Сверх того, он дивно даровал мне свободу и забвение всех помыслов, какие в мире, и открыл самый способ исхождения из настоящей жизни; потому что все чувства ума и души моей прилеплены были тогда к единому неизреченному веселию и радости от того света.
Но когда безмерный тот, явившийся мне, свет мало-помалу умалился и наконец совсем стал невидим, тогда я пришел в чувство и познал, какие дивности внезапно произвела во мне сила того света. Почему, испытав удаление его и видя, что он опять оставил меня одного в этой жизни, я столь много опечалился и душа моя так сильно возбо-лезновала о том, что не могу выразить тебе, как следует, великой скорби, которая как огонь возгорелась тогда в моей душе. Если можешь, отче мой, сам вообрази и болезнь разлучения того, и высоту великого того благодеяния, и безмерную любовь, явленную мне и разгоревшуюся во мне, а я не могу ни языком сказать, ни умом понять безмерность того видения.
Я сказал ему:
— Нет, всечестный отче и брате! Ты изобрази мне действия того света, который явился тебе.
И он, сладкий, исполненный Святого Духа и сподобившийся такого видения, ответил мне кротчайшим и медоре-чивым гласом:
— О отче! Свет тот, когда является, веселит, а когда скрывается, оставляет рану и болезнь в сердце. Приходя или нисходя на меня, Он возводит меня на небеса, одевая и
меня светом. Он является мне, как некая звезда, и есть не-вместим для всей твари; сияет как солнце, и мне непонятно, как вся тварь держится Его силою. Он показывает мне все, что есть в творении, — и повелевает мне не заходить за пределы человеческого естества. Меня объемлют кровля и стены; а он отверзает мне небеса. Поднимаю чувственные мои очи, чтобы посмотреть, что есть на небе, и вижу, что там все так же есть, как было прежде. Удивляюсь этому — и слышу свыше глас, таинственно говорящий мне:
— То, что видишь теперь, есть таинственное предъизоб-ражение будущих благ, которых, совершенно как они есть, не увидишь, пока носишь плоть. Но возвратись в себя самого и смотри, чтобы не сделать чего-либо такого, что может лишить тебя благ, которые сподобился ты получить. Если же и погрешишь когда, в научение смирению, позаботься не бегать покаяния, потому что покаяние вместе с Моим человеколюбием изглаждает и прежние, и настоящие грехи»66.
Далее св. Симеон перечисляет и указывает подобные пути и добродетели, которыми достигается это превышеес-тественное состояние, по описание их я опускаю, ввиду того что они совпадают с теми, что были изложены по преп. Исааку Сирину*.
(*На этом рукопись Главы 13 обрывается. — Прим, составителя.)
Умное делание подвижника.
Когда, сказывает преп. Исаак Сирин, один из величайших христианских подвижников и мистиков, человек долго пребывает, как должно, в глубоком и пустынном безмолвии, то «забывает себя и естество свое и делается как бы человеком, который пришел в исступление, вовсе не памятуя о сем веке, преимущественно занят мыслью о величии Божием и, погружаясь в это умом, говорит:
— Слава Божеству Его!
— Слава чудесам Его!
— Дивны и необычайны все дела Его!
— На какую высоту возвел Он мое убожество! Чему сподобил меня поучаться, на какие отваживаться помыслы, чем услаждать душу мою!
Обращаясь мыслию к чудесам сим, и всегда ими изумляемый, пребывает он в непрестанном упоении и как бы уже вкушает жизнь по воскресении, потому что безмолвие весьма много содействует сей благодати. Ибо ум его находит возможность пребывать в себе самом с миром, какой приобретен им в безмолвии. А вместе с тем возбуждается сим к памятованию того, что сообразно с порядком жизни его. Ибо, мысленно представляя славу будущего века и блага, по упованию уготованные праведным, пребывающим в оной духовной жизни и в Боге, и новое оное восстановление, не содержит ни в мысли, ни в памяти того, что есть в мире сем. И когда будет сам упоен, снова переносится оттуда созерцанием к веку сему, в котором еще живет, и в изумлении говорит: «О, глубина богатства, премудрости, ведения, смысленности, разумности и домостроительства неисследимого Бога, яко не испытани судове Его, и неизсле-довани путие Его (Рим. 11, 33)! Ибо, когда Он уготовал иной столько чудный век, чтобы ввести в него все разумные существа и сохранить их в нескончаемой жизни, какая была причина сотворить Ему этот первый мир, расширить его и столько обогатить его полнотою и множеством видов и естеств, и дать в нем место причинам многих страстей и тому, что их питает, и что им противоборствует? И почему сначала поставил нас в этом мире, водрузил в нас любовь к долголетней в нем жизни и внезапно исхищает нас из него смертию, немалое время хранит нас в бесчувственности и неподвижности, уничтожает образ наш, разливает растворение наше, смешивает его с землею, попускает, чтобы состав наш разрушился, истлел и исчез, и чтобы вовсе не осталось ничего от естества человеческого; а потом, во время, какое определил достопоклоняемою премудростию Своею, когда восхощет, воздвигнет нас в ином образе, какой Ему только известен, и введет нас в другое состояние. Сего не мы только, человеки, надеемся, но и сами святые ангелы, не имеющие нужды в этом мире, по необычайности естества своего малым чем не достигшие совершенства, ожидают нашего восстания из тления, когда восстанет род наш из персти и обновится тление его! Ибо ради нас и им возбранен вход, и они ждут единократного отверстия двери нового века. И сия тварь (ангелы)* (*Таков текст, но об ангелах ли речь здесь? Не о твари ли животной? — Еп. Варнава.) с нами успокоится от тяжести тела, обременяющей нас, как говорит апостол: яко и сама тварь откровения сынов Божиих чает, да свободится от работы нетления в свободу славы чад Божиих (Рим. 8, 19-21), по совершенном разорении века сего в целом его устройстве, и по восстановлении естества нашего в первоначальное состояние».
