двум вышеупомянутым. Один должен был сказать:
— Я говорю властительски, и потому Бог не располагает брата моего в доверии ко мне.
А другой должен был помышлять:
— Брат мой со смирением и любовью приказывает мне, но я не послушен и не имею страха Божия.
И ни один из них не нашел пути к самоукорению, напротив, каждый возлагал вину на ближнего. Вот почему мы и не преуспеваем, вот почему и не получаем ни от чего пользы, но все время наше проводим в противлении друг другу и мучим сами себя. Так как каждый оправдывает себя, каждый, как я прежде сказал, позволяет себе ничего не соблюдать, а от ближнего требуем исполнения заповеди, потому мы и не можем прийти в познание доброго. Ибо, если хотя мало научимся чему-либо, тотчас и от ближнего требуем того же, укоряя его и говоря: он должен был это сделать; почему же он так не сделал?»
«Почему мы лучше от себя не требуем исполнения заповедей и не укоряем себя в несоблюдении их?» — спрашивает знаменитый авва и всех нас, заканчивая свой рассказ.
Даже когда мы не получаем и самого необходимого, в материальном и духовном смысле, и тогда мы всячески должны осуждать, как недостойных получить это, себя, а не других. Пусть то, от малого количества чего успокоится наша душа и чего мы не имеем, находится у других людей в изобилии, чем они пренебрегают и что бросают собакам, но мы не должны роптать (Лк. 16, 21).
Вот как поступали святые. Когда преп. Досифей был в последнем периоде чахотки, лежал и харкал кровью (умер в конце VI или в начале VII века молодым юношей от подвигов, расстроивших его здоровье, ибо он был нежного, благородного воспитания), однажды услыхал от кого-то, что недоваренные яйца помогают в его положении. Это было известно и его старцу преп. Дорофею, смотрителю больницы, который за множеством дел забыл про это. Досифей сказал ему:
— Отче, хочу сказать тебе, что я слышал о вещи, полезной для меня, но не хочу, чтобы ты дал мне ее, потому что помысл о ней беспокоит меня.
Дорофей отвечал ему на это:
— Скажи мне, чадо, какая эта вещь?
— Дай мне слово, что ты не дашь ее, потому что, как я сказал, помысл смущает меня о сем.
— Хорошо, я сделаю, как ты желаешь. Тогда больной сказал ему:
— Я слышал от некоторых, что недоваренные яйца полезны харкающим кровью. Но, Господа ради, если тебе угодно, чего ты прежде не дал мне сам от себя, того не давай мне и теперь ради моего помысла.
— Хорошо, — отвечал авва, — если не хочешь, это я не дам тебе, только не скорби.
И он старался вместо яиц давать ему другие полезные для него лекарства, ибо Досифей прежде сказал, что помысл смущает его касательно яиц. «Вот как он подвизался отсечь свою волю, даже и в такой болезни», — заключает его современник, другой ученик аввы Дорофея13.
Равным образом и на недостаток духовных благ нельзя роптать, а должно укорять себя за то, что не очистили себя от страстей так, чтобы быть достойными их принять. А то у нас часто такие слышишь фразы среди духовных детей про своего старца: «Вот он с такой-то или с таким-то целый час, а то и два-три беседует, в келье принимает, чаем поит, ласковые слова говорит; мне же дозарезу нужно спросить, а подойти боишься, никогда не поговорит как следует…»
Полезно таким выслушать следующую историю про св. Иоанна Фивейского, ученика аввы Амоя14.
«Он 12 лет служил великому святому, когда тот был болен, и сидел с ним на рогоже15. Но старец не обращал на него внимания. И хотя Иоанн много трудился для него, но старец никогда не сказал ему: будь спасен [по-нашему спа-си-бо (спаси Бог) — ?????]. Когда же старец приблизился к смерти и к нему собрались старцы, то взял за руку его и сказал ему:
— Будь спасен! Будь спасен! Будь спасен!
И обратившись к святым отцам, поручил его им, говоря:
Так приходили в совершенство великие святые. Мы обращаем внимание на их сверхъестественные телесные труды и унываем, с ропотом говорим: «Кто их может понести, они невероятны… Я не могу вместить их… Куда нам…» Но почему мы забываем их духовное делание? Ведь диавол за язык нас не тянет?..
Святые отцы приводят и иные примеры обычных искушений16, когда люди стараются скинуть с себя тяжесть испытания и переложить ее, вопреки заповеди апостола, на чужие плечи (Гал. 6, 2), но для нас довольно и этого. Можно только одно сказать, что, понимаем ли мы свою вину или не видим ее и не сознаем себя повинными в чем-то, мы должны в обоих случаях признавать себя виновными. Святые отцы никогда не оправдывались в том, в чем их обвиняли, хотя бы и в безнравственных поступках, к которым они никогда не приближались даже мыслью17. Только когда называли их еретиками, оправдывались. Да и какой смысл расточать слова и доказательства в защиту своей чести или доброго имени? Доказывать надо не словами, а хорошими делами, и если мы посильно исполняем заповеди Божий и нас все-таки обвиняют, то претерпим клевету (Мф. 5, 11-12); ибо если дела, которые вообще сильнее действуют, не убеждают людей в нашей невиновности, то как могут убедить слова? Если же мы не достигли такой высоты, чтобы на все молчать (Мф. 27, 24)18, то со смирением и страхом Божиим, когда грозит нам большая опасность и наказание, скажем истину: как было дело и что мы не виноваты, — и если нас не слушают, то настаивать на своей правоте не полагается19. А если мы сами кругом виноваты да еще стараемся оправдаться, то, ясное дело, подобным поведением заранее сами раздуваем себе геенну20.
