эти 990 — мнимые чада, они духовной жизнью не живут.
Можно этого не говорить, потому что говорить бесполезно, а просто знать это для себя. Но гнать их священнику никто не давал права. Это не мои чада, но это чада Божии. И то, что не может сделать священник, может сделать Господь. Очень может быть, что такой человек всю жизнь будет барахтаться и отказываться от подвига, а потом на самом краю жизни, какой-нибудь тяжкий недуг, рак заставит его начать духовный подвиг. И, может быть, в последнюю неделю своей жизни или три дня он вдруг очнется и покается, и Господь откроет ему врата Царствия Божия. А может быть, это будет и не три дня, а последние годы. Сегодня он оказывается таким ленивым, а завтра какое-то горе свалится на него, беда, трудности, и он вынужден будет пересмотреть все и начать жить по-другому. Это уже не от священника зависит. Священник может этого человека держать на плаву. Не гнать его нужно, но говорить:
— Ты не думай, что живешь духовной жизнью. У тебя духовной жизни нет.
Это ему надо засвидетельствовать, но не гнать его от Чаши, если он никаких смертных грехов не совершал. Нужно объяснять:
— Может так случиться, что ты причастишься себе в осуждение. Но это оставляется на твою ответственность, потому что ты же не слушаешься, ты живешь своим умом, своей совестью. Но если хочешь причащаться — причащайся.
Конечно, очень много случаев патологических. Их было всегда много, в этом нет ничего удивительного. В наше время их больше, чем когда-либо. Почему? Потому, что состояние греха — это патология, а не норма. Наша земная жизнь обычно — патологичная. И немногим из нас удается эту патологию как-то преодолевать. Но она может быть страшна в большей или меньшей степени. Очень часто она бывает угрожающей. Часто церковная жизнь человека приобретает совершенно аномальные формы, тогда и жизнь священника делается исключительно трудной, иногда даже мучительной.
Простой пример. Очень хорошая прихожанка с детства водит своего сына в храм. Он верит в Бога, но когда достиг он восемнадцати лет, ему надоело жить церковной жизнью. И он, считая себя верующим, стал пьянствовать, иногда, может быть, воровать, блудить. И мама плачет над ним, уговаривает, тащит к батюшке, и он, по старой памяти, приходит и кается. Да, он согрешил, опять наблудил с кем-то. Священник его уговаривает, объясняет, и он кивает головой: «Да, да я все понимаю, я больше не буду». Священник дает ему епитимью, прощает, разрешает. Через какое-то время он причащается. Некоторое время держится, потом исчезает опять. Если месяц-два его нет, значит, опять покатился. Мама опять его приведет через какое-то время, и окажется, что он опять наблудил, опять напился, — опять все то же самое. И это может быть бесконечным. Смертные, тяжкие грехи, катастрофа.
Что тут делать? По древним канонам церковным такого грешника нужно отлучить сначала на семь лет, потом на пятнадцать лет от причастия, чтобы он стоял в притворе храма и в храм не входил. Таким образом жизнь церковная очищалась от подобных людей, в храме на литургии их не было. Теперь ни один священник, даже самый строгий духовник, не дерзнет человека отлучить от причастия на десять лет. И правильно сделает. Жизнь сейчас такова, что нет нравственной возможности давать такие епитимьи. Церковь, храм наполняется подобными патологическими людьми: пьяницами, блудниками, ворами, хамами, людьми, которые живут, все время выбираясь из грязи, а потом опять проваливаясь. Они как бы идут по болоту, с кочки на кочку прыгают, и опять проваливаются. То вылезают, то тонут, и поэтому надо их тащить. Их вытаскивают на кочку, и, некоторое время побывав на этой кочке, на следующем шаге они опять проваливаются. Какова судьба каждого из них? Утонет ли в этом болоте или вылезет чудом Божиим — никто не знает.
Что может здесь сделать священник? Только молиться и стараться быть снисходительным, с любовью прощать, разрешать, терпеть. Епитимии посильные давать. По большей части для таких людей ничто непосильно. Приходится отлучать их от причастия на месяц, на два, иногда на год. Но часто все приходится предать в руки Божии. Нет тут настоящего желания жить духовной жизнью. Это катастрофа, патология, которая раньше была исключением, теперь стала нормой. Таких людей стало очень много, храм наполнен этими людьми. Потому так часто бывает в храме тяжело, атмосфера греха, греховного сознания и состояния распространяется и действует на окружающих. Здесь нет настоящей веры, нет не только подвига, но даже желания жить чистой жизнью. Страсти в обнаженном виде, страсти, т. е. бесы. Это плененные бесами души. Иногда бывает, что бес чуть-чуть отпустит ее, как кошка мышку, для того, чтобы через мгновение снова схватить и снова душить. И совершится ли такое чудо, что мышка убежит от своей кошки? Но помогать этим людям нужно, нельзя их отталкивать.
Для священника это очень тяжелый случай, потому что священник должен действовать как бы против совести. Он должен запретить, не допустить, потому что видит, что опять совершается профанация… Но нужно помнить и слова Христа: «Милости хочу, а не жертвы», притчу о неправедном управителе и оказывать как бы несправедливое снисхождение таким грешникам, молиться за них, надеясь, что вдруг как-нибудь Господь найдет способ спасти эти несчастные души.
