Бога благодеяния, и которыми испрашивались новые Его милости. Жертвы сами по себе не могли очищать грехов, «ибо невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов уничтожала грехи» (Евр 10. 4), «но там, где есть жажда Бога, это сознание греха и эта тоска по подлинной жизни, там неизменно есть жертва. В жертве человек отдает себя и свое Богу, потому что, узнав Бога, он не может не любить Его, а, возлюбив — не стремиться к Нему и к единству с Ним. А так как на пути этом к Богу стоит и загромождает его грех, то в своей жертве человек ищет также и прощения и искупления; он приносит ее в умилостивление за грехи, он вкладывает в нее всю свою боль и муку своей жизни, чтобы страданием, кровью, смертью, наконец, искупить свою вину и воссоединиться с Богом»[230]. Ветхозаветные жертвы прообразовывали Божественного Агнца (Ин 1. 36; Откр 13. 8; Евр 10. 1; Кол 2. 17) и получали силу от прообразуемой ими Жертвы Христа, Который Своею Кровью омыл грехи всего мира.
Божественная Жертва, однажды принесенная на Кресте, исполнила все прообразования кровавых жертв Аароновых. «Кровь Иисуса Христа очищает нас от всякого греха» (1 Ин 1. 7). Христос «есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира» (1 Ин 2. 2). Она угасила гнев Правды Божьей, и мы «хвалимся Богом, через Господа нашего Иисуса Христа, посредством Которого мы получили ныне примирение» (Рим 5. 9-11); удовлетворила за вину, лежавшую на людях, «ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне пред лице Божие» (Евр 9. 24); открыла путь всем верующим к наследию вечного блаженства (Евр 10. 19-20). Автор послания к Диогнету пишет: «О сладостное изменение! О непостижимое строительство! О неожиданное благодеяние! Беззакония многих покрываются одним Праведником, и праведность одного оправдывает всех беззаконников»[231].
Господь Иисус Христос, «принесши одну жертву за грехи, навсегда воссел одесную Бога» (Евр 10. 12), ибо «одним приношением навсегда сделал совершенными освящаемых» (Евр 10. 14). Христос, «как пребывающий вечно, имеет и священство непреходящее» (Евр 7. 24) и, как Первосвященник по чину Мелхиседека (Евр 7. 21), вечно будет приносить Богу Жертву под видом хлеба и вина, которые действием Святого Духа претворяются в Тело и Кровь Его, чтобы сделаться Жертвою, которая принесена Им на Голгофе.
Спаситель во время Тайной Вечери, приняв в руки хлеб и чашу с вином, освятил их в Божественное Тело Свое и Кровь Свою — и как Сам принес их в жертву Богу Отцу, так и служителям Завета в Своем лице (1 Кор 3. 9; 4. 1; 2 Кор 5. 20) заповедал приносить до скончания века. Сщмч. Киприан Карфагенский свидетельствует, что «Священнодействие есть само страдание нашего Спасителя»[232].
Свт. Иоанн Златоуст говорит, что ежедневная Жертва, приносимая нами, есть «одна жертва, а не многие. Жертва Спасителя однажды принесена (на Кресте) и взошла во Святая Святых, на небо. А это ее образ, и мы всегда приносим (в ней) единого и того же (Иисуса Христа)»[233].
Св. ап. Павел говорит: «Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он приидет» (1 Кор 11. 26), что свидетельствует о том, что всем христианам, как членам одного Тела, Господь Иисус Христос повелевает приобщаться Его бессмертной трапезы, чтобы даровать нам оставление грехов (Мф 26. 28), утвердить нашу веру в воскресение из мертвых и наследие вечной жизни (Ин 6. 28; 1 Кор 15. 20-22), чтобы в этой жизни мы были едины с Ним и соединены друг с другом в единое таинственное Тело.
