принял Ваксель — старший по чину. «Хотя в то время я лежал совершенно обессиленный от болезни, — пишет он в своих записках, — мне всё же пришлось приняться за дело. Я решил руководить командой по возможности кротко и мягко, поскольку жестокость и строгость были бы при таких обстоятельствах совсем неуместными и не привели бы ни к каким результатам. Это было мне, между прочим, поставлено в вину некоторыми офицерами, которые говорили мне в лицо, что я, как командир, не соблюдаю регламентов и указов. Так, когда некоторые больные уже начали вставать и ходить самостоятельно, а иные ещё только стали садиться, то они развлекались игрой в карты. Это обстоятельство и было поставлено мне в вину, как поступок, нарушающий приказ её императорского величества. Мне, как командиру, надлежало, по их мнению, запретить игру в карты. Я возразил на это, сказав, что когда издавался указ о запрещении карточной игры, то не имели при этом в виду наш пустынный остров, потому что он в то время ещё не был открыт».

Раньше всего нужно было позаботиться о пропитании. Морские сухари все были съедены, но в их распоряжении оставалось ещё довольно много ржаной муки, которую Штеллер успел свезти на берег за несколько дней до бури, разрушившей корабль. Треть этой муки зарыли в особой землянке, на самый крайний случай, а остальную решили выдавать по маленьким порциям. Потом принялись за охоту.

Вначале, когда Беринг был ещё жив, охотился один художник Плениснер — опытный и страстный охотник. Но, конечно, куропатками, которых он убивал, нельзя было прокормить 46 голодных моряков. Поэтому ему в подмогу отобрали отряд в восемь человек и предложили ему охотиться на более крупную дичь.

Раньше всего они взялись за тюленей. Тюлени в ясные дни большими стаями вылезали на берег и по многу часов неподвижно лежали, подставляя бока негреющему зимнему солнцу. Охотники нападали на них с дубинами в руках. В первую минуту тюлени не обращали на охотников никакого внимания. Но затем всё стадо устремлялось в бегство. Самцам обычно удавалось убежать, но самки, которые не решались покинуть своих медленно ползущих детёнышей, становились жертвами охотников.

Тюлени эти принадлежали к породе морских котиков, и шкуры их очень дорого ценились на европейских рынках. Но нашим охотникам было не до шкур. Шкуры они отдирали и бросали, а туши тащили в лагерь. Сначала моряки пытались варить и есть тюленье мясо, но оно оказалось совершенно несъедобным. Зато на тюленьем жиру можно было печь оладьи. А мясо они швыряли прожорливым песцам.

Из-за этого мяса песцы ещё охотнее стали собираться вокруг лагеря. Некуда было деться от вороватых нахальных зверьков. Лагерь был похож на крепость, которую днём и ночью осаждало многотысячное войско. От песцов ничего невозможно было уберечь. Если человек хотел оставить себе на завтра убитую перепёлку, он должен был лечь спать на неё. Но и это не всегда приводило к цели — песцы умудрялись выкрасть перепёлку и из-под спящего. У моряков было несколько бочек с солёной свининой, которую они оставили про запас. Однажды Хитров заметил, что верхняя крышка одной из бочек проломлена и часть мяса исчезла. Он заложил дыру доской и положил на доску трёхпудовый камень. Но в ту же ночь песцы совместными усилиями спихнули камень, отодвинули доску и сожрали всю солонину без остатка.

Зима стояла довольно тёплая, сильных морозов не было, но парусина, покрывавшая землянки, была так тонка, что люди по ночам сильно зябли. Штеллер долго думал над тем, как сделать землянки потеплее.

Наконец он вырыл довольно глубокую яму, убил одного песца и бросил его на дно. И все песцы, стоявшие вокруг, кинулись в яму, чтобы сожрать своего убитого сородича. Яма доверху наполнилась пушистыми зверьками. Тут, по знаку Штеллера, на них набросилось десять человек с дубинами в руках. Через несколько минут из ямы вытащили около сотни песцовых трупов. Мехом убитых песцов покрыли землянки поверх парусины, и там сразу сделалось тепло.

Ваксель пишет:

«Ржаную муку, которую каждый из нас получал в небольшом количестве, мы не могли использовать для печения хлеба, а приготовляли из неё лепёшки следующим образом: муку замешивали на тёплой воде в деревянной посудине, оставляли её стоять два-три дня, пока тесто не начинало бурно бродить, то есть скисало. Затем несколько ложек теста клались на сковородку и поджаривались на жире. Эти лепёшки нам казались необыкновенно вкусными. Приходилось, однако, распоряжаться ими экономно и не роскошничать, а рассчитывать свой запас так, чтобы дважды в день съедать понемногу.

Мне в особенности приходилось тяжело, так как со мной был мой родной сын, мальчик двенадцати лет Лоренц Ваксель. Ему, конечно, хотелось съедать такую же долю, как и мне; и мы с ним договорились, что тому из нас, кто за обедом получал три ложки этого теста, вечером доставалось всего две ложки.

Немалые страдания, вдобавок ко всем прочим бедствиям, мы переносили от того, что всё время испытывали недостаток в топливе. Это побуждало нас иногда поедать наши деликатесы почти сырыми. Приходилось ходить по берегу по две-три мили в поисках, не найдётся ли выброшенного морем бревна или другого какого-нибудь обломка дерева, словом, чего-нибудь пригодного для топлива. Тот, кому удавалось найти плавник, сразу бежал домой и извещал своих сожителей по землянке; те с громадной радостью вооружались топорами и верёвками и отправлялись на место. Каждый нарубал себе вязанку такой величины, какую только в состоянии был нести на спине, и доставлял её домой».

