каждое искрен­нее стремление общества устраивать жизнь на христианских началах. Но мы не можем ограничиться только подобным положительным утвержде­нием и должны сказать два слова по поводу отношения к интересующему нас факту нашей научной этики. Отношение это удивительное. Вот, на­пример, как оценивается этот факт в нашей серьезнейшей научной систе­ме нравственного богословия. Указав на факт общения имуществ в среде членов первенствующей Церкви, описанный книгой Деяний, ученый мо­ралист заключает: «Известно, что общение имуществ первых христиан было кратковременным и местным; существовало оно недолго только в Иерусалиме. И оказалось оно непрактичным: иерусалимская община настолько обеднела, что другие христианские общины посылали ей вспоможения»[95]. Такое поверхностное, почти ироническое отношение к великому явлению церковной жизни прямо-таки непонятно. В задачу нашего труда не входит исследование исторических судеб общения иму- ществ в древней Церкви. Ограничимся замечанием, что нельзя с уверен­ностью сказать ни того, что общение имуществ было только в Иеруса­лимской церкви, ни того, что это общение было кратковременным, и церковь Иерусалимская обеднела именно вследствие такого общения. Когда мы будем излагать святоотеческое учение о собственности, то уви­дим всю рискованность того заключения, что общение имуществ было только в Иерусалимской церкви и продолжалось очень недолго. А каждому, знакомому с историей Иерусалима во второй половине I века, ясно, что, если и могло общение имуществ неблагоприятно отразиться на матери­альной стороне жизни Иерусалимской церкви, то, во всяком случае, это было не единственное неблагоприятное условие, но что Иерусалим постиг целый ряд внешних бедствий. И самый призыв апостола Павла, обращен­ный к Коринфской церкви, всегда дает возможность предполагать такой порядок, какой указывал сам апостол, когда призывал коринфян помогать бедствующей Церкви: «ныне, — писал св. апостол, — вот избыток в вос­полнении их недостатка, а после их избыток в восполнение вашего недо­статка, чтобы была равномерность»[96]. Ясно, что это место не о том гово­рит, будто общение имуществ «оказалось непрактичным», но о том желании апостола, чтобы оно распространилось на все христианские церкви, и чтобы последние, разделенные большим пространством, со­знавали себя членами одного великого целого — Церкви Христовой — и братьями друг другу. Но если и отрешиться от такой исторической перспективы, то с чисто этической христианской точки зрения такое полуироническое отношение к делу нужно признать вовсе неподходя­щим и не имеющим для себя никакой опоры во взглядах представителей древней Церкви. Нужно заметить, что, если мы и процитировали лишь одну систему покойного профессора Олесницкого, то потому, что в ней наиболее определенно и научно честно высказан отрицательный взгляд на опыт жизни первенствующей Церкви. В других случаях это делается под маской лицемерных комплиментов по адресу высоты жизни первен­ствующей Церкви. Но сущность дела от этого не меняется, и господст­вующий у нас взгляд на общение имуществ в первые дни христианства тот, что на это общение смотрят, не как на идеальную форму устроения материальной жизни членов церковного братства, но как на утопиче­скую попытку, окончившуюся неудачно. Но хотя это взгляд и господст­вующий, тем не менее, — вовсе неуместный в христианской этике. Ведь жизнь первенствующей Церкви была тем временем, когда в ней обильно царили благодатные дары Св. Духа, когда в среде этой Церкви находи­лась Матерь Божия и все апостолы, которые и были главными руково­дителями церковной жизни. Едва ли при таких условиях возможно ви­деть в братском общении имуществ членов первенствующей Церкви случайную и неудавшуюся попытку организовать жизнь на истинно братских началах. Если даже и согласиться с тем, что этот опыт дела христианской любви оказался и неудавшимся — для такого суждения, однако, мы не имеем данных — то, во всяком случае, не место иронии и жалким комплиментам там, где выступает налицо режущий разлад идеальных требований христианской любви и эгоистических традиций человеческого общежития. Самая неудача организации жизни первенст­вующей Церкви не могла бы послужить помехой видеть в этой органи­зации идеальную ее форму, точно так же, как отсутствие в христианском мире любви к ближним не может служить препятствием к тому, чтобы это начало признавалось нормой христианских отношений. И если, как мы сказали, единение имуществ в христианской общине есть необходи­мый результат, вернее — выражение духа любви членов Церкви друг к другу, то мы считаем себя вправе с научно-христианской точки зрения утверждать, что общение имуществ в первенствующей Церкви есть и навсегда пребудет идеалом устроения материальной стороны жиз­ни членов Христовой Церкви.

Такой взгляд резко расходится со взглядом на предмет нашего сов­ременного богословия; но это не может нас особенно смущать потому, во-первых, что высказываемый нами взгляд находится в совершенной гар­монии с основным практическим началом христианской жизни; и потому, во-вторых, что, расходясь с господствующей тенденцией современного богословия, этот взгляд совпадает всецело с учением отцов и учителей Вселенской Церкви, которые в устроении первохристианской общины ви­дели идеальную форму церковного общения, а в общении имуществ — естественное выражение христианской любви, объединяющей людей в братскую семью; выражение, являющееся желательным во всякое мгновение жизни на земле Церкви Христовой. При этом в святоотече­ской письменности первых трех веков встречается не только признание идеального значения за формой общения имуществ в деле устроения мате­риального быта общины, но и положительный призыв к этому, и указание на действительное существование такого общения в среде христиан. А в последующие века взоры учителей Церкви обращаются от современного им положения церковной жизни к первым дням христианства, и в сия­нии этого царства любви они показывают своим современникам, какой должна быть жизнь христианская.

