его нечистого воинства, как непокоривый сын погибели»37.

Еще несколько о сем искушении, о впадении послушника в ров осуждения своего духовного отца, будет сообщено ниже. Теперь скажу о том, что и как именно нужно открывать своим старцам.

«Каждый из подчиненных, — говорит св. Василий Великий38, — если хочет оказать значительный успех и привести жизнь свою в состояние, согласное с заповедями Господа нашего Иисуса Христа, должен ни одного своего движения душевного не оставлять в скрытности, ни одного слова не пропускать без испытания, но тайны сердечные обнажить пред теми из братии, кому поручено…»

«Не скрывайте никаких помыслов, смущающих вас, — учил своих учеников авва Исаия, отшельник египетский39, — ни скорбей, ни желаний, ни зазрений ваших (касательно ближнего); но все оные открывайте авве своему и принимайте с верою то, что от него услышите».

Преп. авва Дорофей так еще, премудро и одновременно просто, говорит об этом же:

«О тех, которые открывают свои помышления и поступки и делают все с советом, Писание говорит: Спасение есть вомнозе совете (Притч. 11, 14). Не говорит: «В совете многих», т.е. чтобы с каждым советоваться, но что должно советоваться обо всем, конечно, с тем, к кому имеем доверие, и не так, чтобы одно говорить, а другое умалчивать, но все открывать и обо всем советоваться. Такому и есть верное спасение во мнозе совете. Ибо если человек открывает не все, что до него касается, и особенно если он был обладаем худым навыком или был в худом сообществе, то Диавол находит в нем одно какое-либо пожелание или одно самооправдание и им низлагает его»40.

Открывать надо не только каждую мелочь41, но и без утайки, или умаления греха, или самооправдания.

«О, сын и послушник Господень! — заклинает св. Иоанн Лествичник42. — Не прельщайся духом возношения и возвещай учителю твоему свои согрешения не так, как от иного лица; потому что без самопосрамления невозможно избавиться от вечного стыда. Обнажай струп твой врачу сему и не стыдись сказать ему: «Отче, моя эта язва, моя эта рана. Она произошла не от иного кого-нибудь, но от моей собственной лености. Никто не виновен в ней — ни человек, ни злой дух, ни плоть, ни другое что-либо, но только мое нерадение»… [Ибо] бесы имеют обычай часто внушать нам или совсем не исповедовать согрешений отцу, или исповедовать, но как бы от лица иного, или складывать вину своего греха на других…

Во время исповеди будь как наружным видом, так и внутренним чувством и мыслью, как осужденный преступник, поникши лицом на землю. И если можно, то омочай слезами ноги судии и врача твоего, как ноги Самого Христа».

Часто смущаются некоторые на исповеди, когда речь заходит о сообществе их с другими лицами в грехе или просто о грехах чужих лиц, и считают неудобным о них говорить. Некоторые доходят даже до таких извращенных понятий, что самое исповедание помыслов, то есть все старчество, целиком отрицают из-за этого, называя его кощунственно наушничеством и доносительством43. Таковые не понимают ни существа дела спасения, ни учения евангельского, во имя которых будто бы их подвигает ратовать бес.

Св. Василий Великий44 разъясняет этот вопрос так:

«Всякий грех должен быть открываем настоятелю или самим согрешившим, или узнавшими о грехе, когда сами они не могут уврачевать его по заповеди Господней (Мф. 18, 15). Ибо грех умолчанный есть гнойный вред в душе. Как благодетелем называем не того, кто задерживает в теле вредоносное, а напротив, того, кто болезненными средствами и надрезываниями вызывает это наружу, или посредством рвоты исторгает вредившее, или вообще через обнаружение болезни делает и способ излечения известным, — так, очевидно, скрывать грех значит готовить больному смерть.

Ибо сказано: жало же смерти грех(\ Кор. 15, 56); лучше обличения откровенна тайныя любве (Притч. 27, 5). Поэтому не скрывай грехов один другого, чтобы из братолюбца не сделаться братоубийцей. Не скрывай и у себя самого. Ибо сказано: не исцеляяй себе во своих делех брат есть погубляющему себе самаго (Притч. 18, 9)».

«Прежде всего исповедуем доброму судии нашему согрешения наши наедине, если же повелит, то и при всех, ибо язвы объявляемые не преуспевают на горшее, но исцелеют»45.

О силе и значении публичного покаяния было сказано в другом месте, а сейчас я приведу один случай, какую погибель себе готовят те, которые замалчивают грехи, стараются на исповеди проговорить их так, чтобы не только духовнику, но и самому-то почти не было слышно, или не договаривают дела, прикрашивают его и вообще тысячу уверток допускают, стараясь пройти между двух огней, — и чтобы себя показать с хорошей стороны, «не уронить себя в глазах духовника», и чтобы долг исповеди пред Богом исполнить, — но это невозможно. Опять повторю слово Лествичника: «…без Самопосрамления невозможно избавиться от вечного стыда».

