пишет апостол и в который он советует не впускать лжеучителей — это место собрания церкви (общины), т. е. сама церковь (община).
Примечательно уже то, как приветственные стандартные пожелания «благодати, милости, мира» дополняются типичными именно для Иоаннова языка «в истине и любви» (ст. 3). Также очень характерно для апостола Любви:
И ныне прошу тебя, госпожа, не как новую заповедь предписывая тебе, но ту, которую имеем от начала, чтобы мы любили друг друга[908] (2 Ин. 5).
116. Адресат 3 Ин.
Адресат 3 Ин. обозначен по имени — Гаий (Ga/i+oj). В те времена это было одно из самых распространенных имен, так что в Новом Завете упоминаются еще три Гаия (см. Деян. 19, 29; 20, 4 и 1 Кор. 1, 14; Рим. 16, 23), ни одного из которых не следует отождествлять с Гаием 3 Ин. Судя по всему, он был другом св. Иоанна («старца») в соседней общине. Выдвигались и более смелые конкретные предположения — о том, что Гаий был предстоятелем той самой общины, к которой обращено 2 Ин.[909] Более осторожным выглядит мнение о том, что он принадлежал к другой общине и притом был одним из ее состоятельных и гостеприимных членов[910].
117. Причины написания и содержание 3 Ин.
Одна из самых коротких книг Нового Завета очень сходна с 2 Ин. по формату, стилю и авторству. Например, часто повторяется обращение «возлюбленный» (1. 2. 5. 11), встречающееся (во мн. ч.) в 1 Ин. Или же:
О Димитрии засвидетельствовано всеми и самою истиною; свидетельствуем также и мы, и вы знаете, что свидетельство наше истинно (ст. 12).
Не напоминает ли это стилистически близкое Ин. 19, 35? То же самое касается 3 Ин. 13-14 и 2 Ин. 12.
Но все-таки по содержанию 3 Ин. отличается от двух предыдущих. Нет упоминаний о христологических лжеучениях, а также не говорится о недостатке и, следовательно, необходимости любви между христианами вообще. Св. Иоанн пишет о конкретных наболевших проблемах, связанных с управлением церковью, но пишет очень конспективно, подразумевая, что суть конфликта читателю хорошо известна. Упоминается некий Диотреф (ст. 9) — вероятно, руководитель одной из общин, который «любит первенствовать» и потому не принял странствующих миссионеров, в том числе и пришедших от лица «старца» или «пресвитера» (св. Иоанна)[911]. «Такой отказ в гостеприимстве и побудил апостола написать письмо Гаию — видному члену соседней общины, который несколько раз уже зарекомендовал себя как гостеприимный хозяин»[912]. «Пресвитер» просит его и впредь продолжать в том же духе, помогая странствующим проповедникам — таким, как Димитрий, который должен скоро прибыть (ст. 12).
В определенном смысле 2 и 3 Ин. представляют собой два напряженных полюса (тезис и антитезис), созидающих некий баланс в вопросе о допустимости общения и гостеприимства по отношению к гостям-проповедникам. С одной стороны, увещание 2 Ин. даже не впускать в дом (в церковь) тех, кто сеет ложь и разделение (2 Ин. 10-11)[913], а с другой стороны, 3 Ин. с увещанием принимать гостей-христиан из других общин.
Небезынтересно и то, что «в конце XIX века в науке было высказано мнение, что Диотреф есть представитель монархического епископата, возникающего на месте прежнего патриархально-миссионерского строя»[914].
Так или иначе 3 Ин. — одно из тех новозаветных писаний, которые имеют прямое отношение к вопросу о формировании церковной иерархии в недрах первоначального христианства (наряду также с Пастырскими посланиями; см. гл. XI). Речь идет о тех апостольских принципах, на которых она должна держаться и которые сводятся не только к факту апостольского преемства и даже не только к требованию преемства в верности проповеданному Священному Преданию. Апостольство Христианской Церкви предполагает прежде всего сохранение духа Христовой любви, апостолом которой был св. Иоанн Богослов.
