и непременно навести, Ахав разорвал одежду и, войдя в дом свой, как написано (3 Цар. 21, 27), сокрушался, проливал горькие слезы и опоясал чресла свои вретищем. И так как Бог стал питать жалость к нему, пришедшему в такое настроение, то начинает смягчать гнев Свой и, как бы узду какую полагая на немедленное проявление его, говорит пророку: «Ты видел, как сокрушается Ахав от лица Моего? Не наведу этого во дни его, но во дни сына его наведу бедствие» (3 Цар. 21, 29). При ком же исполнено это, вот что следует узнать. От Ахава родился Охозия, который «творил, — говорится, — зло пред Господом и ходил путем отца своего Ахава и путем Иезавели матери своей» (3 Цар. 22, 52). Но и от Охозии, сказано, родился Иорам, о котором также написано, что ходил «в грехах дома Иеровоамова» (4 Цар. 3, 3). Но и от Иорама царствовал третий Охозия, о котором также сообщает историческая книга, что «творил зло пред Богом, как дом Ахава» (4 Цар. 8, 27). Так как уже настало время для должного наказания дома Ахавова, не прекратившего нечестия против Бога до четвертого потомка, то помазуется наконец царем над Израилем Иосафат, сын Намессии, [654] который истребляет Охозию и с ним Иезавель, истребляет и других семьдесят сынов Ахава, исполняя до конца гнев Божий, за что и получает честь и благодать. В самом деле, что говорит к нему Бог? «За то, что ты заблагорассудил совершить правое в очах Моих и все, что на сердце Моем, совершил дому Ахава, — сыны четвертые (до четвертого роду) будут сидеть у тебя на престоле Моем» (4 Цар. 10, 30).
Видишь, что дурных (детей) от дурных (отцов) едва наказал в четвертом роде, а чтителю своему и милость простирает до четвертого рода. Перестань же, иудей, обвинять Божественную правду, ибо в качестве похвалы мы должны принимать слова: «Воздающий грехи отцов на детях до третьего и четвертого рода».
Но да явятся дела Божия на нем (9, 3)
Трудновато для объяснения и имеет много недоуменного это изречение — быть может, благоразумнее обходить его (молчанием) и оставлять (без толкования) по причине величайшей трудности. Но чтобы, при разрушении иудейских догматов, другое что, родственное тому, как бы «какой корень горький, произросши, не повреждал», по слову Павла (Евр. 12, 15), — ведь, пожалуй, вообразит кто, что чрез это тела людей призываются к страданиям, дабы в них являлись дела Божии, — то, как мне кажется, полезно и на это сказать немногое что-либо для предотвращения могущего и отсюда быть вреда и для препятствия всякого доступа ложным умозаключениям. Мы доказали уже, что ни грехи родителей не наводит Бог на детей, если только эти непричастны нечестью тех (выше, гл. 1, кн. 6 к 9, 2–3), и что, кроме того, не вследствие предшествовавших (рожденью) грехов бывает воплощение (кн. 1, гл. 9 к 1, 9). Удивительным образом Христос уничтожил и отверг то и другое, как Бог зная все, вернее же — Сам будучи правителем над нашими делами и распределителем каждому надлежащего и подобающего. Ведь если говорит, что не согрешил слепой и не подвергся за это ослеплению, то объявляет безумием считать человеческую душу повинною в предшествовавших телу грехах. А ясною речью о том, что ни родители его не согрешали, почему и родился слепым их сын, — ниспровергает неразумное мнение иудеев. Научив таким образом Своих учеников, сколько необходимо было им знать, для только что указанного нами ниспровержения догматов и столько сообщив им, сколько подобало предложить человеческому познанию, — умалчивает об остальном и уже не прибавляет выяснения причины рождения слепым того, кто был неповинен ни в каком предшествовавшем рожденью грехопадении, усвоив одной только Божественной Природе как ее исключительное свойство ведение и распоряжение во всех таковых предметах. Но весьма искусно опять обращает ответ к другому некоему предмету и говорит: Но да явятся дела Божии на нем.
Итак, неужели же, спросит кто-либо, и теперь говоря нам это, Господь высказывает догмат, что только ради того одного телам человеческим приходится страдать, дабы явились дела Божии в них? Но совсем этого не представляется, напротив, — совершенно нелепо так рассуждать и думать. Не в качестве догмата, как, пожалуй, подумает кто, Он говорит это. Что некоторым случается страдать из-за грехов, об этом мы часто узнаем из Священных Писаний. Так, Павел ясно пишет в Послании к тем, которые как бы неумытыми ногами осмеливаются приступать к Божественному жертвеннику и нечистыми и нечестивыми руками прикасаться к таинству благословения (Евхаристии): «Ради этого у вас много немощных и больных, и умирают довольно (много), ибо, если бы себя самих судили, не были бы судимы, — осуждаемые же от Господа, наказываемся, да не будем с миром осуждены» (1 Кор. 11, 30–32). Таким образом, на подвергшихся болезням и смерти иногда это страдание налагается посредством Божественного гнева. И Сам Господь наш Иисус Христос, когда освободил расслабленного от продолжительной болезни и чудесно явил его здоровым, «вот, сказал, здоров стал ты, не греши же, чтобы хуже тебе не сталось» (Ин. 5, 14). Указывает этим на то, что, раз избегши и спасшись благодатью от Него, он может подвергнуться и подпасть еще худшему чему-либо благодаря греху.
