от непослушания как причины смерти, и станем чтить как виновницу жизни веру во все то, чему учит Христос. Таким образом мы избежим наказания с ними. Присоединяет еще и то, что в Капернауме говорил это Христос, дабы показать, что он помнил (дело) точно, ибо знавший и место и селение разве мог бы погрешить в изложении учения Христова?
Мнози убо, слышавше от ученик Его, реша: жестоко есть слово сие: кто может его слушати? Ведый же Иисус в Себе, яко ропщут о сем ученицы Его, рече им [508] (6, 60–61)
Таков обычай у невежд: наиболее возвышенное учение они всегда осуждают и превышающее их ум созерцание невежественно отклоняют, так как сами не понимают. А между тем, наоборот, им следовало старательно учиться и развиваться вместе с тем, что им говорится, а не восставать против столь премудрых слов и называть жестоким то, пред чем надлежало изумляться. С ними случается подобное тому, чему можно видеть подвергающимися лишившихся зубов. Прибегая к нежной пище, они часто порицают более полезные из съедобных предметов и иногда охудшают лучшее, не признавая свой порок за причину, которая вынуждает их отказываться (от более полезной пищи). Воспитанные в невежестве и не обладая хорошим умом, они боятся знания, которое им подобало приобретать даже и очень большими трудами и достигать с самым сильным старанием. Так, человек духовный будет услаждаться словами Спасителя нашего и предпочтет взывать со всею справедливостию: «Как сладки гортани моей словеса Твои, — лучше меда для уст моих!» (Пс. 118, 103). Душевный же иудей (человек), безрассудно считая безумием духовное таинство и словами Спасителя призываемый восходить к подобающему человеку разумению, всегда ниспадает в обычное ему безумие (1 Кор. 2, 14; 1, 18–23), худое называя хорошим, а хорошее худым, по слову Пророка (Ис. 5, 20).
И в этом также он оказывается патриотом и подражателем невежества своих предков. Те, получая манну от Бога и участвуя в вышнем благословении, увлекались к обычной своей худости, требовали египетских зловонных трав — лука и чеснока и желали иметь котлы с мясом. Эти же, призываемые к получению животворной благодати Духа и Хлеба Истинного, научаемые вкушать Пришедшего от Бога и Отца, уклоняются к обычному своему заблуждению, «будучи более сластолюбцы, чем боголюбцы» (2 Тим. 3, 4). И как и предки их порицали питание манною, дерзая говорить: «душа наша иссохла (изнывает)» от манны этой (Числ. 11, 6), так и они опять отвергают Истинный Хлеб, не стыдясь говорить: Жестоко (есть) слово это.
Посему должно быть мудрыми слушателями (учениками) Божественных таинств, надо быть опытными меновщиками, чтобы знать настоящую и поддельную монету, ни к тому, что усвоено верою, несвоевременно не ставить неразрешимых вопросов, ни к тому, что требует исследования, не расточать веры, иногда вредной, но всему, что сообщается, воздавать должное и идти как бы прямою стезею, отказываясь уклоняться в ту и другую (от нее) сторону. Царским путем подобает шествовать идущему в правоту веры Христовой.
Сие (ли) [509] вы блазнит? Аще убо узрите Сына Человеческаго восходяща, идеже бе прежде? (6, 61–62)
Вследствие превеликого невежества своего некоторые из научавшихся Спасителем Христом соблазнялись при словах Его. Поскольку они слышали от Него: «истинно, истинно говорю вам, если не едите плоти Сына Человеческого и (не) пьете Его крови, не имеете жизни в себе» (Ин. 6, 53), то предполагали, что Он призывает их к какой-то звероподобной жестокости, так что повелевает бесчеловечно есть плоть и пить кровь и заставляет делать то, что страшно даже и услышать. Не знали ведь они красоты таинства и определенного о Нем прекрасного домостроения, но рассуждали об этом в себе самих приблизительно так: каким это образом человеческое тело может внедрить в нашу природу жизнь вечную — и какую может принести пользу в отношении к бессмертию единоприродное с нами (тело Христово)? Поэтому Христос, разумея их помышления в себе самих, ибо «все обнажено и открыто очам Его» (Евр. 4, 13), опять вспомоществует им и многоразлично руководит к восприятию того, чего они еще не знали. Весьма неразумно, говорит Он им, вы соблазняетесь по поводу этих слов Моих. Если вы, хотя и часто тайноводствуемые Мною, еще не достигли веры в то, что Мое тело может сообщить вам жизнь, то в каком же расположении духа вы должны оказаться, когда будете видеть его (тело) возлетающим даже на небо? Ведь Я обещаю не только то, что взойду на самое небо, дабы не говорили вы опять этого «как?», но и пред вашими глазами предстанет это зрелище, постыжающее всякого возражателя. Если же, говорит, будете видеть на небо восходящим Сына Человеческого, то что тогда опять скажете? Ведь вы будете изобличены в безмерном неразумии. В самом деле, если вы думаете, что Моя плоть не может сообщить вам жизни, то как же это она взойдет на небо подобно пернатому? Если она не может животворить, потому что не имеет животворной природы, то как же она будет двигаться в воздухе, как взойдет на небеса? Ведь и это точно так же невозможно для плоти. А если она восходит вопреки природе, то что же воспрепятствует ей и животворить, хотя и не имеет животворной природы, поскольку дело касается собственной ее природы? Явивший небесным земное может соделать его и животворным, хотя по собственной своей природе оно и подвержено тлению.