Приведу два примера.
1. Авва Макарий Великий рассказывал о себе21: «Когда я был молод и жил в келье в Египте, взяли меня и сделали клириком в селе. Не желая быть клириком, я убежал в другое место. Сюда ходил ко мне благочестивый мирянин, брал мое рукоделие и доставлял мне нужное. По искушению диавольскому, одна девица в том селе впала в любодеяние. Когда она зачала во чреве, спрашивали ее:
— Кто виновник этого? Она отвечала:
— Отшельник.
Тогда пришли и взяли меня в село, навесили мне на шею закопченных горшков и ручек от посуды и водили меня по улице, били и кричали: «Этот монах растлил нашу девицу. Возьмите его, возьмите!» И избили меня едва не до смерти.
— Долго ли вам бить этого монаха, странника?
А мирянин, служивший мне, шел за мною весь в стыде. И его много ругали, говоря: «Вот отшельник, которого ты хвалил! Что он сделал?» А родители девицы говорили: «Мы не отпустим его, пока не представит нам поручителя, что будет кормить ее».
Я попросил служившего мне мирянина, и он поручился за меня. Возвратившись в свою келью, я отдал ему корзины, сколько имел их, и сказал:
— Продай и отдай жене моей на пропитание.
И говорил самому себе: «Макарий, вот нашел ты себе жену: теперь тебе надобно немного побольше работать, чтобы кормить ее». Работал я день и ночь и посылал ей. Когда же пришло время родить несчастной, то она много дней мучилась и не могла родить. Говорят ей:
— Что это значит?
— Знаю, — отвечала она, — я оклеветала отшельника и ложно обвинила его. Не он сделал это, а такой-то юноша!
Тогда служивший мне мирянин пришел ко мне с радостью и сказал:
— Та девица не могла родить, пока не призналась, что отшельник не виноват и что она солгала на тебя. И вот все село с почестью хочет идти сюда и просить у тебя прощения.
Услышав об этом и избегая беспокойства от людей, я встал и убежал сюда, в скит. Вот первая причина, по которой я пришел сюда!»
2. Рассказывали об авве Агафоне следующее.
«Пришли к нему некоторые, услышав о великой его рассудительности. Желая испытать, не рассердится ли он, спрашивают его:
— Ты Агафон? Мы слышали о тебе, что ты блудник и гордец?
Он отвечал:
— Да, это правда.
Они опять спрашивают его:
— Ты Агафон, пустослов и клеветник?
-Я.
— Ты, Агафон, еретик?
— Нет, я не еретик, — отвечал он. Затем спросили его:
— Скажи нам, почему ты на первые вопросы соглашался, а последнего не вынес?
Он отвечал им:
— Первые пороки я признаю за собою. Ибо это признание полезно душе моей. А быть еретиком значит быть в отлучении от Бога, но быть отлученным от Бога я не хочу»22.
Самоукорение, самоуничижение, сокрушение духа23 приводят к плачу — величайшему подвижническому деланию. Оно необходимо для человека, в нем-то, собственно, и заключается все дело, а предшествующие добродетели удобряют для него только почву, ступеньки к нему. Плач — могущественнейшее средство для стяжания добродетелей и в то же время защита, покров для них, когда они уже приобретены. Вот почему авва Пимен Великий, преизящный делатель плача, сказал однажды:
«Кто плачет о грехах своих, тот делает вдвое: он и работает, и стоит на своей страже»24.
Он же сказал25: «Плач — сугуб [приносит двоякую пользу]: делает и хранит».
Все святые не что иное делали, как только плакали о грехах своих26; этим и приобретали свои великие дары чудотворения, прозорливости, видения, откровения. В миру у нас совершенно неправильно установилось мнение, что они совершали нечто особенное, непонятное нам и недоступное. Недоступна и непонятна только степень их совершенства, а делание просто — плач о грехах27. Все же перечисленное — это приложение к нему, оно само собою уже влечется за ним.
«Желающий избавиться от грехов избавляется от них плачем, — и желающий не впадать вновь в грехи плачем же избегает от впадения в них. Это — путь покаяния, преданный нам Писанием и отцами, которые сказали: плачьте! Другого пути, кроме плача, нет»28.
«Не на брачный пир, о друзья, не на брачный пир мы приглашены, — убеждает со слезами другой великий, — но Призвавший нас сюда поистине призвал на плач о самих себе»29.
И опять:
«Мы не будем обвинены, о братия, не будем обвинены при исходе нашей души за то, что не творили чудес, что не богословствовали, что не достигли видения, но, без сомнения, дадим Богу ответ за то, что не плакали непрестанно о грехах своих»30.
Соответственно словам было и поведение святых: они плакали, стенали, проливали источники <слез>, не имея ни в чем утешения.
Так, сказывали об авве Арсении Великом, что «во все время жизни своей, сидя за рукоделием, он имел в
