какой-либо важной, таинственной истине. Наглядный пример здесь — чудо насыщения пятью хлебами пяти тысяч человек. Это единственное чудо, о котором говорится во всех четырех Евангелиях. И только в Ин. оно упоминается как повод к длинной проповеди о хлебе жизни.
Конечно, мы должны учитывать, что здесь перед нами предстает не только непосредственно то, что делал и говорил Сам Иисус, но и рассказ — текст, составленный евангелистами.
С одной стороны, «при литературно-критическом исследовании и анализе языка рассказов о чудесах этот материал начинает таять и заметно сокращаться в объеме»[91]. С другой стороны, «при строго критическом подходе к рассказам о чудесах остается доступная изучению и описанию историческая основа»[92].
Итак, дела Иисуса были не просто чудесами, призванными изумить своей необычностью. Они были знамениями некоей реальности, которая предстает подчас не без помощи сопутствующих слов.
Эти «отдельные» чудеса были знаками и частичной реализацией того, что должно осуществиться в Царстве Божием:
30 Много сотворил Иисус пред учениками Своими и других чудес (по-слав. и точнее: знамений), о которых не писано в книге сей. 31 Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его (Ин. 20, 30-31)[93].
Таким образом, Слова (учение) и дела (чудеса-знамения) Иисуса нельзя рассматривать в отдельности, ибо это две стороны одной медали.
20. Иисус и Бог-Отец
Более поздние (времен Вселенских соборов) святоотеческие отточенные формулировки о единосущии, равночестности, нераздельности и неслиянности лиц Святой Троицы, которыми Церковь до сих пор пользуется при исповедании веры и в догматической речи, внешне достаточно явно отличаются от евангельской терминологии. И дело не только в самой терминологии. Ведь она рождается как необходимость выразить то новое, что посещает человеческий разум на путях поисков и познания истины, где навстречу этим поискам идет Божественное откровение. И все же нельзя не заметить, что в Евангелии единство Иисуса как Сына Божия с пославшим Его Отцом, равно как и Его отношения с «другим Утешителем» (Ин. 14, 16), выражены с совершенно неподражаемым и «неподдельным», личностным проникновением. Те места в Новом Завете, где об Иисусе говорится, что Он обращался к Богу как к Своему Отцу с помощью арамейского «Авва», признаются в современной библеистике как одни из наиболее аутентичных свидетельств об Иисусе. То есть как такие высказывания, которые раннехристианская Церковь сохранила в нетронутом виде так, как они звучали в Его устах. С точки зрения иудеев — современников Иисуса можно сказать, что Он осмеливался обращаться к Богу с глубоко личным, интимным, но в то же время почтительным «Авва», передаваемом в ряде случаев даже без перевода (Мк. 14, 36; Гал. 4, 6; Рим. 8, 15). А чаще по-гречески как o( path/r (или в звательном падеже pa/ter), и означавшим буквально «мой дорогой Отец (Отче)». В тогдашней иудейской религиозной практике это было явным новшеством[94].
Удивительный результат здесь опять дает сравнение таких, кажется, различных вариантов Благой вести, как Синоптические Евангелия и Евангелие от Иоанна. У евангелистов-синоптиков:
Все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть (Мф. 11, 27; ср. Лк. 10, 22).
В Ин. о Своем единстве с Отцом Иисус говорит гораздо больше.
«Эту тему — Отец и Сын «знают» друг друга — Иоанн развивает в богословских терминах; и впрямь здесь неявно содержится целое богословие. Но само речение, взятое из Матфея (Лука тоже приводит его, немного переиначив) — не богословское, а личное, естественное, как возглас»[95].
Указанное изречение, кстати, долгое время считалось в библеистике поздним по сравнению с Синоптической традицией образованием. Оно возникло в эллинистической среде, связанной с писаниями Иоанна (в которых действительно Иисус часто говорит о Себе как о Сыне без какого-либо уточнения, а Бога называет «Отец Мой») — «метеоритом, упавшим с Иоанновского неба»[96]. Однако и лексика, и стиль — явно семитские. Также и ряд других соображений говорит о том, что перед нами — один из примеров в высшей степени самобытного высказывания Иисуса о Себе и Своих отношениях с Отцом, скрывающего в себе, возможно, притчу об отношениях всякого отца с сыном. Или, точнее, учителя как отца с учеником как сыном[97].
Сюда же следует отнести и очень ценное место из Павлова наследия: в Гал. 4,6 апостол приводит изречение «Авва, Отче!» именно как нечто изначальное, в высшей степени характерное и определяющее в служении Иисуса как Сына Божия.
21. Иисус — толкователь Закона
Иисус настаивал на исполнении Закона Моисеева, так как Закон был и остается выражением воли Бога. Особенно это подчеркивается в иудео-христианском Евангелии от Матфея:
17 Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или Пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. 18 Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из Закона, пока не исполнится все. 19 Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном (Мф. 5, 17-19).
Во многом Иисус вел Себя вполне в соответствии с общепринятыми правилами и обычаями, основанными на Законе. Хотя Он и не имел формального образования и не был книжником (см. § 5. 1), Его называли «Равви» или «Учитель». Он проповедует в синагоге во время богослужения[98] (Лк. 4, 16 слл.). Споры, в которые вступал Иисус по поводу того или иного места Закона, были распространенной формой обнаружения того или иного нового толкования, которое впоследствии становилось общим достоянием (см. § 5. 1).