Все это ясно откроется при изложении святоотеческого учения о соб­ственности; но прежде, чем перейти к изложению этого учения подведем кратко итоги тому, что стало ясным для нас из откровенного учения в его отношении к праву человека владеть своим.

Прежде всего, мы думаем и утверждаем, что в откровенном учении нет и намека на долг «приобретать, хранить и умножать» свое имущество. Всюду вместо этого заповедуется не приобретать себе сокровищ на земле, не заботиться о том, что тлеет, и раздавать свое достояние неимущим. Иными словами, в откровенном учении заповедуется как раз обратное тому, что дозволяется и одобряется нашими системами нравственного богословия. Вследствие этого, естественно, и отношение к праву собст­венности в новозаветном Откровении и в нашем богословии устанавли­вается неодинаковое. Откровенное учение, как мы сказали, признает это право как наличный факт действительной жизни. И не только в пря­мых словах св. апостола Петра Анании[97], но и в абсолютном запрещении всякого посягательства на чужую собственность утверждается принцип неприкосновенности права каждого владеть принадлежащим ему по гражданскому закону. Христианство по самой своей природе не отрицало юридических норм общежития, даже такой нормы, как институт рабства. Но оно сообщало этим нормам новое освещение, вдыхало в них новый дух и через это преобразовывало их. Так было вообще, так и в отношении христианства к праву собственности. Оно признало это право в качестве юридической нормы, но само говорило не об этом праве, но о долге нашем отказываться от этого права в случае внешнего насилия и всегда думать не о том, чтобы владеть своим, но о том, чтобы делиться своим с другими. Поэтому, когда наше богословие говорит о том, что право собственности «святыня для христианина», то мы думаем, что это не христианская характеристика. Конечно, если под терминами «священный» и «святы­ня» подразумевать принцип неприкосновенности, то это — бесспорная истина. Но такое словоупотребление все-таки будет не вполне точным. Термины «священный» и «святыня» приложимы в истинном смысле сло­ва лишь к идеальным нормам собственно христианского нравственного закона. А такой идеальной нормой в христианстве является не право собственности, но, согласно учению Откровения и Церкви, добровольное внутреннее, а иногда и внешнее отречение от права собственности, когда последняя рассматривалась как общее достояние. Мысль эта, как сейчас увидим, проходит яркой нитью через все века жизни древней Церкви и на­ходит в святоотеческом учении такое резкое выражение, что самое про­исхождение права собственности рассматривается как признак оскудения любви среди людей и наглядное выражение отсутствия среди них истинно братского единения в жизни.

На рубеже письменности апостольской и святоотеческой находятся писания мужей апостольских. В этих памятниках древней церковной письменности мы, конечно, не встречаем подробно развитого учения о соб­ственности, но, однако, находим существенно важные для нас указания на то, что человек является в этом мире собственником лишь в условном смысле, только распорядителем Божиих даров; и, согласно воле Божией, должен смотреть на свое, как на принадлежащее всем его собратьям. В «Послании апостола Варнавы», этом древнейшем памятнике церков­ной письменности, его святой автор изображает, между прочим, два воз­можных пути нашей жизни: путь света и тьмы, путь любви и злобы. И в изображении первого пути встречается, как неотделимый признак истин­ной любви, совершенное общение верующих. «Люби ближнего, — пишет св. Варнава, — более души своей… Имей общение с ближними во всем и не называй ничего собственностью; ибо если вы общники в благах не­тленных, то не более ли в вещах тленных?… Не будь простирающим рук к принятию и сгибающим их, когда ты должен дать»[98].

В «Пастыре» Ерма находится довольно подробное раскрытие той мысли, что все в мире — Божие достояние, и человек должен владеть им так, чтобы все участвовали в обладании Божиими дарами. «Не пользуй­тесь, — увещает старица в видении Ерма, — одни творениями Божиими, но щедро раздавайте нуждающимся»[99]. «Всем давай, — заповедует Па­стырь, — потому, что Бог хочет, чтобы всем было даруемо из Его даров. Берущие отдадут отчет Богу… Дающий же не будет виноват, ибо он ис­полнил служение, какое получил от Бога»[100]. В подобии первом подробно раскрывается та мысль, что человек в этом мире не может иметь истин­ной собственности, но что если кто владеет чем-либо, то должен всем делиться с нуждающимися ближними. «Пастырь сказал мне: знаете ли, что вы, рабы Божии, находитесь в странствии? Ваш город находится да­леко от этого города. Итак, если знаете ваше отечество, в котором имеете жить, то зачем здесь покупаете поместья, строите великолепные здания и ненужные жилища?… Несмысленный, двоедушный и жалкий человек, не понимаешь ли, что все это — чужое и под властью другого… Итак, смотри, подобно страннику на чужой стороне, не приготовляй ничего бо­лее, как сколько тебе необходимо для жизни… Итак, вы, служащие Богу и имеющие Его в сердцах своих, смотрите: делайте дела Божии… Вместо полей, искупайте души от нужды, сколько кто может, помогайте вдовам и сиротам; богатство и все стяжания ваши употребляйте на такого рода дела, на которые вы и получили их от Бога. Ибо Господь обогатил вас для того, чтобы вы исполняли такое служение Ему. Делать это гораздо лучше, чем