Жертвенный характер Евхаристии имеет большое значение, По словам архиеп. Михаила (Мудьюгина), он возникает на основе онтологически неразрывной связи, существующей между Тайной вечерей и Голгофой, между Евхаристией и жертвенным характером и спасительным подвигом Иисуса Христа, особенно Его смертью на Кресте. Эта связь с большой силой выражена в анамнезисе анафоры свт. Иоанна Златоуста: «Поминающее убо спасительную сию заповедь [т. е. установительные слова Таинства — прот. Б. С.], и вся, яже о нас бывшая: крест, гроб, тридневное воскресение, на небеса восхождение, одесную седение, второе и славное паки пришествие, Твоя от Твоих Тебе приносяще.» и т. д.[234] Далее архиеп. Михаил продолжает: «Спасительная заповедь “Приимите, ядите, сие есть Тело Мое.” и “пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя” преподана не сама по себе, а на основе спасения, совершенного на Кресте, преподана, как способ постоянного памятования, то есть духовного переживания жертвенного подвига Христова. Отсюда целенаправленность евхаристического установления: уже для того, чтобы это памятование составляло содержание не только слов и внешних действий Евхаристии, но и переживания причастников, необходимо, чтобы и слова, и действия воспроизводили подлежащие переживанию события, прежде всего — страдание и Крестную смерть Спасителя[235].
Отмечая аналогию между событием на Голгофе и евхаристическим тайнодействием, архиеп. Михаил писал: «Там, на Голгофе, было пригвождено на Кресте Пречистое Тело Христово, и проливалась Его Кровь; здесь на престоле, после освящения Даров Его Тело преломляется и с Кровью вкушается устами верных. Там от Креста исходит жизнь и спасение для всех, принимающих Распятого верой: здесь приступающие к чаше “верою и любовию” становятся причастниками вечной жизни (см. литургию Преждеосвященных Даров). Там восхождению на Голгофу предшествовала Тайная Вечеря, здесь пресуществлению и причастию предшествуют те же установительные слова, какие были сказаны Христом на Тайной Вечере, — слова, составляющие ее основное тайнодейственное содержание»[236].
На основе вышеизложенного можно сделать вывод «о закономерности убеждения Вселенской Церкви в том, что это соответствие распространяется и на жертвенность, которая, по общехристианскому верованию, составляет средоточие Голгофского события»[237]. По свидетельству Н. Арсеньева, «значение Евхаристии в глазах уже древней Церкви далеко вырастает за пределы воздействия на отдельного человека: ее значение космическое, как воспроизведение Голгофской Жертвы»[238]. Христос, как Первосвященник Нового Завета, принес Себя в жертву на Кресте (Евр 7. 26-28) за погибающее во грехе, но любимое Богом человечество.
Таинство Евхаристии — один из видов самоуничижения, жертвенной самоотдачи Богочеловека ради обновления, освящения и спасения причащающихся: «Царь бо царствующих и Господь господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным»[239]. По словам архиеп. Михаила (Мудьюгина), «Православное учение о жертвенном характере Евхаристии, так же как и учение о Евхаристии в целом, не является объектом четкой догматизации. Поэтому можно отметить наличие широкого простора для богословского мышления. Вероятно, этим можно объяснить расхождения в истолковании евхаристического жертвоприношения»[240].
Все литургические и святоотеческие выражения утверждают жертвенное значение Евхаристии и свидетельствуют о словесном, бескровном, хвалебном и благодарственном характере жертвоприношения. Евхаристическая жертва воистину есть Жертва Любви: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3. 16).
Иеромонах Кирилл (Зинковский) (СПбДА). Святоотеческая евхаристическая терминология и теория пресуществления
Святые отцы, начиная с самих мужей апостольских, подчеркивали важность таинства святой Евхаристии, как в догматическом, так и в нравственном плане. Разночтения в интерпретации святоотеческого учения объясняются не только предубеждениями в позиции спорящих сторон, но и разнообразием терминов и их употребления отцами разных эпох и стран. Зачастую даже в творениях одного и того же отца мы находим разнообразие оттенков смысла одного и того же глагола или существительного. Анализ словоупотребления говорит о категорической необходимости контекстуального прочтения святоотеческих творений.
