постоянно засыпало песком.
— Не раскапывайте меня, — говорил он Штеллеру, — мне так теплее. Мне ничего не надо.
Об этом же сообщает в своих записках Ваксель. Вот что он рассказывает:
«Не могу не описать печального состояния, в котором находился капитан-командор Беринг. Тело его было наполовину зарыто в землю уже в последние дни его жизни. Можно было бы, конечно, найти средства помочь ему в таком положении, но он сам не пожелал этого и указывал, что те части тела, которые глубоко спрятаны в земле, сохраняются в тепле, а те, что остаются на поверхности, сильно мёрзнут. Он лежал отдельно в небольшой песчаной яме-землянке, по стенкам которой всё время понемногу осыпался песок и заполнил яму до половины, а так как он лежал в середине землянки, то получилось, что тело его наполовину было засыпано песком».
Капитан-командор Витус Беринг умер 8 декабря 1741 года. Как лютеранина, хоронили его по протестантскому обряду. Тело его, прежде чем закопать, привязали к доске — это был символ гроба. Он умер при исполнении своих обязанностей через шестнадцать лет после того, как умирающий Пётр поручил ему заново открыть Америку.
Когда он умер, Штеллер так написал о нём:
«Это был справедливый человек. За приветливость и спокойствие он пользовался всеобщей любовью как среди офицеров, так и среди команды. Порученное ему дело он исполнял с крайним разумением. Вместе с тем он не отличался решительностью, какая необходима в экспедициях. В вину ему можно поставить слишком мягкое обращение с подчинёнными».
После похорон Штеллер говорил Хитрову:
— У Беринга был один большой недостаток — он терпел людей, которые вели себя своевольно и дерзко.
Хитров с удивлением взглянул на Штеллера. Ему странно было слышать это от человека, который во время всего путешествия с недопустимой дерзостью враждовал с капитан-командором и писал на него доносы в сенат.
18. ОТОРВАННЫЕ ОТ ВСЕГО МИРА
Больше двухсот лет прошло со дня смерти капитан-командора Витуса Беринга, и больше двухсот лет люди обсуждают каждый его шаг, каждое его решение, каждую черту его характера. Огромное значение сделанных экспедицией Беринга открытий не оспаривает, разумеется, никто. Но его самого очень многие строго критикуют. Такой уж установился обычай — со времён записок Штеллера до наших дней. Чего только не ставили Берингу в вину — и мягкость, и неумение поддерживать дисциплину, и пренебрежение к наукам, и осторожность, и медлительность, и попытки уйти в отставку до окончания дела, и многое другое. Быть может, кое-что в этих строгих суждениях и справедливо, но они несправедливы в корне, в основном: они не учитывают конкретных исторических условий, в которых ему приходилось действовать. Он строил свои корабли на берегу дикого Охотского моря, где не было ни верфей, ни городов, ни сёл, он жил в эпоху политических бурь и интриг, и царь Пётр, который поставил перед ним великую задачу и один только мог бы защитить его, лежал в гробу. И не будь у Беринга свойств, за которые так охотно его осуждают, задача, стоявшая перед ним, быть может, осталась бы нерешённой. Один из лучших исследователей экспедиции Беринга, академик Бэр, был прав, сказав: у всякого другого, кто стал бы во главе столь громадного и необычайно трудного предприятия, всё дело неминуемо развалилось бы.
Старый честный моряк Витус Беринг, добрый и справедливый человек, почти два десятилетия прожил на краю света среди холодных пустынь, трудился не покладая рук, провёл свой деревянный кораблик через бурное неведомое море, проложил новый путь в Америку и, возвращаясь, героически умер на пустынной земле. И никто не отнимет у него его вечной славы.
Беринг умер последним. После смерти Беринга в экспедиции никто уже не умирал. Цинга шла на убыль, больные поправлялись. Но как поредела команда за время путешествия! Из 77 моряков, покинувших Петропавловск на «Петре», в живых оставалось только 46.
Теперь, когда не приходилось уже отдавать все силы на заботу о больных, решено было выяснить, что это за берег, на который их выбросила буря, можно ли посуху добраться до каких-нибудь населённых мест. Штеллер всё сильнее сомневался в том, что они находятся на Камчатке, но держал свои сомнения про себя, так как боялся, как бы его товарищи не пали духом.
В конце декабря на юг и на запад были посланы две маленькие экспедиции, которым поручено было попытаться отыскать сухим путём дорогу к Петропавловску или к какому-нибудь другому населённому месту. Во главе одной из них стоял Плениснер, во главе другой — Овцын.
Плениснер вернулся со своим отрядом через три дня. Он очень устал и едва дотащился до лагеря.
— Мы заблудились в холмах, — рассказывал он, — и целые сутки бродили по занесённым снегом ущельям. Нигде ни одного человеческого следа. Только песцы рыщут по обледенелым скалам. Мы прошли всю эту землю насквозь и вышли…
— Куда? — спросил Штеллер.
— К морю…
Эта весть опечалила всех. Стали ждать Овцына, но Овцын, вернувшийся на другой день, не принёс ничего утешительного.
— Нашли что-нибудь?
— Нет, — ответил Овцын, утомлённо опускаясь на камень возле костра. — Мы перебрались через цепь холмов и там — опять море. Назад мы вернулись берегом.
Оставалась только одна надежда: а вдруг эта земля соединяется с Камчаткой где-нибудь на севере? Если с севера — море, значит моряки попали на остров, притом остров необитаемый. Плениснер и Овцын во время своих скитаний по холмам не видели ничего, что указывало бы на пребывание человека в этих местах.
