то, что образует заключительную часть. При этом Пасха Страстей (страданий) и Пасха Воскресения неразрывно связаны и составляют одно целое[685].
В страстных главах (т. е. главах, где говорится о Страстях Христовых) все «становится на свои места»: находят раскрытие все титулы Иисуса и завершаются все нити, проходящие через Евангелие.
«К Мк. особенно применимо определение формы и смысла Евангелий, предложенное Мартином Келером: «Евангелия можно назвать историями Страстей с обстоятельным введением»«[686].
Рассказ о страданиях Иисуса, начиная с ареста и заканчивая погребением, должен был появиться очень скоро. Несомненно, это один из самых древних пластов первоначального Предания. Такой рассказ приводят все четыре Евангелия — во многом параллельно, но с разными оттенками.
Так, Марк обращается в том числе и к неверующим или маловерующим и хочет подвести их к исповеданию язычника у подножия Креста: «Истинно Человек Сей был Сын Божий» (см. Мк. 15, 39).
Приводя факты без обработки, евангелист старается потрясти читателя описанием того, что делали с Иисусом: Его предал ученик, Его взяли под стражу, Его судил первосвященник, от Него отрекся еще один ученик, Его судил Пилат, против Него был настроен весь народ, над Ним издевались, Его распяли вместе с разбойниками… Отсутствие какой-либо даже самой мимолетной оценки («Ему было больно», «над Ним жестоко издевались») не только не уменьшает силу воздействия рассказа, но, наоборот, пронзает душу еще сильнее.
Краткий рассказ о последней Вечере (14, 17-31) состоит из установительных слов Евхаристии (стт. 22-25), обрамленных предсказанием о предательстве Иуды (стт. 17-21) и об отречении Петра (стт. 26-31). Таким образом, Иисус знал об этих событиях. Он знал и то, что не должен ждать от человека, от Своих учеников ни признания, ни верности… Он Сам шел на Свои страдания.
На фоне перечисляемых дальнейших действий поражает молчание Иисуса, начиная с ареста. Оно лишь изредка прерывается особо значимыми фразами. Иисус знает, что люди закрыты к Его тайне; они не могут Его понять. Но, с другой стороны, если в продолжении Своего служения Он все время отказывался признаться, Кто Он, то теперь, когда Он проклят, когда Он уже может не опасаться, что Его титул будет понят как стремление к власти, Иисус соглашается назваться Мессией (Христом; см. Мк. 14, 61-62). Но очевидно, что все не признают этого: первосвященник раздирает свои одежды в знак скорби и негодования (14, 63), стража насмехается (14, 65), Петр отрекается (14, 66-72). Иисус вновь замолкает.
Одиночество Иисуса в Мк. представлено во всем ужасе. Уже в Гефсимании Иисус объят ужасом и подавлен (14, 32-42); Он покинут всеми (14, 50); даже молодой человек, последовавший за Ним, бежит, оставив свою одежду, нагой (14, 51-52) — эпизод, имеющийся только в Мк. Так и ученики, будучи нагими погружены в крещальные воды, знают, что они потом пойдут за Иисусом.
На Кресте Иисус изрекает жалобу-вопль псалмопевца:
Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Пс. 21, 2)
Умирая, оставленный всеми и даже, кажется, Отцом, беря на Себя все страдания человечества как страдающий Отрок (ср. Ис. 53), Иисус в этом открывает Свое мессианство и царство (царственность). Именно эти титулы — «Христос» и «Царь» — распинавшие выставляли, как они считали, в глумливо-карикатурном свете: надпись на Кресте гласит, что Он — Царь (15, 26), а толпа насмехается над тем, что Он — Христос (15, 32) [687].
Погребение Иисуса есть Его упокоение (15, 42-47). Ему воздаются последние почести. Ночь погребения становится ночью ожидания…
Литургический комментарий
Хронологические указания (третий, шестой, девятый часы в стт. 25. 33. 34) показывают, что с самого начала воспоминание о Страстях для христиан носило богослужебный характер. Часы третий, шестой, девятый — время христианских суточных молитв. До сих пор некоторые из этих часов (шестой и девятый[688]) посвящены воспоминанию того или иного конкретного момента Страстей: шестой час — распятия, девятый — смерти на Кресте.
