[467] И паки другое Писание глаголет: воззрят нань, Его же прободоша (Зах. 12, 10) [468] (19, 32–37)
Исполняя просьбу иудеев, страдавшие сходным с присущим им неистовством жестокости, — очевидно, говорим о воинах Пилата, — у двух разбойников, как остававшихся еще в живых, перебивают голени, увеличивая их страдания до последней степени и содействуя скорейшему и необходимому наступлению смерти. Но найдя Иисуса склонившим голову и признав Его уже умершим, считают уже излишним перебивать голени, однако ж несколько не доверяя тому, что Он уже умер, копьем пронзают бок. И вот заструилась кровь, смешанная с водою, чрез что Бог давал нам в этом событии как бы образ и некий начаток таинственного благословения (Евхаристии) и святого крещения. Ведь действительно Христово есть и от Христа святое крещение и сила таинственного благословения (Евхаристии) явилась нам от Святой Плоти.
Впрочем, премудрый Евангелист посредством случившегося удостоверяет слушателей в том, что именно Он был Христос, издревле предвозвещаемый Святым Писанием, ибо события случились согласно написанному о Нем. Так, и кость Его не сокрушилась (Исх. 12, 46), и копьем воина пронзен был (Зах. 12, 10), согласно Писаниям. Говорит также, что ученик, засвидетельствовавший об этом, был зрителем и самовидцем этого события и что он верно знает, что засвидетельствовал истину, и здесь указывая на себя самого, а не на другого кого. Он воздержался яснее сказать, отклоняя склонность к славолюбию как нечестивое дело и последний недуг. [469]
По сих же проси Пилата Иосиф иже от Аримафеи, сый ученик Иисусов, таин же страха ради иудейска, — да возмет тело Иисусово. И повеле Пилат. Прииде же и взя тело Его [470] (19, 38)
Сообщение это немало обвиняет и уличает нечестие иудеев, показывая, что опасно и не совсем безвредно было становиться учеником Христа. Оно ясно представляет нам этого благоразумнейшего Иосифа всячески старающимся скрываться, хотя он избрал действительно истинное, превосходнейшее закона и приятнейшее служение добролюбивому Богу, а вместе и подтверждает то, во что необходимо нам веровать. Да, надлежало веровать именно в то, что за нас положил Свою душу Христос, ибо где погребение, разве не необходимо следует быть твердо убежденным в том, что там была и смерть?
Но не без основания можно обвинять в крайнем зверстве гордость, бесчеловечность и злобу иудеев, которые не оказывают Христу даже почтения, подобающего умершим, и не исполняют долга, видя лежащего бездыханного мертвеца, и даже зная, что Он есть Христос, и часто изумляясь пред Чудотворцем, хотя сильная зависть отнюдь не позволяла им внедрить в себя действительную пользу от чудотворения. Итак, в осуждение бесчеловечности иудеев и в обличение иерусалимлян приходит ученик, который был из Аримафеи, и оказывает почтение надлежащим уходом за Тем, Кого чтил хотя еще и не явною, но тайною верою, по страху пред иудеями, как говорит блаженный Евангелист.
Прииде же и Никодим, пришедый к Нему нощию прежде, несый смешение смирны и алои, яко литр сто [471] (19, 39)
Не один, говорит, ученик благоразумно и охотно пожелал прийти для погребения Святого Тела, но присоединяет к первому и второго — Никодим это был, — как бы собирая для события ценимое в законе свидетельство, «ибо при устах, — сказано, — двух или трех свидетелей подтвердится всякое слово» (Втор. 19, 15). Вот почему было двое погребавших (Христа), Иосиф и Никодим, которые внутри сердца своего имели веру, однако ж были еще одержимы неразумным страхом и славе у Бога предпочитали еще земные почести. Ведь если бы они, удалив от себя страх пред иудеями и нисколько не заботясь о том, что им угрожало за это, имели в себе совершенно бесстрашную веру, то оказались бы святыми и добрыми стражами заповеди Спасителя нашего.
Взяша же тело Иисусово и об(в)иша е пеленами с ароматами, якоже обычай есть иудеом погребати. [472] Бе же на месте, идеже распят бысть, вертоград, и в вертограде гроб нов, в немже николиже никтоже положен бе [473] (19, 40–41)
Итак, причислен к мертвым ради нас Оказавшийся по плоти среди мертвецов, хотя Сам по себе и по Родителю Своему Он мыслится и действительно есть жизнь. Чтобы исполнить всякую правду, очевидно, подобающую человеческому образу (бытия), Он по доброй воле подверг Свой храм не только смерти, но и последовавшим затем погребению и положению во гроб. В саду это был, и притом новый, говорит писатель (Евангелия), — и это обстоятельство как бы в образе и примере указывает нам на то, что смерть Христа стала для нас началом и виновницею вхождения в рай, «ибо предтечею за нас вошел» Он. Действительно, что другое, как не это именно, может обозначать отнесение и положение мертвого Иисуса в саду? Новый гроб указывает на новость и необычность восхождения от смерти к жизни и дарованное нам чрез Христа возрождение от тления. Ведь нова наша смерть, в смерти Христа превращающаяся по своему значению и силе как бы в некоторого рода сон, ибо мы живы для Бога как долженствующие жить, по Писаниям (Рим. 6, 11). Вот почему и блаженный Павел повсюду называет умерших почившими во Христе, ибо сила смерти некогда господствовала над нашею природою и царила «от Адама и до Моисея и над не согрешившими по подобию преступления Адама» (Рим. 5, 14), и мы носили образ перстного, по подобию с ним подвергаясь смерти по Божественному проклятию. Когда же воссиял нам второй Адам, Божественный и с неба, и, подвизавшись за жизнь всех, смертью Своей плоти искупил жизнь всех и, разрушив державу смерти, ожил снова, тогда и мы преобразились в соответственный Ему образ, подвергаясь как бы некоей новой смерти, не в бесконечное тление нас разрешающей, но повергающей в сон, полный прекрасной надежды, очевидно по подобию Христа, обновившего нам и этот путь.
