силе (ср. Мк. 9, 1). В Литургии мы предвкушаем «Брачный пир» в Царстве Отца Небесного (ср. Мф. 22, 2). «Отчасти» обладаем мы сиим даром уже теперь, ожидаем же в терпении «наступления совершенного, когда все то, что отчасти, прекратится» (ср. 1 Кор. 13, 10).
Литургия строится таким образом, чтобы воспроизводить в нашем сознании возможно полнее «дело» Христа на Земле (Ин. 17, 4). Чрез постоянное повторение сего Акта, всеобъемлющий смысл его становится все более и более нашим личным созерцанием, нашим мировидением. Картина сия чрезвычайно богатая; в сущности — никогда неисчерпаемая, вечно новая и живая. В коротком по времени священнодействии вмещается «воспоминание» (Лк. 22, 19) о событиях, потребовавших ряд тысячелетий, неисчислимое количество людей, сынов и дщерей Адама. От сотворения мира и явления Человека, от момента падения Адама, потрясшего космическое бытие, до пришествия на Землю Бога-Спасителя; от Его возгласа «совершилось!»: мига, в который Он вкусил смерть по воспринятому им человечеству и в который началось восстановление сотворенного Богом — все сие сливается во-единое созерцание и молитву. Незадолго до совершения Своей первой и единственной Литургии и в час Гефсиманского плача Своего — Он, Господь, беседовал обо всем этом с учениками Своими (Мф. 26, 38), и все носил в Себе как «наши болезни» (Ис. 53, 3–4). И нам Он дает осязать Его «раны» (Ин. 20, 25), когда мы входим действенно и разумно в совершающееся в час Литургии.
Литургия есть Действие Самого Бога; она всецело принадлежит плану вечности. В ней проявляется Любовь Отца, и Сына, и Святого Духа в ее, любви, сострадании погибающим грешникам. Любовь Божия — жертвенная. Сею жертвою удержано человечество от исчезновения (ср. Быт. 2, 17). Животворящей силой ее сохраняется жизнь мира. Любовь Божия отдает Свою жизнь возлюбленным сынам человеческим: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3, 16; 1 Ин. 4, 9–10).
Вечный характер Литургии выражается еще и в том, что Господь до Своей смерти на Кресте, на Тайной Вечере, преподал Апостолам Свое Тело и Кровь. В историческом плане нарушена последовательность. Сохранена она в предвечном Троичном Совете, где все соединено в едином Акте, непротяженном, но объемлющем. Сначала все совершилось в Божественном Замысле о сотворении мира. Тогда уже Христос определился как Непорочная Жертва. Не раз говорил Он Апостолам, что Ему предстоит суд и смерть, и затем воскресение.
Да даст всем нам Дух Святой созерцать Христа, умирающего одиноким, всеми осужденным, никем не понятым. Он умирал один, по-человечески — позорною смертью; но таким путем Он потряс весь мир, радикально переменил ход истории, спас для вечности благой миллиарды людей, облагодетельствовал всю тварь.
Все сие, поскольку возможно, должен носить в своем сознании иерей, готовящийся совершить Литургию, «ибо в нас должны быть те же чувствования, которые и во Христе Иисусе» (ср. Флп. 2, 5). Чем теснее к стопам Христа приблизится христианин, тем меньше спутников обнаружит он вокруг себя. Имея в себе мысль о полном одиночестве Христа, не должны ли мы быть готовыми к нашей смерти тоже в одиночестве? Если бы нам, по любви к Нему, пришлось умирать без свидетелей от рук мучителей в застенках тюрем, то Он не оставит нас одинокими, но разделит с нами могущий выпасть на нашу долю подвиг, «ибо как Сам Он претерпел, быв искушен; то может и искушаемым помочь» (Евр. 2, 18).
Литургический акт, при внимательном отношении к его основной идее, и к его составным частям, воспитывает нас пребывать в атмосфере Христа. Господь увлекает нас духом обнимать весь мир, где миллионы людей в каждый данный момент или сокрушены ударами жестокой судьбы, или лежат у дверей смерти и стонами своими призывают помощь Свыше. В меру нашего личного опыта всякого рода страданий мы можем погружаться в безбрежное море людских терзаний и чрез молитву разделить с ними их ужасы, а иногда и радости. Возможно, что в какой-то момент мы настолько включимся в неизбывные муки всего человечества, что ни тело, ни психика, ни мысль не будут в состоянии следовать за плененным молитвою духом, предстоящим Богу в невыраженных словами воздыханиями (ср. Рим. 8, 26–27). Такая молитва есть дар Духа Святого, а не человеческих усилий: она доводит до грани смерти и вместе оживотворяет; она ведет нас в Гефсиманию и даже на Голгофу, и в то же время дает предвосхитить воскресение. В этой молитве мы познаем Христа, нисходящего во ад Своей безмерной любви, победительницы смерти.
Спасение миру сообщается чрез Литургическое священнодействие; особенно тем, которые жаждут воспринять благословение Отца Небесного. Нет ничего равного, ни подобного Делу Христа в путях избавления человечества. И те, которым вверено служение установленной Господом Литургии, содействуют братьям своим в шествии к бессмертию. В этом служении Церковь молится уже два тысячелетия, заботясь подобно Апостолу Павлу, о том, чтобы людям дано было истинное разумение открытых Богом вещей; чтобы они могли «постигнуть со всеми святыми, что есть широта и долгота, глубина и высота» предвечного замысла Творца о нас, предопределившего прежде сложения мира усыновление наше в Своем возлюбленном Сыне (ср. Еф. 3, 14–21; 1, 5).