И отсюда уже возносится умом своим к тому, что предшествовало сложению мира, когда не было никакой твари, ни неба, ни земли, ни ангелов, ничего из приведенного в бытие, и к тому, как Бог, по единому благоволению Своему, внезапно привел все из небытия в бытие, и всякая вещь предстала пред Ним в совершенстве. И снова нисходит умом своим ко всем созданиям Божиим, обращает внимание на чудесность тварей у Бога и на премудрость произведений Его, в изумлении рассуждая сам с собою: «Какое чудо! Насколько домостроительство и Промысл Его превышают всякое понятие, сколько чудная сила Его крепче всех творений Его! Как из небытия привел Он в бытие тварь сию — это неисчислимое множество различных вещей? И как опять разорит ее, уничтожив это чудное благоустройство, эту лепоту естеств, это стройное течение тварей, часы и годы, это сочетание дня и ночи, годовые перемены, эти разнообразные, прозябающие из земли цветы, эти прекрасные здания городов и в них приукрашенные чертоги, это быстрое движение людей, это существование их, обремененное трудами от вшествия своего в мир до самого исшествия? И как внезапно прекратится этот чудный порядок, и наступит другой век, и воспоминание о первой этой твари вовсе не взойдет никому на сердце, и будут иное видоизменение, иные помышления, иные попечения! И естество человеческое также не воспомянет вовсе о сем мире и о первом образе жизни своей; потому что ум человеческий прилепится к созерцанию оного состояния и уму людей не будет досуга возвратиться снова к брани с плотию и кровию. Ибо с разорением сего века немедленно приимет начало век будущий.
…И тогда как бы в исступлении размышляет и говорит: «Сколько еще времени будет стоять век этот? И когда восприимет начало век будущий? Сколько еще времени храминам этим спать в этом виде и телам быть смешанными с перстию? Какова будет оная жизнь? В каком образе восстанем и составится естество это? Как прейдет оно в новую тварь?»
И когда размышляет он о сем и подобном сему, приходит он в восторг, изумление и безмолвное молчание. И восстает он в этот час, и преклоняет колена, и с обильными слезами воссылает благодарения и славословия единому премудрому Богу, всегда славимому во всепремудрых делах Его»1.
Таково внутреннее делание достигшего совершенства молчальника. После размышлений о скоротечности и гибели всего земного надо бы, кажется, ожидать скорбной молитвы об избежании будущего гнева и даровании прощения грехов, но он вместо сего — приходит в «восторг» духовный, в экстаз и с потоками умиленных слез воссылает Богу «благодарения» и «славословия». Это значит, что таковой человек нетленен при жизни и воскрес прежде всеобщего воскресения людей2. Он умолил уже Господа за свои грехи и не раб Его уже, а сын.
Заключение. Православная эсхатология.
§ 1. Смерть (первая, телесная).
Современный врач выразится, что смерть есть просто прекращение физиологических функций организма, философ назовет ее самым страшным и непонятным явлением.
«Для нас, в нашей жизни и во всей нашей Вселенной, есть только одно замечательное событие — это наша смерть», — говорит на этот раз совершенно справедливо Морис Метерлинк1. Таким образом, с этим явлением постепенно связался целый ряд философских и религиозных представлений в истории человечества, в корне совершенно лживых. Истину тайны смерти и загробного существования человека раскрывает только христианство.
Еще у греков смерть являлась безжалостным существом, хотя и братом сна2. Еврипид в «Алкесте» представляет смерть мрачным жрецом подземелья, одетым в черное платье, с жертвенным ножом в руке, которым он отрезает у каждого усопшего по пряди волос. Образ этот не лишен смысла, но становится вполне понятным, как увидим ниже, только в христианстве. Стоики видели цель философии в приобретении уменья умирать, нынешние философы, не имея добродетелей даже этих язычников, просто учат, что смерть есть переход души куда-то зачем-то (К. Краузе, Г. Т. Фехнер и другие).
Каково же учение Церкви об этом предмете? Смерть явилась в мир как наказание человеку за преслушание (Быт. 2, 17; 3, 19), а чрез Адама необходимо сделалась уделом всего рода человеческого (Рим. 5, 12; 1 Кор. 15,22).
Адам, говорит св. Василий Великий3, «стал вне рая, вне оной блаженной жизни, сделавшись злым не по необходимости, а по безрассудству. Поэтому он, как согрешил по причине худого произволения, так умер по причине греха. Оброцы бо греха смерть… (Рим. 6, 23.) В какой мере удалился от жизни, в такой приблизился к смерти; потому что Бог — жизнь, а лишение жизни — смерть. Поэтому Адам сам себе уготовал смерть чрез удаление от Бога, по написанному: Яко се, удаляющий себе от Тебе погибнут… (Пс. 72, 27.)
Так, не