7 февраля Штеллер сидел у себя в землянке и ел копчёную рыбу с горячей лепёшкой. Он уже собирался лечь и немного вздремнуть после обеда, как вдруг услышал странный подземный гул. Стены землянки зашатались, пол стал уходить из-под ног, песок посыпался на голову. Штеллер одним прыжком выскочил из своего жилища на воздух.

Вершины окрестных гор колебались, чертя в небе широкие петли. Вниз, в долины, скатывались снежные глыбы, камни и целые скалы. Земля под ногами тряслась, как крышка чайника, в котором кипит вода. Штеллер взглянул на море. Море было неподвижно и гладко. Это поразило его. Он привык видеть море колеблющимся, а сушу спокойной.

Землетрясение продолжалось две-три минуты, но натворило множество чудес и бед. Вид окрестных холмов совсем изменился. Одни стали выше, другие ниже, третьи покосились набок. Снежные шапки, украшавшие их вершины, съехали набекрень. В долинах повсюду поверх снега валялись большие чёрные камни. Землянки моряков засыпало песком почти доверху. В них осталось много провизии, утвари, оружия и одежды. Хитров был очень взволнован исчезновением корабельного журнала, в котором была записана вся история путешествия. Плениснер жаловался, что у него погиб порох.

— Он, должно быть, смешался с песком, — жаловался бедный охотник. — Как же мы теперь будем стрелять зверей?

Даже лопаты были погребены на дне землянок, так что раскопки приходилось начинать голыми руками. К счастью, никто из людей не пострадал от этого обвала.

Но мало-помалу землянки были вырыты заново, и все вещи спасены. Корабельный журнал нашёлся, но порох пришлось очищать от песка по зёрнышку.

Через несколько дней после землетрясения в лагерь вбежал Овцын и закричал:

— К нам принесло мёртвого кита!

Все выбежали на берег.

Кит лежал возле самой воды, подняв к небу вздутое белесое брюхо. Огромная пасть, в которой свободно могла поместиться целая лошадь, была широко раскрыта. Это чудовище имело больше двадцати метров в длину и казалось горой, тяжело придавившей прибрежный песок. Кит умер недавно и был ещё совсем свежий. Под кожей у него находился толстый слой жира. Это было очень кстати, потому что тюлени за последнее время попадались редко и жиру не хватало.

Моряки обступили кита со всех сторон кто с ножом, кто с киркой, кто с лопатой. Они раскапывали его, как гору. Вырыв пещеру в несколько метров глубиной, они разводили там костёр. Жир таял и тёк крепко пахнущими потоками в заранее подставленные бочки.

Но не одним только людям пришёлся по вкусу этот неожиданный подарок океана. Небо над исполинским трупом колыхалось, как чёрная сеть, от галдящих кружащихся птичьих стай, привлечённых запахом мяса. Однако самыми серьёзными соперниками людей были, конечно, песцы. Их своры и днём и ночью копошились в мёртвом ките. Для охраны мяса от песцов люди приставили к киту стражу, которую сменяли каждые три часа. Впрочем, песцы были слишком проворны и многочисленны. Они не только наедались до отвала, но то, что не могли съесть, тащили к себе в норы в глубь острова и прятали про запас.

Тем не менее мяса и жира в ките было так много, что его хватило на всех — и на людей, и на зверей, и на птиц. До конца мая, в течение трёх месяцев, моряки не испытывали нужды в мясе. Кит сытно кормил их. Они называли его своим провиантским магазином. Но когда пригрело весеннее солнце, труп начал портиться, и его пришлось оставить.

20. НОВЫЙ «ПЁТР»

Наконец растаял снег, с гор хлынули мутные бурные потоки, долины зазеленели травой, появилось множество новых птиц.

«Как только сошёл снег и из земли показались зелёные растения, — пишет Ваксель, — мы стали собирать различные травы и варили из них чай. Большую услугу оказал нам при этом адъюнкт Штеллер, отличный ботаник, который собирал растения и указывал нам разнообразные травы; из них мы приготовляли чай, а некоторые травы употребляли в пищу, что приносило заметную пользу нашему здоровью. Могу с полной достоверностью засвидетельствовать, что ни один из нас не почувствовал себя вполне здоровым и не вошёл в полную силу, пока не стал получать в пищу зелень, травы и коренья».

О необычайных способностях Штеллера и о его преданности науке свидетельствует то, что он в труднейших условиях составил каталог растений острова Беринга, описав двести восемьдесят различных видов.

Весна принесла морякам невыносимую тоску, они чувствовали, что не в состоянии больше томиться в этой просторной скалистой тюрьме, и тысячи планов освобождения появлялись в их головах.

Штеллер снова взобрался на гору и на этот раз, вернувшись, рассказывал, что видел на западе очертания каких-то берегов.

— Это Камчатка! — убеждённо уверял он. — Мы не можем быть далеко от Камчатки!

Надежды разгорались всё жарче. Пошли разговоры о постройке огромного плота с парусом, на котором вся команда могла бы доплыть до желанной Камчатки.

Но ведь плот движется медленно, и даже при попутном ветре нам придётся плыть, может быть, несколько месяцев, — сомневались недоверчивые.

— Не беда! — возражали сторонники плота. — Пусть хоть несколько месяцев. Мы возьмём с собой много провизии и к осени доплывём.

— Из чего же строить такой огромный плот?

— Из остатков «Петра»