Но если кто пожелает дать и другое толкование тому, что гроб называется новым и что в нем никто не был положен ранее, то может сделать, например, такое: гроб называется новым, в котором никогда никто не лежал, для того, чтобы верили, что, кроме Иисуса, никто другой не воскрес.
Ту (тамо) убо ради пятка иудейска, яко близ бе гроб, положиша Иисуса [474] (19, 42)
Говорит не просто только о том, что был погребен или что сад был вблизи креста и в нем — новый гроб, но указывает и на то, что был положен, не оставляя без сообщения ни малейшей частности. И это потому, что исповедание и знание смерти Христа есть подлинно самое необходимое в признании и утверждении тайны (веры христианской). Поэтому и премудрейший Павел, определяя нам правило веры, говорит так: «Близ тебя слово есть, в устах и в сердце твоем, то есть слово веры, что проповедуем, потому что ежели скажешь в устах твоих: Господь Иисус, и уверуешь в сердце твоем, что Бог воскресил Его из мертвых, спасешься: сердцем ведь веруется в праведность, устами же исповедуется во спасение» (Рим. 10, 8–10). И в другом месте опять: «Предал я ведь вам во-первых то, что и принял, что Христос умер за грехи наши, по Писаниям, и что погребен был, и что воскрес в день третий, по Писаниям» (1 Кор. 15, 3–4). Таким образом, необходимейшее и об этом делает нам писатель книги сообщение. Ведь действительно подобало веровать, что и умер и погребен, ибо после этого уже должна была явиться истинная вера в то, что и, разорвав узы смерти, восшел, как Бог в собственную жизнь. В самом деле, невозможно было, чтобы смерть овладела Им (Деян. 2, 24). Будучи Жизнью по природе, могли Он подвергнуться тлению. Тот, «в ком живем и движемся и существуем» (Деян. 17, 28), разве бы мог подлежать законам нашей природы, а не, напротив, как Бог легко оживотворил то, что не имеет жизни?
В единый (первый день) же суббот (недели) Мария Магдалина прииде заутра, тьме еще сущей, ко гробу и виде камень взят от гроба. Тече убо и прииде к Симону Петру и к другому ученику, егоже любляше Иисус, и глагола им: взяша Господа от гроба, и не вем(ы), где положиша Его. Изыде же Петр и другий ученик и идяста ко гробу. Течаху же оба вкупе, и другий ученик прeдтече скорее Петра и прииде первый ко гробу. И приник виде лежащия пелены, обаче не вниде. Прииде же Симон Петр вслед его, и вниде в гроб, и виде пелены лежащия и сударь, иже бе на главе Его, не с пеленами лежащь, но особь свит на едином месте. Тогда убо вниде и другий ученик, пришедый прежде ко гробу, и виде верова: еще бо не ведяху Писания, яко подобает Ему из мертвых воскреснути (встати) [475] (20, 1–9)
Эта ревностнейшая и боголюбивая женщина не стерпела бы оставаться дома и не оставила бы гроба, если бы, боясь закона о субботе и грозившего преступникам наказания, не остановила своего пламенного рвения к этому и, представляя еще владычество древним обычаям, не считала должным даже невольно отклонить свой ум от таких желаний. Но когда уже кончалась суббота и наступал следующий день, она бегом спешит к месту. Потом, видя камень отваленным от входа в гроб, она не без причины приходит к подозрению и ввиду постоянной ненависти иудеев думает, что они перенесли Иисуса, приписывая вместе с другими и это нечестие их безумству. И вот, когда женщина эта находилась в таких вероятных размышлениях, она возвращается к тем, кто любил Господа, желая при содействии самых близких из учеников Господа отыскать Его. Имея твердую и непоколебимую веру, она из-за крестных страданий не впадает в пренебрежение к Нему, но и умершего Христа называет, как обычно, Господом. Таково истинно боголюбивое настроение.
Ученики же, лишь только услыхали от женщины эту весть, — то были Петр и писатель этой книги Иоанн, называющий себя самого другим учеником, — из всех сил спешно бегут и скоро приходят к самому гробу, где становятся зрителями чуда, будучи в достаточном числе для свидетельства о событии, ибо их было двое согласно закону. И хотя еще не встречаются с воскресшим из мертвых Христом, но по собранным пеленам заключают о восстании и веруют наконец, что Он расторг и самые узы смерти, о чем уже издревле провозглашало Святое Писание. Итак, поняв, что окончание событий случилось согласно истинным предуказаниям, они усвояют уже самую крепкую веру.
Должно обратить внимание на то, что блаженный евангелист Иоанн, указывая нам время Воскресения, говорит: В первый день недели рано (утром), когда тьма еще была, приходит ко гробу Мария Магдалина. А