X. Другие новозаветные писания
§ 16. Послание к Евреям
Послание к Евреям — одна из тех новозаветных книг, что отмечены ярко выраженными неповторимыми особенностями, причем как с точки зрения языка и стиля, так и с точки зрения содержания. Оно стоит несколько особняком, представляя собой загадку и одновременно давая богатейший материал для христианского богословия. Будучи такой самобытной новозаветной книгой, Евр. дает еще одно весомое свидетельство о Новом Завете как о достаточно широком по своим подходам и стилям спектре Писаний, благовествующих и богословствующих об Иисусе Христе.
«Намеренно риторическое, тщательно продуманное в плане, написанное на великолепном греческом языке, страстно сконцентрированное вокруг Христа, Послание к Евреям содержит целый ряд незабываемых интуиций, которые не прошли бесследно для христианства»[915].
118. Проблемы жанра, авторства и адресата
Как в первоначальной христианской древности (в первые века), так и в последние века развития новозаветной критики толкователи и исследователи Нового Завета, обращаясь к Евр., неизбежно приходили к выводу: все три составляющие названия Евр. (т. е. «1) Послание 2) ап. Павла 3) к Евреям») следует понимать в каком-то не строгом, а расширенном, условном смысле.
В самом деле, Евр. в жанровом отношении меньше всего похоже на послание. У него нет обращения, а его знаменитое начало: «Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках…» сразу настраивает читателя на торжественно-проповеднический риторический лад. Поначалу почти напрочь отсутствует личностное авторское отношение, и лишь затем текст как-то незаметно переходит в более-менее эпистолярную плоскость (появляется обращение «братья», в последних главах — приветствия и увещания). По меткому выражению одного библеиста (Х.Е. Дана[916]), Евр. «начинается как трактат, продолжается как проповедь, а заканчивается как послание». Сам автор Евр. называет его «словом увещания» (Евр. 13, 22).
Авторство: «Это знает только Бог»
Против Павлова авторства, понимаемого в строгом смысле слова, говорит язык Евр. Будучи написанным на самом правильном и красивом греческом языке во всем Новом Завете (изящнее даже языка св. Луки), Евр. в этом отношении именно с аутентичными посланиями ап. Павла имеет меньше всего общего. Язык Павловых посланий — неправильный, с сильной печатью семитизма (как, впрочем, и язык многих других новозаветных книг), к тому же отмечен ярко выраженным эмоциональным, личностным отношением. Кроме того, Ветхий Завет в Евр. приводится по переводу LXX, тогда как «ап. Павел читал Ветхий Завет в еврейском подлиннике»[917].
«Стилистически наиболее «греческий» текст — это Послание к Евреям. Вы знаете, что церковное предание всегда связывало Послание к Евреям с «мыслями» апостола Павла, но не ему приписывало авторство текста как текста, как составление самой словесной материи. Разумеется, это совсем не его слог… Эдуард Норден, который… подходит к новозаветным текстам как специалист по греческой прозе, очень живописно излагал, как специалист по античной словесности сразу успокаивается, какой у него возникает душевный комфорт, когда он от других новозаветных текстов переходит к Посланию к Евреям, — наконец, ему как эллинисту все понятно»[918].
Неудивительно, что убеждение в принадлежности Евр. Павлу «было высказано Церковью не тотчас и не одновременно во всех частях христианского мира. Только начиная с V в., Павлово происхождение Евр. не вызывает возражений и не сопровождается ограничительным толкованием[919]. В начале II века Тертуллиан приписывал Евр. Варнаве[920]. Трудно сказать, было ли это его личное критическое мнение, или он выражал предание, принятое в известных кругах западного христианства.