Но если бы дело обстояло только так, Иисус не был бы распят… Чаще всего подобное соблюдение «правил игры» Иисусом было лишь формальным следованием «законам жанра», тогда как по сути Он выступал с новым словом и зачастую с резкой критикой существующего понимания Закона. Вернее, его исполнения — прежде всего фарисеями. Это была борьба «ясного, простого, прямого, сущностного мышления против извилистости и тупой предвзятости казуистической диалектики и против невероятно узкого и закостеневшего толкования Писания. Его афоризмы, направленные против фарисейства, стремятся свести и сосредоточить религиозно-моральные требования к их существенному смыслу»[99].
Новизна состояла как в углублении и расширении в область сердечных помышлений одних заповедей (таких, как «не убей», что истолковывается Иисусом и как запрет на гнев, Мф. 5, 21-22), так и попросту в отмене некоторых других (о клятве, Мф. 5, 32; о разводе, Лк. 16, 18).
Имея много общих черт с ветхозаветными пророками, Иисус в чем-то и отличался от них. Он возвещал новое совсем не так, как пророки, которые всегда начинали свою речь словами типа: «И было слово Господне ко Мне…» или «Так говорит Господь…» Да и в традиции устного предания иудейские учителя (равви), желая ввести какое-либо новое толкование, говорили примерно так: «Равви Х говорит от имени равви Y…»[100] Иисус говорил прямо, уверенно, безапелляционно и в то же время торжественно: «А Я говорю вам…», в каком-то смысле противопоставляя Свои повеления заповедям Закона[101]. Не менее уверенно звучало и Его «Аминь говорю вам»[102]. Такая форма речи («аминь» не как подтверждающий ответ[103], а как введение к новому высказыванию) не встречалась более нигде и никогда раньше, и согласно выводам исследователей считается исключительной, беспрецедентной характерной чертой речи Самого Иисуса[104]. Это тем более удивительно, что перед нами иноязычное (семитское) слово, оставленное в греческом тексте без перевода[105].
22. Некоторая загадочность речи Иисуса
Проповедь Иисуса с ясностью, выразительностью и требовательностью сочетает еще и определенную загадочность. Живущие много времени спустя после евангельских времен, мы склонны списывать ее на недосказанность, которую допускал Иисус, или на наше незнание каких-то специфических реалий древности и религиозной жизни тогдашних иудеев. Однако подобная загадочность озадачивала уже тех, кто непосредственно слушал Иисуса и даже тех, кто потом записывал такие «загадочные» изречения. И что очень важно (и косвенно свидетельствует опять-таки о благоговении перед Иисусом как перед Богом): ученики передавали эти изречения своего Учителя в неотредактированном виде, хотя смысл оставался не вполне понятным.
Сюда, например, можно отнести слова о Царстве Божием, которое «силою берется» (Мф. 11, 12; возможные толкования см. § 12. 3), об Иоанне Крестителе, который «больший из рожденных женами», «но меньший в Царстве Небесном больше его» (Мф. 11, 12), о трех категориях скопцов (Мф. 19, 12) и т. п.[106]
В ряде случаев прозрение наступало позже, после Воскресения Иисуса, и тогда мы читаем краткое пояснение евангелиста:
19 Иисус сказал им в ответ: разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его. 20 На это сказали Иудеи: сей храм строился сорок шесть лет, и Ты в три дня воздвигнешь его? 21 А Он говорил о храме тела Своего (Ин. 2, 19-21).
§ 18. Весть Иисуса с точки зрения содержания
23. Проповедь «Царствия Божия»
Христос провозглашал Благую весть в терминах наступления Царствия (или Царства) Божия, в связи с чем и призывал народ Израиля обратиться (покаяться). Именно весь Израиль, то есть весь народ Божий, а не отдельных индивидуумов. Понятие «Царствие Божие» (h( basilei/a tou= qeou=), или в иудео-христианском Мф. во избежание употребления имени Бога[107] (см. § 43. 2) — «Царствие Небесное» (h( basilei/a tw=n ou)ranw=n), содержит более динамический, нежели пространственный аспект[108]. Имеется в виду царствование или правление Бога как царя[109], а не царство как территория, хотя в Евангелии используются и пространственные образы.
Выражение «Царствие Божие», много раз встречающееся в речи Иисуса в Евангелиях, пользовалось редким употреблением в литературе древнего иудаизма — как междузаветного, так и современного Иисусу (в том числе ессейской). Более того, выражение «Царствие Божие» звучит из уст Иисуса в подавляющем большинстве случаев в более ранней, Синоптической традиции, чем в остальных писаниях Нового Завета[110]. Замечательно и то, что Иисус употребляет его в самых разных оборотах речи, что является и вовсе исключительным, впервые возникшим речевым явлением. В Его речи «Царство Божие» (иногда даже просто «Царство») встречается в таких сочетаниях: «приблизилось Ц.Б.», «Ц.Б. силою берется», «входить в Ц.Б.», «наименьший в Ц.Б.», «Ц.Б. внутри вас», «ключи от Ц.Неб.», «достигло до вас Ц.Б.», «уготованное Ц.», «затворять Ц.Б.», «быть недалеко от Ц.Б.» и т. п.[111] Также показательно, что «за пределами Синоптического предания, передающего речения Иисуса, выражение «Царство Божие» отходит на задний план; уже у Павла оно становится редким, а в Евангелии от Иоанна встречается лишь дважды (3, 3. 5)»[112], что можно вообще считать за один раз и если не считать близкого по смыслу высказывания Самого Иисуса в Ин. 18, 36.
Бог изначально — царь всей Вселенной. Его царствование, Царствие непрестанно обновляется, Он воцаряется (ср. Псалмы воцарения
