для нас и в рамках только нашей — современной русской или, если шире, европейской — культуры. Задача каждого читателя Библии — понять библейский язык в широком смысле слова, не только слова и фразеологические обороты, но и весь исторический и культурный контекст, который стоит за ними. Если мы не умеем понимать библейский культурно-языковой контекст, то мы можем неправильно понять слово Божье.
Когда подобные недоразумения на стыке языка и культуры приводят к неверному пониманию Библии, нам кажется, что Библия противоречит сама себе или общеизвестным фактам. Вот одно из частых возражений начинающих читателей Писания: «Почему в Библии говорится, будто мужики рожают?»
Понятно, что, когда библейский автор писал в родословии, например, «Фарра жил семьдесят лет и родил Аврама, Нахора и Арана» (Быт. 11:26), он не имел в виду, что Аврам, Нахор и Аран вышли из утробы своего отца Фарры, и притом в один и тот же год. Выражение «А родил Б» — идиома, которая означает, что мужчина по имени А дал жизнь одному из своих потомков по имени Б (при этом А и Б — не обязательно отец и сын; возможно, речь идет о деде и внуке, прадеде и правнуке и т. д.). В случае Фарры имеется в виду, что ему было семьдесят лет, когда появился на свет его первенец, а затем родились и другие дети.
Итак, Библия написана в рамках иной, чем наша, культуры и предназначена для всех времен и всех народов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в Библии мы не находим привычных нам стилей и форматов описания фактов. Библейский стиль — это не стиль милицейского протокола, научного исследования и тем более не абсолютно формализованный стиль, присущий компьютерным языкам. А когда в Библии речь идет о невидимом, духовном мире, то и здесь язык Библии отличается от языка современной философии, а во многом — и от языка систематического богословия.
Мы лучше всего поймем Писание, если примем, что язык Библии — это язык обыденного житейского разговора, с обыденными требованиями к точности и полноте описания. Библия говорит правду — в том числе и тогда, когда новозаветный автор вольно (то есть не буквально) цитирует Ветхий Завет или когда ветхозаветный автор использует образный язык; Писание правдиво, когда евангелист подробно описывает одни события и пропускает другие, а библейский историк округляет числа. Поясню эту мысль несколькими примерами из книги Чарльза Райри «Основы богословия»:
Вольное цитирование, образный язык, различные описания одних и тех же событий не мешают правде быть правдой. Например, вы говорите: «NN заработал сто тысяч долларов». «Правда?» — переспрашиваю я (вот уж не думал, что он так богат). Вы отвечаете «да» и говорите правду, даже если NN, по данным налогового управления, заработал 100357 долларов. Или я говорю: «Я видел, как солнце восходит над Большим Каньоном — поразительное зрелище!» Я говорю правду, хотя, с точки зрения астрономии, солнце не восходит над Большим Каньоном. (…)
Еще один пример: моя жена рассказывала, что она видела, как гвардеец почетного караула у Букингемского дворца упал в обморок. В тот день было очень жарко, и солнечный удар получили (и упали в обморок) трое часовых. Об этом сообщили в газете, и это было правдой. Если бы моя жена утверждала, что пострадал только один солдат, ее сообщение было бы неправдой. Но жена сказала о том, который был к ней ближе и которого она видела своими глазами; (…) она сказала правду. Апостол Павел утверждает: «…в один день их погибло двадцать три тысячи» (1 Кор. 10:8); а в Книге Чисел о том же событии сказано: «умерших же от поражения было двадцать четыре тысячи» (Числ. 25:9). Оба стиха говорят правду (вероятно, обе цифры — приблизительные; к тому же Павел говорит о погибших в один день, а Книга Чисел учитывает и тех, кто погиб позже).
(…) Большинство споров об ошибках, истине, правде слишком абстрактны; это — споры философов. Но большинство людей прекрасно понимает, что говорить приблизительно — не значит говорить ложь. Библия непогрешима; она говорит правду; ни в одном ее слове нет лжи» (Райри Ч. Основы богословия. С. 95–96).
Но если истолковывать все в переносном смысле, то любая фраза может иметь какой угодно смысл; а отсутствие определенного смысла есть бессмыслица. Кажется, Ф. М. Достоевский однажды заметил, что аллегорию о франко-прусской войне он сможет вывести буквально из любого текста, который ему принесут, будь то «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя, державинская ода «Бог» или стихи Фета. Ведь так и из Библии можно вывести все что угодно?
Нет, из Библии нельзя вывести «все что угодно». Заметим, что язык обыденного житейского разговора, о котором мы здесь говорим, — это вовсе н_е аллегория. Беседуя друг с другом, мы обычно не говорим аллегориями; мы хотим донести до собеседника какую-то мысль, какую-то конкретную информацию — и, как правило, нам это удается!
Заметим, что непосредственный смысл библейского повествования остается в силе даже в том случае, когда рассказ имеет иной, более глубокий смысл, помимо буквального. Например, в рассказе об Иосифе и его братьях (Быт., главы 37, 39–50) можно усмотреть аллегорию об Иисусе Христе и Его братьях — евреях. Однако при этом прямой и непосредственный смысл повествования остается в силе. Иосиф действительно видел сны и был продан своими братьями в рабство к язычникам в Египет, где стал великим правителем, а затем открылся своим братьям и помог своей семье переселиться в Египет.
