светла Адмиралтейская игла…» Впрочем, игла теперь была вовсе не светла. Ее покрасили в темный цвет. «Чтобы не так бросалась в глаза немецким летчикам и артиллеристам», — догадался Лунин. В саду перед Адмиралтейством пахло сыростью, сладковатой прелью, и этот запах тоже показался ему знакомым и ленинградским, особенным. Представителя ВВС он искал и ждал несколько часов, слоняясь по громадному, как целый город, запущенному петровскому зданию, по бесконечным коридорам, по темноватым комнатам со сводчатыми потолками, наскоро перегороженным фанерными переборками. Неизвестно, знал ли представитель, где находится штаб ВВС. Он посоветовал Лунину явиться прямо в дивизию, а штаб дивизии, кажется, уже перебрался на Поклонную гору, за Лесным.
В дивизию Лунин ехал на трамвае номер девять, на площадке прицепного вагона. Его удивляло, что он едет на фронт в трамвае, что с ним едут домохозяйки, возвращающиеся с рынка, и студентки Политехнического института н что кондукторша, всю дорогу воевавшая с прицепившимися сзади мальчишками, потребовала от него, как от прочих, пятиалтынный.
И в то же время повсюду замечал он приметы близости к фронту. Город был готов к отпору. Вдаль по боковым переулкам уходили глубокие рвы, линии надолб и колючей проволоки. Из-за заборов тянулись вверх хоботы зенитных орудий. В угловых домах окна были заложены кирпичом и оставлены узкие бойницы, которые зорко и безмолвно наблюдали за всем вокруг. И на всех лицах, самых разнообразных, видна была спокойная настороженность. В трамвае, в углу, против кондукторши, сидел человек в военном и держал между колен что-то длинное, завернутое в брезентовый чехол. Сначала Лунину показалось, что это какой-то музыкальный инструмент, да и лицом , человек напоминал музыканта. Но, приглядевшись, Лунин понял, что в чехле винтовка. Что же это за винтовка, которую нужно возить в чехле? И вдруг Лунин догадался. Снайпер! Едет куда-то на передовую, к своему рабочему месту…
В Лесном, на одной из остановок, в трамвай вошел летчик в морской фуражке, как у Лунина, но в короткой кожаной куртке с застежкой «молния» на груди вместо кителя, — такие куртки часто носят летом на аэродромах. На рукавах у него не было знаков различия. Это был человек среднего роста, лет около тридцати, с округлым лицом и маленькими умными, внимательными глазами. Войдя, он остановился на площадке прямо против Лунина и стал с приязненной, но холодноватой улыбкой разглядывать его всего — лицо, плечи, китель, чемодан. Так, молча, они проехали несколько остановок. Потом летчик в куртке сказал:
И Лунин послушно вышел за ним.
Поклонная гора оказалась не горой, а громадной ямой, дно которой было покрыто крышами деревянных дачек. Лунин и его спутник пошли вниз по крутой немощеной дороге.
— Инструктор лётной школы? — спросил летчик в куртке, продолжая разглядывать Лунина сбоку.
Лунин кивнул.
— С юга?
Лунин опять кивнул.
— Выпросились на фронт?
— Выпросился.
— В город на машине прорвались?
«Что за чёрт, он всё про меня знает», — подумал Лунин.
Штаб найти было нетрудно — по проводам, сбегавшимся со всех сторон к одной дачке. Но проводов этих, видимо, было недостаточно, потому что возле дачки несколько связистов разматывали клубки проволоки. Они были странно одеты: смесь флотского и армейского обмундирования. Увидев спутника Лунина, они бросили работу и выпрямились.
— Ну как, все побывали в воде? — спросил шедший за Луниным летчик.
— Все, — ответили связисты хором.
Летчик в куртке остановился и разглядывал их так же внимательно, как давеча разглядывал Лунина.
— Как устроились? — спросил он.
— Устроились хорошо, — сказал один из связистов, выходя вперед. — Вот обмундирования всё не дают взамен пропавшего. Видите, в чем ходим.
На нем была старая расстегнутая красноармейская шинель поверх флотской тельняшки.
