оказались столь далекими от того, чтобы сказать или сделать что человеколюбивое по отношению к Нему или проникнуться милосердным настроением, что, превзойдя даже зверскую свирепость, устремились к еще большему злу, с более горячею настойчивостью стали требовать Его осуждения и вынуждали предать Его самой постыдной казни. В самом деле, какое наказание может быть столь жестоким, как распятие на дереве? Но, как кажется, одним только наставникам иудейским премудрейший Евангелист усвоил начало столь великого нечестия. В самом деле, заметь, с какою тщательною точностью говорит: Когда же увидали Его архиереи и слуги, возопили, говоря: распни, распни! Между тем как простой народ хотя немного стесняется зол, причиненных Христу, — быть может, он припоминал совершенные Им чудеса, — они и даже первые начинают обвинение и возжигают ярость подчиненного им народа к беззаконным жестокостям. Поэтому истинно сказанное Богом о них у пророков: «Потому что обезумели пастыри и Господа не взыскали, посему не уразумело все стадо и рассеялись» (Иер. 10, 21). И истинно это слово. Так как не получали руководства от вождей к познанию Христа находившиеся в положении стада, то есть простой народ, то и погиб и впал в гибельное безрассудство по отношению ко Христу. Действительно, пусть исследует кто-либо начало этого нечестия, и он усвоит его начальникам иудейским. Ведь у них вначале было нечестивейшее совещание (Ин. 11, 47–53) — они подкупили предателя священными деньгами и уговорили продать Его им (Мф. 26, 14–16, пар.); они присоединили отряд воинов к служителям и повелели связать Его, как бы одного из бесчестнейших разбойников, они привели Его к Пилату и, видя Его подверженным бичеванию и преданным поруганиям от всех, увеличили свою ярость и издавали слова неизмеримой злости. Их цель была убить владыку виноградника, ибо они думали, что безопасно завладеют наследством Его (Мф. 21, 38, пар.) и, как скоро был бы устранен Христос, опять будут начальствовать и получать почести от всех. Но, как Псалмопевец говорит, «Обитающий на небесах посмеется им и Господь поругается им» (Пс. 2, 4), ибо не осуществилось ни одно из намерений их, но положение дел, вопреки их желаниям, приняло совершенно противоположное направление.
Глагола им Пилат: поимите вы Его и распните, аз бо не обретаю в Нем вины [433] (19, 6)
С изумлением думает Пилат: неужели народ Иудейский и бесчеловечнейшее сборище архиереев дойдут до такой дерзости, что не постесняются подвергнуть Христа даже этой ужасной смерти, хотя не было ни одной вины, заслуживающей эту смерть. Поэтому он, как бы с негодованием и оскорблением, говорит: меня ли хотите сделать виновником этого неправедного убийства? Я ли, вопреки всем римским законам, буду убийцею даже невиновных? Повинуясь вашим голосам, пренебрегу ли своею пользою? Сделавшись безрассудным исполнителем ваших просьб, могу ли не ожидать для себя бед? Ведь если вы не видите в этой казни ничего безбожного, если не считаете этого дела ужасным, то сами вы, говорит, хвастающиеся Божественными научениями, высокомерно гордящиеся знанием законов, водрузите крест, совершите злодейское убийство, безбожничайте сами по себе, сами на свои головы возлагая вину за такое нечестие, — пусть это дерзкое злодейство будет иудейским и зло убийства да обратится на вас самих. Если у вас есть закон, подвергающий ни в чем не погрешившего столь ужасным наказаниям, то пусть это и совершается чрез вас самих, я не приму участия в этом. Приблизительно это, можно думать, сказал Пилат, и его речь имеет почти такое значение. Также опять и здесь каждый должен поразиться бесстыдству иудеев, так как не стесняются правосудия человека даже иностранного, хотя Божественный закон изрек о них: «Потому что уста священника должны блюсти суд, и закона взыщут от уст его» (Мал. 2, 7).
Отвещаша ему иудеи: мы закон имамы, и по закону нашему должен умрети, зане Сына Божия Себе сотвори [434] (19, 7)
Когда тщетною оказалась в самом начале их клевета и никакой доказательности не заключало в себе их новое обвинение в восстании против власти кесаря — Господь устранил обвинение в этом словами: «Царство Мое не от мира сего: если бы от мира сего было Царство Мое, слуги Мои подвизались бы, чтобы не был предан Я иудеям» (Ин. 18, 36), — а Пилат против этого справедливо, неподкупно и без угодливости вел суд и говорил ясно, что никакой вины не нашел в Нем, — эти предерзкие обвинители обращаются к другому обвинению: закон, утверждают, есть, осуждающий Спасителя на смерть. Какой же это закон? Тот, что угрожает наказанием богохульникам. Именно в так называемой книге Левит написано, что некие, принадлежавшие к иудеям, поспорили, по написанному (Лев. 24, 10), в лагере, из которых один, сказано, упомянув имя Божие, проклял и похулил, — потом назначается смерть и жестокое наказание за безбожный язык, так как Бог говорит ясно: «Человек, который бы проклял Бога, грех примет на себя и называющий имя Господне да будет умерщвлен: камнями да побьет его все общество Израильское — пришелец ли или туземец — за произнесение им имени Господня, да умрет» (Лев. 24, 15–16).