Следующая патология имеет место преимущественно среди женщин. Это подмена духовной жизни жизнью душевной.
Мужчины и женщины так созданы Господом, что они друг другу нужны. Мужскому сердцу необходимы женская любовь, женская ласка, женская мягкость, понимание. Именно женское. Никто не может так разделить скорби, трудности, как любящая женщина. Поэтому и существует брак. Точно так же и женщине нужна опора в мужчине. Нужны мужские свойства души — мужество, твердость, крепость, сила, мощь, независимость, бесстрашие. И поэтому закономерно, что мужчина всегда ищет спутницу жизни, а женщина ищет себе спутника. Это так устроено Богом. Но жизнь такова, что мужчине найти себе спутницу легче, чем женщине спутника. И многие из них не вышли замуж и не имеют настоящей семейной жизни, а если даже и вышли замуж, в семейной жизни получают одни только беды, страдания, обиды, и еще больше нуждаются в мужской поддержке, потому что муж стал мучителем, а не любящим помощником, не стал более сильной половиной, а стал тираном. Такие женщины очень часто приходят в церковь и в священнике ищут опору, компенсацию мужского начала. Это вполне законно, естественно, в этом нет ничего неправильного, плохого.
Священник может и должен дать женщине эту опору и может около себя приютить таких людей, помочь им жить, устроить их церковную жизнь. Но здесь возможна неправильность. Священник не может быть мужем ни для кого, кроме своей матушки. И не только в смысле плотском, но и в смысле душевном. Он может быть отцом, и это очень много. Часто женщины в отце получают опору мужского сердца. А в духовном отце еще гораздо больше, чем в отце по крови. Но непременно должно быть такое отношение, как у дочери к отцу. Это необходимо. Только такое отношение может быть законным.
Но женщины очень часто этого не улавливают или, не имея духовной осторожности, правильного понимания, движимые естеством, стремятся получить нечто большее, то, чего им не хватает в жизни. Они хотят, чтобы священник для них был не просто отцом, не просто духовником, а чем-то другим. Чтобы он восполнил в их жизни то, чего им не хватает. Здесь не имеется в виду тот крайний патологический случай, когда женщины просто влюбляются в священника. Такое тоже, к сожалению, бывает нередко. Но это случай совершенно патологический, который не хочется даже рассматривать. Он требует самого резкого отпора со стороны священника. Это просто тяжкий грех. Это принесение в церковь прелюбодейных, даже страшнее, чем прелюбодейных страстей. Когда женщина влюбляется в чужого мужа, это плохо. Но если она влюбляется в священника или в монаха, т. е. в того, кто обещал себя Богу, это гораздо хуже. В таких тяжелых случаях священнику нужно просто гнать от себя таких женщин. Но иногда можно объяснить, вразумить, поставить на место и помочь справиться с этим, так как это часто случается, не осознанно, не вполне серьезно.
Но я не об этом хочу сказать, а о том, что не доходя до таких крайностей, женщины очень часто стремятся устроить со священником такие душевные отношения, которые будут имитировать некую общую жизнь. Это не обязательно влюбленность, но это некоторый душевный комфорт. Они начинают требовать, чтобы священник обязательно уделял им внимание, чтобы с ними разговаривал, общался:
— А почему вы не спросили меня о чем-то, а почему вы мимо меня прошли, почему вы вот с той говорите долго, а со мной коротко? А почему вы так со мной суровы, я вам безразлична?..
Подобного рода переживания и чувства всегда означают, что у женщины к священнику отношения душевные, а не духовные. Она ищет в нем не духовника, а компенсацию своей неустроенной душевной жизни. Тут еще может не быть влюбленности, но всегда есть какая-то пристрастность.
Привязанность, вообще говоря, — это неплохо, вполне естественно любить своего духовного отца, это нормально. Это даже должно быть, и такая любовь может быть очень сильной, даже самой сильной в жизни человека — любовь к духовному отцу. Но важен характер этой любви. Нужно, чтобы это была любовь дочери к отцу. Нужно, чтобы это была любовь духовная, ради Христа. Любовь, которая видит в священнике посланного Богом учителя духовной жизни. Когда хочется смиряться, учиться, слушаться, когда есть готовность потерпеть даже суровое научение, строгий выговор, когда есть вера в то, что духовник тебя любит, о тебе молится, думает, и совершенно при этом не обязан тебе ничем, не обязан вести с тобой «приятные» беседы или что-то еще в этом роде. Такая любовь будет и хорошей, и плодотворной. А душевные отношения, особенно там, где начинаются обиды на священника духовно бесплодны и вредны, они означают прелесть.
Прелесть — это славянское слово, «лесть» переводится на русский язык словом «ложь». Прелесть означает самообман. Человек думает, что он идет по правильному пути, а на самом деле идет по ложному. Если его оставить на этом ложном пути, он может уйти и заблудится обязательно, погибнет.
Священнику здесь бывает очень трудно. Потому что долг подсказывает, что он должен одернуть человека, должен сказать:
— Нет, это совсем не то, что нужно. Ты должна совершенно иначе жить. И отношения должны быть совершенно другими.
Он говорит, а она обижается:
— Ну да, вот ей вы этого не говорите. Ее вы