Вот как об этом говорится в тропарях указанных часов:
И$же въ шесты1й де1нь же и3 ча1съ на крcтЁ пригвожде1й въ раи2 дерзнове1нный а3да1мовъ грёхъ, и3 согрэше1нiй на1шихъ рукописа1нiе раздери2, хрcте2 бж7е и3 сп7си2 на1съ.
И$же въ девz1тый ча1съ на1съ ра1ди пло1тiю сме1рть вкуси1вый, u3мертви2 пло1ти на1шеz мудрова1нiе, хрcте2 бж7е, и3 сп7си2 на1съ.
Воскресение Пустой гроб (Мк. 16, 1-8)
Воскресные повествования, которыми заканчиваются все Евангелия, можно распределить на несколько групп, из которых рассказы о пустом гробе (гробнице) выглядят наиболее первичными и древними, ибо это наиболее безопасная, апофатичная форма возвещения о Воскресении Христовом. К таким относится и Мк. 16, 1-8:
1 По прошествии субботы Мария Магдалина и Мария Иаковлева и Саломия купили ароматы, чтобы идти помазать Его. 2 И весьма рано, в первый день недели, приходят ко гробу, при восходе солнца, 3 и говорят между собою: кто отвалит нам камень от двери гроба? 4 И, взглянув, видят, что камень отвален; а он был весьма велик. 5 И, войдя во гроб, увидели юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду; и ужаснулись. 6 Он же говорит им: не ужасайтесь. Иисуса ищете Назарянина, распятого; Он воскрес, Его нет здесь. Вот место, где Он был положен. 7 Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там Его увидите, как Он сказал вам. 8 И, выйдя, побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись.
Обратим внимание на явные и неявные противопоставления. Они касаются всего: времени, места, действий, лиц. Так, позади остается суббота (время религиозное), наступает первый день недели (время профанное, но и время новой истории). Позади ночь, тьма — наступает утро, свет; женщин встречает светоносный ангел. Они идут помазать тело мертвеца, — и они слышат весть, что Он жив. Вместо мертвого Иисуса — и юноша в белой (читай: крещальной) одежде. Действие происходит в Иерусалиме (том самом, который вынашивал планы убить Иисуса и осуществил их), — Иисус же ждет учеников в Галилее, там, где все начиналось.
Женщины бегут, получив повеление сообщить ученикам. Иисус есть не тело, которое подобает помазать — Он есть Слово, которое нужно благовествовать.
Правда, женщины так испугались, что поначалу никому ничего не сказали говорить. Но затем желание поделиться радостной новостью, превзошедшей все ожидания, пересилило первоначальный испуг.
Текстологическая проблема Мк. 16, 9-20
Боz1ху бо сz. («потому что боялись».) — Так заканчивается 2-е воскресное чтение на Утрене (Мк. 16, 1-8). Окончание — настолько же вошедшее в богослужебный строй, насколько явно не завершенное по смыслу, как будто неожиданно обрывающееся. Интересно, что в некоторых авторитетных в силу древности рукописей Мк. заканчивается именно на этой фразе.
Прежде, чем скажем об устоявшемся каноничном окончании Мк. 16, 9-16, отметим, что свой глубокий смысл скрывался и в таком обрывистом окончании, если Евангелие действительно ограничивалось ст. 8. В такой форме Мк. выглядит необыкновенно архаичным и потому особенно ценным. Подобно тому, как в начале ничего не говорится о Рождестве и детстве Иисуса (это введут затем свв. Матфей и Лука), в конце евангелист предпочитает поставить читателя перед красноречивым фактом пустой гробницы, и «не более того»!