— Насчет обмундирования я сейчас поговорю, — сказал летчик.
Он помолчал, с явным удовольствием разглядывая молодое суховатое лицо связиста. Потом продолжал:
— Так ты, Игнатов, значит, выплыл… Это хорошо. Сколько же ты плавал?
— Сначала четыре часа, потом подобрали. А потом два часа, и опять подобрали…
— А девушки?
— Двоих нету.
— Маня Соколова?
— Соколова хорошо плавала. Ее «Мессершмитты» в воде застрелили.
Связист говорил понизив голос и угрюмо поглядывая на Лунина. Ему, видимо, было неприятно вести этот разговор при постороннем человеке.
— Вам сюда, майор, — сказал летчик Лунину. — Заходите. А я еще здесь потолкую.
Лунин прошел через садик. Огненные георгины цвели перед верандой. Поднявшись на крыльцо, он вошел.
Дежурный сидел возле своих телефонов в одной рубашке и пришивал к кителю чистый воротничок. Мальчишеское лицо его было черно от загара. Увидев Лунина, он перегрыз нитку белыми крепкими зубами, надел китель и оказался лейтенантом.
Взяв бумаги Лунина, он просмотрел их и сказал, что сейчас доложит заместителю начальника штаба. Он двинулся с бумагами к двери в соседнюю комнату, но в эту минуту вошел тот летчик, с которым Лунин встретился в трамвае. Лейтенант мгновенно остановился, выпрямился, козырнул и крикнул:
— Смирно!
Он начал было рапортовать:
Но тот прервал его, скучливо взмахнув рукой. «Комиссар дивизии, понял наконец Лунин. — Молодой!»
— Хорошо у вас тут, — сказал комиссар, глянув через открытое окно на георгины.
— Не знаю, — ответил лейтенант. — Я еще не осмотрелся, вчера вечером только прибыли. В Таллине цветов еще больше было.
— Кто здесь старший на рейде? — спросил комиссар.
— Заместитель начальника штаба.
— Начальник штаба.
— Заместитель…
— Он уже начальник штаба, — сказал комиссар твердо.
— А подполковник?-спросил лейтенант испуганно. Комиссар промолчал.
— Утонул?
Комиссар кивнул.
— Это проверено?
Комиссар кивнул еще раз.
Они долго молча стояли друг против друга. Потом лейтенант выпрямился и спросил совсем по-другому, вполне официально:
— Вы к начальнику штаба, товарищ комиссар?
— Нет, он мне сейчас не нужен, — сказал комиссар. — Я пойду посмотрю, как вы людей разместили. Почему у вас рота связи в таком виде?
— Да они в воде всё с себя поскидали. Но обмундирование для них уже получено.
— Когда же вы их оденете?
— А вот после ужина…
Уходя, комиссар протянул Лунину руку и представился совсем не по-военному:
— Уваров. Полковой комиссар.
Лунин назвал себя.
— Мы с вами еще увидимся, товарищ Лунин.
Когда комиссар дивизии вышел, лейтенант направился к начальнику штаба.
Вернувшись, он объявил, что Лунину приказано немедленно явиться в полк.
Однако оказалось, что всё-таки не совсем ясно, куда именно ему нужно ехать. Все три эскадрильи полка находились в разных местах: первая — на южном берегу, вторая — на северном, третья — в Кронштадте. Штаб полка находился вместе с первой эскадрильей на южном берегу. Лунин не понимал, что это за южный берег, но, видимо, это было место, до которого трудно добраться. Дежурный стал звонить в штаб, полка через множество посредствующих звеньев, вызывая солнце, луну и все семь планет. Это заняло минут сорок, и он всё кричал в трубку:
— Старший лейтенант Тарараксин? Кто говорит? Тарараксин?
Так впервые Лунин услышал эту фамилию. Наконец дозвонился. Командир полка майор Проскуряков приказал новоприбывшему летчику явиться во вторую эскадрилью, в распоряжение капитана Рассохина.
— Второй эскадрильей командует капитан Рассохин, — сказал лейтенант, делая ударение на слове «капитан» и смотря на майорские нашивки Лунина.