Проходят век за веком, но в Духе Святом ничто не стареет, и тот же Дух, который влагал в уста Павла такие молитвы, и по сей день движет сердца священников и вообще верующих на молитву, в которой познается глубинным существом нашим, что Бог есть Отец наш, что на Земле явлен Свет безначального Бытия.
«Отче Святый, почтивый ны образом Твоим и даровавый нам благословение познати Истину Твою чрез воплощенного Сына Твоего и сошествие Святого Духа, от Тебе исходящего, не отврати Лица Твоего от нас, недостойных раб Твоих, но приими молитву нашу и ниспосли на всех сынов Земли дух истинного благочестия, да исполнится вселенная нетленным светом Твоего богоразумия, молимтися, Отче Благий, услыши ны и скоро помилуй».
Литургия — бесценный дар человечеству: чрез нее мы познаем от века сокровенную Тайну распятия любви Божией; в ней мы живем действенно образ Воскресения; чрез нее мы восходим на гору созерцания славы Преображения; она утоляет жажду нашего духа иною водою, текущею в жизнь вечную (Ин. 4, 14). Вкушавшие манну в пустыне — умирали, ядущие же хлеб, сходящий с небес, живы будут во веки (Ин. 16, 48–58). Служители Нового Завета, закрепленного Кровью Христа, свободны от древнего покрывала (ср. 2 Кор. 3, 12–18) и открытым лицом приносят прошения свои пред Лицо Отчее. Храм, где совершается Литургия, — есть преддверие Святого Царства, пребывающего на небесах. Сие служение для нас является источником непорочного наслаждения. Совершитель Таинства Литургии стоит в непосредственной близости к Сыну Божию, Который есть «исполнение Закона и Пророков» (Лит. Иоанна Зл.), чрез Которого мы стали обладателями «глаголов вечной жизни» (Ин. 6, 68; Ин. 17, 8).
Встреча вплотную с Единородным Сыном Отца не безболезненна для растленных грехом; она поражает нас, казалось бы, до последнего уничтожения, но она же затем перерождает нас уже в свободе от греха, приобщает нас к богочеловеческой универсальности Христа, доводя в нас образ Божий до совершенства.
Иерей, совершающий Литургию, как и присутствующие верующие, научаются жить в двух планах, по примеру Самого Христа: пребывать духом в сфере Божественной, и вместе тесно со-участвовать в трагических судьбах вселенной. По временам его, иерея, внимание будет преимущественно обращено на грандиозную панораму сотворенного мира, что и составит содержание его молитвы литургической; временами же дух его допускается восходить к бесконечному, к усвоению смысла излитой на нас благодати, к Свету, исходящему от Святой Троицы. Необходимо всем нам такое погружение в Литургию, чтобы ее вечная реальность стала сопутствующей нам в нашей повседневности; чтобы мы воистину «соделались царями и священниками Богу», независимо от того, из какого мы «колена или языка, народа или племени» (ср. Откр. 5, 9–10).
Литургия, в своей совокупности, охватывает не только библейские события, относящиеся к экономии спасения человека, но и вообще космическую жизнь, и даже то, что было до сотворения мира и чего ожидаем, когда «Бог будет все во всем» (1 Кор. 15, 28); когда «времени уже не будет» (Откр. 10, 6). К этому переходу из временной последовательности приготовляет нас Божественная Литургия. Ее полнота захватывает всецело нас, настолько, что когда я был в пустыне и служил один, имея только одного монаха на клиросе, который приходил ко мне, чтобы отвечать на прошения ектений, читать послания Апостолов, да и прочее вспомогательное участие, заменяющее народ, то ни я, ни тот монах — не испытывали какого бы то ни было недостатка: весь мир был там с нами; мир и Господь; Господь и вечность. Этот пустынный опыт научил меня молиться священнической молитвой и с народом, и без его видимого присутствия.
Позволю себе сказать, что в моем сознании преобладает современный опыт, а не древний. Начался сей опыт тогда, когда я еще вовсе не был знаком с творениями Святых Отцов. Внушенный — я так верю — тем же Духом, исходящим от Бога, он, опыт, во многом совпадал с писаниями Отцов-аскетов; но вместе и отличался от них в силу разительной перемены условий мировой жизни. Эсхатологические предощущения свойственны нашему веку в большей мере, чем когда-либо в прошлом: «Земля и все дела на ней сгорят» (2 Пет. 3, 10). Огонь уже готов, и отдан в руки безумных. Мир взят от лица вселенной. Положительная сторона этих страшных событий в том, что не только христиане, но даже и неверующие настойчиво призываются расшириться умственно и перешагнуть узкие рамки своих национальных инстинктов или культур и мыслить в общечеловеческих измерениях. Нам приходится наблюдать, и даже часто, обратное сказанному: стремление к независимости даже малочисленных и несовершенно развитых племен. Но эти обратные движения, полярно противоположные подлинной нужде, всегда были присущи парадоксальной истории падшего человечества.
Ныне становится невозможным для иерея, приносящего Бескровную Жертву, пребыть в пределах лишь местных нужд, забывая все прочее человечество, судорожно бьющееся в адских тисках взаимной ненависти и всякого рода насилий. Как бы ни была чревата наша современность апокалиптическими катастрофами для грядущего, молитва христианина не должна ослабеть от кажущейся безнадежности, но возрастать в своей интенсивности: мы брошены в первые ряды великой духовной битвы.
Высока наука Евангельского Духа: нашим естественным — в состоянии падения — силам она не доступна. Но двухтысячелетний опыт нашей Церкви в подвиге покаяния показал, что человеку может быть дана Свыше духовная мощь, и тогда он становится способным выносить выше-естественное сострадание. Настоящее тело наше, с его психическим аппаратом, несравненно слабее