Благая весть представлена как лаконичный рассказ о земном служении Сына Божия, начиная с Крещения Духом Святым на Иордане и заканчивая признанием факта, что Его нет среди мертвых. Именно такое евангельское свидетельство необыкновенно целомудренно и деликатно: «Марк как будто сомневается в том, что историю воскресшего Христа можно рассказывать в той же манере, что и Его земную жизнь до страданий и смерти»[689].
Помимо традиционного окончания Мк. 16, 9-20, есть ряд древних рукописей, имеющих т.н. короткое окончание, идущее после ст. 8[690]. Это еще один, третий вариант.
Что же касается Мк. 16, 9-20, без сомнения, композиционно более логичного окончания Евангелия, рано закрепившегося в церковной традиции, то оно «представляет собой краткое перечисление явлений Воскресшего в Лк. (ср. 24, 13-35) и Ин. (ср. 20, 11-18)»[691]. И оно удивительно точно соответствует всему содержанию Мк. с его акцентом на вере. Это является сильнейшим аргументом если не в пользу изначальной принадлежности к Мк. или, шире, к преданию ап. Петра, то в пользу апостольской аутентичности (см. § 26).
Выше отмечалась парадоксальная смысловая логика Мк. 16, 9-20: в стт. 9-13 говорится, как ученики не поверили целому ряду свидетелей явлений воскресшего Иисуса, в ст. 14 Он Сам упрекает их в неверии, а в стт. 15-20, несмотря на такое упорное неверие, Он посылает их на проповедь. Несомненна церковная направленность такой концовки: по смыслу она аналогична тому, что говорит Иисус Фоме в Ин. 20, 29. Евангелие становится не только Благовестием Иисуса, Сына Божия о наступающем Царстве, но и проповедью Его учеников, прошедших через сомнения, непонимание и маловерие. Ценно именно то, что в повествованиях евангелистов, в том числе в Мк., отражены и эти человеческие шаги на путях Благовестия. Христова победа совершилась — Мк. есть Евангелие победы — но: о ней не нужно забывать, в ней нельзя сомневаться, с нею ничего не надо бояться (см. Мк. 16, 17-18). Вера в Христову победу и есть спасение (см. Мк. 16, 16).
«Исходя из этих данных, можно сделать следующие выводы: (1) длинное окончание могло быть добавлено к Евангелию на очень ранней стадии его истории; (2) короткое окончание недостаточно достоверно и, по-видимому, было дополнено с целью заполнить пробел, что свидетельствует в пользу существования Евангелия от Марка, заканчивающегося 16, 8; (3) самым убедительным объяснением всего текстуального свидетельства является то, что первоначальное Евангелие заканчивалось стихом 16, 8, а три окончания были редакторской попыткой объяснить ст. 8. Тем не менее, споры по этому вопросу не прекращаются»[692].
§ 19. Евангелие от Матфея
Евангелие от Матфея (еще одно Синоптическое Евангелие) имеет много общего с Мк., так же как и с Лк., но в не меньшей степени и самобытно, а потому представляет свою неповторимую ценность как еще одно человеческое выражение Слова Божия.
«Когда переходишь от Мк. к Мф., впечатление такое, как от смены пейзажа: как если бы мы прошли сквозь узкое ущелье в горах и оказались на равнине»[693].
В самом деле, по сравнению со стремительным, конкретным, сжатым и при этом максимально содержательным в смысле действий Евангелием от Марка, Евангелие от Матфея производит впечатление размеренного, неспешного рассказа, который то и дело «удлиняется» продолжительными поучениями Иисуса Христа. Мф. — это не столько описание событий (которых несколько меньше, чем в Мк.), сколько своего рода поучение. С некоторой долей условности здесь применим даже термин «катехизис», т. е. поучение, составленное по всем правилам религиозной традиции. А традиция тут — древняя ветхозаветная и наследная ей, еще дохристианская, иудейская раввинистическая традиция, связанная со святым градом Иерусалимом.
91. Община Матфея
Общину, в которой было написано Мф.,