Он, очевидно, хотел обратить внимание Лунина на то, что Лунин, майор, оказался в подчинении у капитана. Он внимательно посмотрел Лунину в глаза, стараясь отгадать, какое впечатление произвело на него это известие. Но Лунин ничего не понял. Он ощущал себя человеком штатским, и ему казалось естественным, что на войне всякий кадровый военный должен быть выше его.
3.
Оказалось, что во вторую эскадрилью сейчас отправляется грузовая машина, и дежурный усадил Лунина рядом с шофёром. Лунин оглядывался по сторонам, стараясь понять, где они едут. Он понимал только, что они находятся к северу от города, между городом и финскими войсками, наступавшими с севера по Карельскому перешейку и остановленными на линии Сестрорецк — Белоостров. Понимал он также, что приближается к морю.
Они без конца ехали мимо опустевших дач с пылающими кустами георгинов у веранд. Иногда дачи пропадали и начинались картофельные поля, где женщины копали картошку. Лунин всё глядел вперед, всё ждал, что увидит море, но уже наступали сумерки, а моря всё не было. Так и не увидев моря, они въехали на аэродром.
Это был, конечно, не аэродром, а просто поляна в еловом лесу, на окраине пустого дачного поселка, приспособленная для взлета самолетов. Лунин, несмотря на сумерки, опытным взглядом сразу заметил все самолеты, стоявшие в разных местах по краям поляны под широкими лапами елей. Их было всего шесть — истребителей «И-16».
Шофёр показал Лунину тропинку к командному пункту Рассохина, и он пошел туда один, таща свой чемодан. Командный пункт помещался на краю аэродрома, в землянке, покрытой дерном, купол которой едва возвышался над землей. У входа стоял краснофлотец в металлическом круглом шлеме, с автоматом на животе. Он попросил Лунина подождать и нажал кнопку звонка.
Через минуту из землянки вышел крепкий, плотный человек очень маленького роста, в лётном комбинезоне, с непокрытой головой. «Вес пера», подумал Лунин. Лицо маленького человека было чем-то озабочено, и он оглядел Лунина не без досады.
— Старший лейтенант Кабанков, — представился он, однако, вполне вежливо. — Комиссар второй эскадрильи.
Лунин пожал ему руку и назвал себя.
— Вы к капитану? — спросил Кабанков.
— К капитану Рассохину, — сказал Лунин.
На маленьком твердом лице Кабанкова опять мелькнуло выражение досады. «Я, кажется, не во-время», — подумал Лунин.
— Вы из дивизии, товарищ майор? — спросил Кабанков, медля у входа.
— Из дивизии, — ответил Лунин и сразу почувствовал, что Кабанков неверно его понял. Он хотел сказать, что приехал из штаба дивизии, а Кабанков решил, что он — представитель штаба дивизии. Но поправиться Лунин не сумел.
Кабанков повел его вниз, толкнул дверь, провел темным подземным коридором, пол которого был устлан досками; под досками хлюпала вода. Кабанков открыл еще одну дверь, и они очутились в маленькой комнате, тускло освещенной керосиновой лампочкой с закопченным стеклом, висевшей на стене. Сладковато пахло сосновой смолой. Потолок был низок, Лунин почти задевал его фуражкой. Комната имела и вторую дверь, и два летчика в комбинезонах стояли возле этой двери и хмуро прислушивались к тому, что за ней происходило. При появлении Кабанкова и Лунина они обернулись.
— Кабанок, ты видел его? — шёпотом спросил один из них, мальчик лет девятнадцати, простодушный на вид, с круглыми, девичьими щеками.
Кабанков кивнул.
— Правда, что он прожил еще минут двадцать?
— Не знаю… Минут восемь, может быть….- шёпотом ответил Кабанков, подходя к двери. — Он захлебнулся кровью. У него грудь прострелена навылет в двух местах. Когда его вынимали из самолета, кровь била между губами фонтаном.
— Он помнил что-нибудь? — спросил молоденький летчик с детским любопытством.
— Ничего не помнил, —