Несомненно одно: представление об ап. Павле как авторе Евр. не пользовалось всеобщим распространением на Западе. Мы его встречаем у старших представителей Александрийского богословия, но уже современник Тертуллиана, Климент, думал, что греческий текст, в котором до нас дошло Евр., есть перевод Павлова оригинала, сделанный кем-либо из его учеников. А ученик Климента, Ориген, противопоставлял в Евр. Павловы мысли и не-Павлово изложение. Ориген признавал, что Предание не без основания называет Евр. Павловым, но кто был его автором, этого Ориген сказать не мог. «Это знает только Бог». Формула Оригена может быть выражением проблемы Евр. и для нашего времени»[921].
Евр. обнаруживает много общего с александрийской традицией богословствования и толкования Писания, а также с греческой философской традицией. Например, аллегорическая манера сближает Евр. с творениями Филона Александрийского. Из этого, однако, совсем не обязательно следует, что Евр. написано в Александрии — тем более, что о раннехристианской Церкви в Александрии ничего неизвестно. Более вероятно, что отправителями Евр. были италийские христиане (Евр. 13, 24). Откуда они писали? Возможно, что из Иерусалима (ведь известно, что в Иерусалиме бывали римские иудеи, см. Деян. 2, 10), а может быть, даже и не из Палестины. Сказать что-либо более конкретное — значит высказать не более, чем предположение.
«Есть своего рода ирония в самом факте, что самое богословски и риторически утонченное произведение Нового Завета остается, строго говоря, анонимным»[922].
Однако имя ап. Павла далеко не случайно стоит в заглавии Евр., как это в конце концов и закрепилось в церковной традиции. Написанное явно не самим Павлом, Евр. также явно свидетельствует о своем авторе как о верном последователе Павлова богословия. Не будучи Павловым по букве, Евр. однозначно Павлово по духу. В пользу Павла говорит и ряд деталей — таких, как упоминание Тимофея в Евр. 13, 23, благословение тоже вполне в Павловом стиле (13, 20-24).
Надписание «к Евреям» имеется уже в папирусе Честера Битти II (P46), конец II века, древнейшем из дошедших списков. Хотя из этого не обязательно следует, что оно было изначальным: какого-либо иного адресата в названии древность не сохранила[923].
Таким образом, с адресатом, как и с отправителями и другими обстоятельствами написания Евр., полной ясности. Какие евреи имеются в виду? Об этом лишь косвенно можно судить по богословскому содержанию Евр. Можно, например, предположить, что Евр. обращено к христианам, ценившим иудейский религиозный культ. А иначе почему в Евр. так подробно, с большим знанием дела и любовью говорится о ветхозаветной истории, ветхозаветном богословии и ветхозаветных богослужебных реалиях?
Вопрос об адресате выглядит тем более интригующим, что в Послании встречаются явные намеки, что оно адресовано конкретной общине (см., например, Евр. 10, 32; 12, 4 и др.).
Теоретически первым адресатом могли быть христиане какой угодно общины: почти в каждом городе были и иудео-христианские, и смешанные общины.
Но наибольшее внимание исследователей обычно привлекают кандидатуры Иерусалима или Рима[924]. Если «евреи», к которым адресовано послание, были иудео-христиане Иерусалима («Церковью евреев» называли в древности иерусалимскую церковь[925]) или, шире, Палестины, то автором мог быть кто-либо из италийских христиан, от лица которых он и передает привет (см. Евр. 13, 24).
«Храм в Иерусалиме еще стоит (ср., например, 9, 8 и слл., а также формы настоящего времени в 8, 4-5 и др.). Но в послании часто чувствуется напряженное ожидание грозных событий, которые должны разразиться с минуты на минуту (ср., например, 10, 25. 36 и слл., и др.). В такой предгрозовой атмосфере иерусалимские иудео-христиане жили в шестидесятые годы»[926].
В том случае, если Евр. было обращено к иерусалимской иудео-христианской общине, оно могло звучать не только и даже не столько как слово