«Пришедши в некоторое общежитие, — рассказывает сей равноангельный отец, — видел я страшное судилище доброго судии и пастыря [настоятеля монастыря, дивного во святых]. В мою бытность там случилось, что один разбойник пришел, изъявляя желание вступить в монашество. Превосходный пастырь оный и врач повелел ему семь дней пользоваться совершенным покоем и только рассматривать устроение обители. По прошествии седьмого дня пастырь призывает его и спрашивает наедине: желает ли он остаться с ними жить? И увидев, что он со всею искренностью согласился, опять спрашивает его, что он сделал худого, живя в миру. Разбойник немедленно и со всем усердием исповедал ему все грехи свои. Тогда пастырь, искушая его, сказал:

— Хочу, чтобы ты объявил все это пред всем братством. Он же, истинно возненавидевши свой грех и презревши

весь стыд, не колеблясь, обещался исполнить это, говоря:

— Если хочешь, то сделаю это даже посреди Александрии.

Тогда пастырь собрал в церковь всех своих овец, которых было 330, и во время совершения Божественной литургии (ибо день был воскресный), по прочтении Евангелия, повелел ввести этого непорочного осужденника.

Некоторые из братии влекли его и слегка ударяли. Руки были у него связаны сзади. Он был одет в волосяное врети-ще, и голова его была посыпана пеплом, так что от одного этого зрелища все ужаснулись и воскликнули с плачем; ибо никто не знал, что все это значит.

Потом, когда он был близ святых дверей, священный оный и человеколюбивый судия воззвал к нему громким голосом:

— Остановись! Ибо ты недостоин войти сюда!

Пораженный исшедшим к нему из алтаря гласом пастыря (ибо, как он после с клятвою уверял нас, ему казалось, что он слышит гром, а не голос человеческий), разбойник пал на землю, трепеща и весь потрясен быв страхом.

Когда он, таким образом повергшись на землю, омочил помост слезами, тогда сей чудный врач, который всеми мерами устраивал его спасение и всем подавал образ спасения и действительного смирения, повелел ему объявлять пред всеми, подробно, все сделанные им беззакония. И он с трепетом исповедал один за другим все возмутительные для слуха свои грехи, не только плотские, по естеству и против естества сделанные с людьми и с животными, но и чародеяния, и убийства, и другие злодеяния, которые не следует ни слышать, ни предавать писанию.

Тотчас после этой исповеди пастырь повелел его постричь и причислить к братии».

«Удивляясь премудрости сего преподобного, я спросил его наедине, — заканчивает св. Иоанн Лествичник свой рассказ, — для чего он употребил столь странный образ покаяния?46

— По двум причинам, — отвечал сей истинный врач. — Во-первых, для того чтобы исповедавшегося настоящим посрамлением избавить от будущего; что и сбылось, ибо он, брате Иоанне, не прежде встал с помоста, как получивши прощение всех согрешений. И не сомневайся в этом, ибо один из братии, присутствовавших при сем, уверял меня, что он видел некоторого страшного мужа, державшего писанную бумагу и трость. И как только лежащий выговаривал какой-нибудь грех свой, то он тростию своею изглаждал его. Да и справедливо, ибо Давид говорит: рех исповем на мя беззаконие мое Господеви, и Ты оставил ecu нечестие сердца моего (Пс. 31, 5).

Во-вторых, как в числе братии моих есть и такие, которые имеют согрешения неисповеданные, то я хотел этим примером побудить их к исповеданию, без которого никто не может получить прощения»47.

Вообще, польза от исповедания грехов и помыслов очень большая.

«Душа, помышляющая об исповеди, удерживается ею от согрешений как бы уздою; ибо грехи, которые не исповедуем отцу, делаем уже как во тьме и без страха»48.

Исповедовать грехи и помыслы нужно не только, впрочем, пред духовным отцом, но и непосредственно перед Богом. И Церковь это заповедует, когда после молитв «на сон грядущим» прилагает и Исповедание грехов повседневное, начинающееся словами: «Исповедаю Тебе, Господу Богу моему и Творцу … вся моя грехи, яже содеях во вся дни живота моего, и на всякий час, и в настоящее время, и в прешедшия дни и нощи, делом, словом, помышлением, объядением, пиянством, тайноядением, празднословием, унынием, леностию»49 и прочее и прочее.

• Отсечение воли, или послушание в узком смысле

Отсечение воли у подвизающегося должно быть полное, беспрекословное, во всякой мелочи. Именно чрез такое послушание преимущественно приобретается дар прозорливости50. У древних отцов оно простиралось даже до спрашивания позволения, чтобы выйти для удовлетворения естественных телесных потребностей.

Св. Иоанн Кассиан так описывает современную ему жизнь египетских общежитий в IV веке:

«Что касается до послушания, то младшие без ведома или позволения старца не только не смеют выходить из кельи, но не решаются самопроизвольно удовлетворять и общей естественной