Но, быть может, кто-либо усомнится и возразит против этого: что же такое говорит закон и на что он хочет указать этим? Смерть виновному в хуле на Бога назначается отнюдь не вопреки справедливости, но весьма справедливо он подвергается этому. Но почему же оказывается не свободным от греха и тот, кто похулит и одного из лжеименных богов? Если кто, сказано, проклянет Бога, грех приимет (Лев. 24, 15). Предусмотрителен законодатель, ибо поношение даже и не истинных или не сущих по природе богов служит как бы некоторым упражнением и дорогою, ведущею нас к хулению и против истинного Бога по природе. Поэтому и посредством других слов также воспрещает это, говоря: «Богов не злословь» (Исх. 22, 28). Думал он, что имя Божества, хотя бы и ложно оказывалось у кого-либо, должно чтиться и прославляться подобающим ему образом. Закон отнюдь, конечно, не повелел нам воздавать какое-либо почитание ложным богам, но научает считать досточтимым имя Божества, хотя бы оно и было похищенным у кого-либо.
Итак, ввиду того, что постановляет предавать смерти подвергающегося обвинению в богохульстве, Господь, говорят, подлежит наказанию, ибо Сыном Божиим, сказано, Себя соделал. Здесь опять нужно нам напомнить о том, где и как это сказано о Христе.
Так, некогда при купальне, называвшейся Овечьей, Он исцелил расслабленного продолжительным и тяжким недугом в день субботний. Они же, вместо подобавшего удивления к такому Чудотворцу, соблазнялись опять, обвиняя в нарушении закона ради одной только субботы. Но и тогда Христос защищался таким образом: «Отец Мой доселе делает, и Я делаю». Потом Евангелист присоединяет: «Поэтому-то преследовали Его иудеи (Иисуса), что не только нарушал субботу, но и Отцом Своим называл Бога, равным Себя делая Богу» (Ин. 5, 17–18). Итак, соблазнялись иудеи тому, что Господа всяческих Христос называл Своим Отцом, когда на это отвечал кротчайшею беседою к ним, говоря так: «Написано в законе вашем: «Я сказал: боги есте и сыны Вышнего все», — если же тех назвал, — говорит, — богами, к кому слово Божие было, и не может нарушиться Писание: о Том ли, Кого Отец освятил и послал в мир, вы говорите, что богохульствуешь, потому что сказал: Бога Сын Я» (Ин. 10, 34–36). Но ничего этого не помня, народ Иудейский истину обращает Истине в вину, и так как Христос сказал, что Он есть по природе, по этой именно причине, утверждают, Ему надлежит умереть. Но воспользуюсь для этого гласом пророка: «Как скажете, что мудры мы и закон Господень с нами?» (Иер. 8, 8). Разве не надлежало им посредством тщательного исследования прежде узнать, Кто и откуда Христос, — и если бы Он оказался сказавшим ложь, тогда со всей справедливостью подвергнуть Его наказанию — или же поклониться Сказавшему истину. Зачем же вы, оставив исследование и удостоверение из Священных Писаний, обращаетесь к одному только обвинению и истину сделали предлогом обвинения? Говорившие Пилату, что Он Сыном Божиим Себя соделал, должны были указать ему и на дела Божества и представить величие Его чудес. Надлежало после того взывать, что четверодневный мертвец ожил по одному слову Спасителя, возвратившись опять к жизни (Ин. 11, 39). Подобало представить единородного сына вдовы и дочь начальника синагоги. Надлежало напомнить и тот Божественный глас, именно при воскрешении сына вдовы: «Юноша, тебе говорю, встань!» (Лк. 7, 14) и при воскрешении девицы: «Девица, встань!» (Лк. 8, 54). Подобало при этом дать знать, что Он подавал слепым зрение, прокаженным очищение и, кроме того, еще то, что одним запрещением останавливал волнение свирепого моря и бушевание сильных ветров, и еще другое что, совершенное Христом. Но это они погребают неблагодарным молчанием и, коварно опуская то, что давало видеть в Нем Бога, обращаются к одним только лжедоказательствам. Человеку иностранному и Божественного Писания совсем не знавшему, видевшему в Иисусе (простого) человека, они, жалкие, вопят: Сыном Божиим Себя соделал, хотя Богодухновенное Писание гласило, что Слово Божие некогда должно прийти в мир в человеческом виде: «Вот, — говорит, — Дева во чреве приимет и родит Сына, и назовут имя Его Еммануил, что значит в переводе: «С нами Бог»» (Ис. 7, 14; ср. Мф. 1, 23). Рожденное же от Девы чем другим могло бы быть, как не человеком нам подобным, по отношению к виду и природе тела? Ведь Он был вместе и человек и истинно Бог.
Егда же слыша Пилат сие слово, паче убояся. [435] И вниде в претор паки и глагола Иисусу: откуда еси Ты? Иисус же ответа не даде Ему [436] (19, 8–9)
Коварство иудеев принимает неожиданный оборот. Между тем как они все более и более усиливали причину обвинения, говоря, что Христос совершает преступное богохульство даже против Самого Божества, в Пилате, напротив, это усиление виновности (Христа со стороны обвинителей) служит к увеличению его благоговения (ко Христу) и вызывает в нем сильнейший страх, так что он становится более тщательным в отношении к Нему, чем был прежде, и точнее допрашивает, Кто же в самом деле Он и откуда, не лишенный, как мне кажется, веры в то, что, и будучи человеком, можно быть Сыном Божиим. Впрочем, понятие об этом и веру в это он получает не из Священных Писаний, но из эллинского заблуждения. Ведь эллинские мифы многих (людей) называют полубогами и детьми богов. Римляне же также, делая это с несколько большим суеверием, божественное наименование всегда давали славнейшим из своих царей. Ставя алтари и воздвигая