Должно при этом иметь в виду, что Он и теперь не допускает разделения на два христа, как неразумно желают того некоторые, ибо повсюду сохраняет Себя нераздельным и после вочеловечения. Он говорит именно, что Сын Человеческий восходит туда, где был прежде, хотя земное тело Его не было на небе прежде сего, но одно еще только и само по себе Слово (было там), до соединения с плотью. Поэтому хорошо изложил Павел в своих Посланиях, что «один Господь Иисус Христос» (1 Кор. 8, 6), ибо один — Сын, и прежде воплощения и после воплощения, и собственное Его тело мы не должны считать чуждым Слову. Вот поэтому-то Слово, нисшедшее свыше с неба, называет и Сыном Человеческим: Оно плотию стало, по учению блаженного Евангелиста, не перешедши в плоть вследствие превращения, ибо непреложно и неизменно Оно по природе как Бог, но поселившись как в храме Своем, разумею от Девы, и став совершенно истинным человеком. А говоря, что взойдет туда, где и прежде был, отчасти дает слушателям уразумевать, что Он нисшел с неба, ибо им следовало, поняв так значение слова, не только внимать Ему как человеку, но уже и признавать в Нем Бога Слово во плоти и веровать, что и тело Его должно быть животворным.
Дух есть животворяй, плоть не пользует ничтоже [510] (6, 63)
Не совсем, говорит, безрассудно вы присвояете плоти невозможность животворить. Поскольку природа плоти мыслится отдельно и сама по себе, она очевидно не будет животворною, ибо отнюдь не оживотворяет что-либо из существующего, а, напротив, сама нуждается в могущем оживотворять. Но когда исследуется таинство (бого)вочеловечения и потом вы узнаете, Кто обитает в этой плоти, то, без сомнения, вы согласитесь, говорит, если только не восстанете против Самого Божественного Духа, что плоть может животворить, хотя бы сама по себе она совсем ничем не пользовала в (этом отношении). Только когда соединилась с животворящим Словом, она вся стала животворною, возвысившись до силы Высшего (Слова), а не сама насильственно внедрив в свою природу отнюдь Непобедимого. Таким образом, хотя сама по себе природа плоти немощна, поскольку дело касается до ее возможности животворить, но она будет в состоянии совершать это, имея в себе животворное Слово и нося в себе всю Его силу. Ведь она есть тело Жизни по природе, а не какого-либо одного из земных, по отношению к которому справедливо имеет всю силу изречение: Плоть не воспользует (поможет) ничего. Ведь это не плоть Павла или Петра или кого другого будет совершать в нас, но исключительно и единственно плоть Спасителя нашего Христа, в которой вселилась «вся полнота Божества телесно» (Кол. 2, 9). И в самом деле, странно было бы, если мед сообщает свое качество тому, что по природе не обладает сладостию, и может превращать в себя (в свое свойство сладости) все то, к чему будет примешан, а о животворной природе Бога Слова думать, что она не возводит до собственного качества тело, в котором она вселилась. Итак, по отношению ко всем другим будет истинно изречение, что плоть не поможет ничего, но оно не должно иметь силы по отношению к одному только Христу, потому что в ней вселилась Жизнь, то есть Единородный. Духом же называет Себя Самого, ибо Дух (есть) Бог (Ин. 4, 24) и, по слову блаженного Павла, «Господь Дух есть» (2 Кор. 3, 17). Говорим это, не уничтожая собственное (ипостасное) существование Духа Святаго, но как называет Себя Сыном Человеческим, поскольку стал человеком, так опять именует Себя (Духом) от собственного Духа, ибо не чужд Ему Дух Его.
Глаголы, яже Аз глаголах вам, дух есть и живот (жизнь) есть [511] (6, 63)
Уже все Свое тело представляет теперь исполненным животворною деятельностью Духа, ибо духом называет наконец плоть, отнюдь, однако ж, не отрицая того, что она есть плоть, но (только утверждая, что) по причине совершенного единения с Ним и облечения во всю Его животворную силу она должна уже называться и духом. В этом нет ничего удивительного, и ты не должен соблазняться этим. Если «соединяющийся с Господом один дух есть» с Ним (1 Кор. 6, 17), то не тем ли более собственное Его тело должно называться одним с Ним?
Итак, в этих словах Он выражает опять нечто подобное следующему…
Из присущих вам размышлений Я, говорит, вижу, что вы неразумно думаете, будто Я говорю вам о том, что земное тело животворно по природе. Но не таков смысл в моих речениях. Все это изъяснение к вам было о Божественном Духе и о жизни вечной. Не природа плоти делает Духа животворным, но сила Духа делает животворным тело. Поэтому речения, которые Я вам высказал, дух есть, то есть духовны и о Духе, и жизнь есть — вместо: животворны и о Жизни по природе.
И отнюдь не отрицая Свою плоть, говорит это, но научая нас этим истине, ибо что мы недавно высказали, это для пользы повторим снова. Природа плоти сама по себе была бы не в состоянии животворить, так как в таком случае что же большего будет иметься в Том, Кто есть Бог по природе? Но и