С севера горизонт заслоняла высокая гора. Она была гораздо выше всех окрестных холмов. Штеллер решил забраться на её вершину и посмотреть оттуда, что находится за ней. Захватив с собой Савву Стародубцева, взяв ружья и морских сухарей, он рано утром вышел из лагеря. Путь их сначала пролегал вдоль берега. Несколько раз они натыкались на большие стаи тюленей, вылезших из воды, чтобы отдохнуть на прибрежных камнях. Тюлени не обращали на путников никакого внимания и лениво поднимали головы, когда Штеллер и Савва наступали им на ласты. Штеллер вспомнил, как пугливы тюлени, которых видел на Камчатке, и чувствовал, что он и его товарищи гораздо дальше от населённых мест, чем они полагают.
Песцы шли следом за ними всю дорогу. Самки несли в зубах детёнышей, самцы дрались, кусая друг друга за уши, но не отставали ни на шаг. К ночи Штеллер и Савва достигли подножья горы и решили лечь спать. Развели костёр, поели и задремали. Через полчаса Штеллер вскочил, почувствовав боль в ноге. У ног его сидел песец. Он острыми зубками прогрыз голенище сапога и добрался до мяса.
Штеллер прогнал прожорливого зверька, заткнул дыру в сапоге тряпкой и вдруг заметил, что Савва спит без шапки.
— Где твоя шапка, Савва? — спросил Штеллер, толкая его в бок.
Савва схватился за голову.
Рядом стоял песец и держал шапку в зубах.
Шапка была меховая, мохнатая, сшитая из песцовой шкурки. Савва купил её на Камчатке. Песец таскал шапку осторожно и нежно теребил её передними лапками. Савва замахнулся на него дубиной, но песец вывернулся и побежал по снегу. Савва погнался за ним. Песец останавливался, бросал шапку и, стоя над нею, сверкающими глазами в упор глядел на своего преследователя. Но когда Савва подходил совсем близко и нагибался за шапкой, песец снова схватывал её и убегал.
— Стреляй в него, стреляй! — кричал Штеллеру Савва, теряя терпение.
Штеллер схватил ружьё и выстрелил в темноту.
Но песца уже не было.
Долго два человека бродили по снегу, кричали, стреляли, гонялись за неуловимым призраком с шапкой в зубах, то исчезающим, то появляющимся вновь.
Наконец, злые и усталые, они побрели назад к костру. Ветер шевелил волосы на голове Саввы, и ему было холодно.
Но, подойдя к костру, они увидели негодного песца, который крепко спал возле огня, положив острую мордочку на шапку. Штеллер убил его прикладом. Шапка Саввы была спасена.
Остальную часть ночи спали по очереди — один спал, а другой оберегал его сон от песцов.
Утром они полезли на гору. Склон был очень крут, и им часто приходилось карабкаться на четвереньках. Снега здесь не было — он не мог удержаться на таком крутом скате, ветер сметал его вниз. Камешки вырывались из-под ног и со звоном исчезали внизу. Иногда путники отдыхали на узких террасах, окружавших гору словно поясами. На этих террасах Штеллер находил наносный лес, окаменевший от времени, и удивлялся, каким образом могли попасть эти плавучие брёвна в места, лежащие так высоко над уровнем моря. Но он увидел застывшую лаву и понял всё. Эта гора была создана землетрясением. Могучий вулканический толчок поднял вверх часть берега вместе с лежавшим на нём наносным лесом.
Поднявшись выше, они чуть не увязли в рыхлом птичьем помёте, на целый аршин покрывавшем склон горы. Очевидно, каждым летом здесь гнездились стаи морских птиц.
В три часа дня они уже стояли на большом плоском камне, который был вершиной горы. Но — вот неудача — внизу под ними клубился серый туман. Вершина возвышалась над туманом, как одинокая скала над океаном. Ничего нельзя было разглядеть.
— Подождём, — сказал Штеллер.
И они сели.
На вершине был мороз. Штеллер не мог разжать окоченевших рук. Но он чувствовал, что ветер крепчает и скоро прогонит туман. Лишь бы только туман рассеялся раньше, чем начнёт темнеть. Зимой темнеет очень рано.
— Смотри, смотри! — закричал Савва. — Я вижу море.
Налетевший ветер рвал пелену тумана. В серой завесе образовалась узкая щель, в которой блестела вода. Щель эта всё росла и расширялась. По краям её туман топорщился и лопался, как морская пена. Вот уже видны прибрежные скалы, вот засверкали покрытые снегом верхушки холмов. Вот выброшенный на берег разбитый остов «Петра» — каким он маленьким кажется отсюда! Вот дымки костров, разведённых в их лагере на прибрежье. Вот уже открылся и горизонт. Облако тумана далеко унесено ветром и повисло на востоке серой тучей.
Штеллер посмотрел во все стороны.
— Мы на острове, — произнёс он. — Посуху отсюда не уйдёшь.
Земля, на которую их вынесло бурей, была большим гористым островом. Вокруг всюду блестело море.
Наступили сумерки.
Озябшие путники медленно побрели вниз.
19. ЗВЕРЬЁ
— Предлагаю остров, на котором мы находимся, назвать островом Беринга, — сказал Ваксель, когда офицерский совет выслушал донесение вернувшегося Штеллера. — А самую высокую гору на этом острове — горою Штеллера.
Хитров занёс это постановление в журнал.
Теперь стало ясно, что о немедленном возвращении домой не могло быть и речи. Берег, на который их выбросило бурей, стал им тюрьмой, и нужно было поудобнее устроиться для жизни в этой тюрьме, потому что жить в ней предстояло долго.
После смерти Беринга командование