Патристический словарь Лямпе на каждый богословский термин дает несколько значений в их употреблении святыми отцами. В отношении терминов, используемых в богословии Евхаристии, это правило не изменяется. Так, на существительное μεταβολή словарь дает до 12 оттенков смысла в различных контекстах употребления этого слова в творениях святых отцов Церкви[241]. Глагол μεταβάλλω также насчитывает не менее 7 смысловых вариаций. То же можно сказать и о других евхаристических терминах, использованных отцами — μεταποιέω, μεθίστημι, μεταστοιχέω, μετασκευάζω и др.). Исключение составляет, пожалуй, только термин μετουσίωσις, но и он, при всей относительной жесткости своего значения, оказывается не просто калькой с латинского transsubstantio, но вошел в богословский лексикон не позднее VII в. — он был использован еще св. Леонтием Византийским в спорах с монофизитами. Кроме того, последний термин имеет свой прототип в существительном μετουσία (приобщение), который использовался уже св. мч. Иустином Философом, причем в контексте беседы о Евхаристии.
Для примера приведем цитаты из святоотеческих творений. Начнем со свт. Василия Великого, который использует греческое μεταβολή во 2-й книге «Против Евномия». Опровергая еретика, святитель приводит как один из аргументов то, что рожденный должен по необходимости наследовать природные качества рождающего. По учению Евномия выходило, что «у Нерожденного (Отца) с Рожденным (Сыном) не разность в большем или меньшем,.но такое же расстояние, какое между вещами, совершенно несовместимыми»[242]. Но тогда, по мысли святителя, невозможно, чтоб они имели общение через рождение. Такое существенное изменение может произойти как-то иначе, но не через рождение, по самому естественному понятию об этом процессе. Для нас важно, что свт. Василий использовал в этом месте для описания перехода одного предмета в другой с переменой сущности (ούσία), термины: έκ μεταβολής (через изменение), μεταβηναι (перейти)[243].
В том же значении, хоть и не столь ярко выраженном, термин μεταβολή использован свт. Василием во 2-й книге Бесед на Шестоднев: «От противоположного к противоположному изменения бывают»[244].
Напротив, у сщмч. Мефодия Патарского в «Пире десяти дев» мы находим тот же термин, но в качественно ином значении. Говоря о трех периодах человеческого возраста (деском, мужеском и старческом), святитель применяет для описания перемен этих стадий то же самое μεταβολή[245]. Но в трактате «О воскресении» у того же автора глагол μεταβάλλω применен в смысле изменения естества[246]. Многими отцами μεταβολή применялся и для описания нравственной, духовной перемены в душе христианина (свтт. Василий Великий, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, блж. Феодорит Кирский)[247].
Такое качественное отличие между смыслами одного и того же слова заставляет исследователя быть очень внимательным и точным в выяснении его идейной нагрузки в каждом отдельном тексте. Правильное понимание, заложенное автором текста, откроется только при рассмотрении общего контекста выбранной цитаты.
Вероятно, древнейшее святоотеческое свидетельство о Евхаристии можно найти в творениях мужа апостольского сщмч. Игнатия Антиохийского. Святой убеждал христиан чаще собираться для Евхаристии, ибо через нее «низлагаются силы сатаны» (Послание к Ефесянам. 13). Ревнуя о единстве Церкви, священномученик предостерегал христиан от еретиков-докетов, которые «удаляются Евхаристии и молитвы, потому что не признают, что евхаристия есть (είναι[248]) плоть Спасителя нашего Иисуса Христа, которая пострадала за наши грехи, но которую Отец воскресил, по своей Благости» (Послание к Смирнянам. 7). Главный акцент у сщмч. Игнатия, как и