Впрочем, если речь идет об описании духовной реальности, то язык Библии неизбежно становится образным. Мы просто не можем описать невидимую духовную реальность иначе, как посредством символов.
Очень часто, толкуя о вещах, неуловимых чувствами, мы вынуждены употреблять слова, которые в прямом своем смысле обозначают вполне ощутимые предметы или действия. Когда мы говорим, что улавливаем смысл фразы, мы не думаем, что гонимся за смыслом и ловим его, как охотники. Все знают это явление, и в учебниках оно зовется языковой метафорой. Если вы думаете, что метафора — просто украшение, причуда ораторов и поэтов, то вы серьезно ошибаетесь. Мы просто не можем говорить без метафор об отвлеченных вещах. В труде по психологии и по экономике не меньше метафор, чем в молитвеннике и в сборнике стихов. Всякий филолог знает, что без них обойтись нельзя (Льюис К. С. Чудо// Собрание сочинений в 8 томах. Т. 7, 2000. С. 196–197).
Однако и эти образы имеют вполне определенный смысл.
Неправы те, кто думает, будто «выражаться метафорически» значит «говорить условно, не всерьез». Они правильно считают, что Христос выражался метафорически, когда велел нам нести крест; но они не правы, выводя из этого, что Он просто посоветовал нам пристойно жить и давать немного денег на бедных. Они правильно считают, что огонь геенны — метафора, но они не правы, выводя из этого, что речь идет «всего лишь» об угрызениях совести. Они говорят, что рассказ о грехопадении нельзя понимать буквально, но почему-то выводят отсюда (я сам слышал), что падшие люди, в сущности, стали лучше. Поистине разумнее решить, что если «у меня разбито сердце» — метафора, понимать ее надо в самом жизнерадостном смысле. Такие объяснения, честно говоря, я считаю просто глупыми. Для меня самые образные выражения христиан означают вещи потрясающие и «сверхъестественные», сколько ни очищай их от древних метафор. Они означают, что кроме физического и психофизического мира ученых есть и нетварная, безусловная Реальность, вызвавшая этот мир к Бытию; что у Реальности этой — свое строение, в определенной мере (но не в полной, конечно) выраженное в учении о Троице; что Реальность эта в каком-то земном году вошла в наш мир, стала одной из его тварей и произвела какие-то действия, которые мир сам по себе произвести не может; и, наконец, что это изменило наши отношения к безусловной реальности. Заметьте; бесцветное «вошло в наш мир» ничуть не менее образно, чем «сошел с Небес»; мы просто заменили вертикаль горизонталью. И так будет всегда, если вы попытаетесь подправить старый язык. Речь станет много скучнее, но никак не буквальное (Там же. С. 200–201).
Библия описывает не только духовную реальность, но и вполне конкретные события, происходившие в пространстве и времени. Можно ли сказать, что эти события описываются буквально и правдиво?
Да, действительно, исторические события происходили обычным образом и были описаны очевидцами правдиво — на обыденном уровне точности. Разница между образным и буквальным описанием довольно очевидна.
Говоря, что Христос — Сын Божий, никто и не думал внушить, что Бог производит потомство в нашем, земном смысле; и потому мы ничуть не обличаем христианство, называя это метафорой. Но когда говорят, что Христос превратил воду в вино, надо понимать это буквально: если это произошло, чувства могли воспринять это, язык — описать. Когда я говорю: «У меня разбито сердце», вы прекрасно знаете, что увидеть этого нельзя. Если я скажу: «У меня разбилась чашка», а она цела, — я или солгал, или ошибся. Свидетельство о чудесах, происшедших в Палестине в I веке, — или ложь, или миф, или исторический факт. Если они (или их большая часть) — ложь или миф, христианство обманывает людей вторую тысячу лет (Там же. С. 201).
Разве библейские рассказы о чудесах не противоречат общепризнанным научным фактам?
Библия содержит описание чудес, и в этом нет противоречия известным фактам. Никто и никогда не доказал, что чудес не бывает. Естественные науки занимаются не чудесами (то есть исключительными и невоспроизводимыми явлениями), а как раз тем, что повторяется регулярно и поддается воспроизведению в лабораторных условиях; поэтому вопрос о возможности чудес просто выходит за рамки компетенции естественных наук (более подробно об этом можно прочитать в процитированной выше книге К. С. Льюиса «Чудо»).
В то же время, если что-то в Библии кажется мне невероятным, не стоит торопиться объявлять это чудом. Тот, кто, опираясь на Библию, станет отстаивать чудесную беременность у иудейских патриархов, — просто неграмотен (как и тот, кто отвергает достоверность Библии, потому что «мужики не рожают»). Как правило, чудо описывается в Библии именно как чудо. Если же о чем-то весьма необычном в Писании говорится как о вполне обыденном событии, то стоит задуматься: «А правильно ли я понял то, что прочитал?»
Верно ли я понял, что в библейских повествованиях не всегда содержится полный и детальный отчет об исторических событиях?
Да, действительно, библейские авторы, как правило, не стремятся описать каждое событие всесторонне и полно. Заметим, что любой историк производит отбор фактов в соответствии с теми задачами, которые ставит перед собой, —