Но могут сказать: согласимся, что это верно. Однако ж какое основание можно бы указать для объяснения того, что некоторые подвергаются ужасным страданиям с пеленок и первых времен бытия, рождаясь с болезнями уже из материнской утробы? Предсуществованию души мы, конечно, не веруем, как не признаем и ее грехов до тела. Как, в самом деле, может грешить еще не призванное к бытию? Но если нет греха и предшествующего страданию преступления, то какую же, наконец, можем указать причину страданий?
Бесконечно превышающее нас совершенно недоступно пониманию нашего разума, и я советовал бы благоразумным совсем отказываться от таких исследований (Сир. 3, 21–22) — и прежде всех самому себе. Должно более размышлять над тем, что нам установлено, а глубин не исследовать, трудностей не изыскивать и не пытаться дерзко раскапывать сокрытое в одном только Божественном и неизреченном совете, а, напротив, благочестиво предоставлять ведению одного Бога подобающее исключительно только Ему, с истинным убеждением и верою в то, что, будучи источником всякой правды, Он не совершит и не решит ни по отношению к нам, ни по отношению ко всякой другой твари ничего такого, что оказывалось бы не подобающим Ему и выходило бы не из основ истинной справедливости.
Итак, ввиду такого нам подобающего расположения думаю, что Господь не догматически говорит: Да явятся дела Божии в нем, напротив, ответ на вопрос Он отвлекает как бы на другой путь и от недоступных нам глубин (ведения) переводит в область нравственности. И это довольно обычно для Него. Что это истинно (для удостоверения в этом), выслушай опять, как Он, когда святые ученики весьма любопытствовали однажды о кончине века и пытались с сверхмерною точностию узнать о втором Его пришествии и преступали подобающую людям меру, — яснейшим образом отстраняя их от таких вопросов, говорит: «Не ваше дело знать времена и сроки, которые Отец положил в Своей власти, но примете силу нашедшего Святаго Духа на вас и будете Моими свидетелями в Иерусалиме и в Иудее всей» (Деян. 1, 7–8). Слышишь, как отнюдь не позволяет нам искать того, что нам всего менее подобает, но увещевает обратиться к тому, что было необходимо. Таким образом и здесь, ясно сказав о том, что надлежало знать, умалчивает об остальном, ведая, что Ему только одному подобает знание об этом.
Но чтобы полным молчанием не вызвать в них желания снова спрашивать об одном и том же, Он, искусно представляя как бы в виде отповеди и как бы соответствующий вопросу ответ, высказывает: но да явятся дела Божии в нем, что другими и более простыми словами можно выразить так: не вследствие собственных грехов или родительских человек этот родился слепым, но если уж раз пришлось ему подвергнуться этому, то и в нем можно прославляться Богу, ибо если вышним действием он окажется свободным от удручающего его и изнуряющего страдания, то кто же не подивится врачу? Кто не увидит в нем силу целителя?
Такая мысль, думаю, заключается в этом изречении. Разумнейшие пусть истолкуют лучше. Если же иные станут спорить и утверждать, что человек этот родился слепым для того, чтобы Христос прославился в нем, то опять скажем таковым: неужели, любезнейшие, один только он в целой Иудее был слепцом от рождения во время пришествия Спасителя нашего и еще уже нет вообще ни одного другого такого? Но, думаю, даже невольно согласятся, что было, по всей вероятности, весьма немалое в целой стране множество таких. Почему же на одном только этом или на других не многих числом Христос открыл Себя или явил Свое человеколюбие? Но, думаю, спорить и об этом совершенно излишне.
Итак, отвергнув сказанное вначале (заблуждение) как совершенно глупое, выскажем истину, именно: открыв нам в этих словах столько, сколько надлежало знать, Он направляет Своего ученика к другому предмету рассуждения, искусно отклоняя его от исследования этих слов.
Нам [655] подобает делати дела Пославшаго нас, [656] дондеже [657] день есть: приидет нощь, егда никтоже может делати (9, 4)
Вот в этих словах очень ясно и как бы снисходительно делает и другой упрек ученикам как обратившимся к чему-то другому, а не к чему надлежало, оставившим проезжий, торный и удобопроходный путь и дерзнувшим идти по отнюдь не подобавшей им дороге. Зачем, говорит, вы спрашиваете то, о чем лучше молчать? Зачем, оставив соответствовавший времени предмет, стараетесь узнать то, что выше человеческого ума? Теперь — время, говорит, не для такого исследования, но для дела и напряженного старания, ибо, напротив, думаю, надо оставить любопытство об этом и стараться совершать заповеди Божии, — и так как словом «нас» указал на Апостолов, то надо исполнять дела апостольства. А если Себя Самого Господь причисляет к посланным и поставляет между теми, которые должны делать, то говорит это, конечно, не потому, что Он вместе с нами или как один из нас по свойственной рабам необходимости подчинен воле Владыки, но держится обычного и у нас общепринятого образа речи. Так, мы имеем обыкновение, особенно когда простая речь не произведет впечатления на слушателей, присоединять и сопричислять себя к ним, как, без сомнения, и мудрейший Павел в Послании к Коринфянам перенес наконец речь на себя и Аполлоса: «А это, братья, я применил к
