силы, она побежала.
Мальчик шел быстро и свернул за угол, как раз туда, куда нужно было свернуть и ей. Она добежала до угла и опять далеко впереди увидела его. Здесь где-то должен быть дом, в котором живет Лешин дядя. Задыхаясь, Люся бежала, поглядывая на номера домов. Вот он, этот дом. Мальчик свернул в парадное.
– Павлик! – крикнула она, вбежав вслед за ним. Наверху гремели засовом, звучали мужские голоса.
Она, торопясь, поволокла книги вверх по лестнице и остановилась перед распахнутой настежь дверью квартиры на пятом этаже.
Там, за дверью, в полумраке квартиры, метался большой мужчина в шубе и кричал в бешенстве:
– Удрала! Нашла время, когда удрать!
– Что ж это такое, дядя Вася? – услышала Люся растерянный голос Леши. – Почему же она удрала? Куда она могла деться?
Люся вошла в темную переднюю и остановилась. Оглядываясь, Леша узнал ее.
– Понимаете, Эрна удрала! – сказал он. – Вы понимаете?.. Я ничего не понимаю…
И тут Люся снова увидела Павлика. Он вылетел из комнаты и крикнул:
– Я знаю, где она!
Ни на кого не глядя, он выскочил на лестницу и побежал вниз.
Люся сунула книги Леше и кинулась догонять Павлика.
Глава 12
Над озером
34
Алексеев сбрил бачки. Все подивились, глядя на его бритое лицо, но никто не сказал ни слова.
Алексеев молча сидел на командном пункте, молча вставал по утрам и молча ложился спать, хотя койки товарищей стояли рядом. Он ни с кем не заговаривал, и никто не заговаривал с ним. В его отсутствие тоже никогда о нем не говорили.
Некоторые думали, что Рассохин даст ему какое-нибудь взыскание. Но Рассохин взыскания ему не дал и больше о нем не упоминал, будто Алексеева не существовало.
Алексееву казалось, что он живет в пустоте. Словно между ним и окружающим нет никакого соприкосновения, словно непреодолимая стена отделяет его от всего мира. Он и не пытался разбить эту стену. И когда такую попытку сделала толстая Нюра, он остался безучастен.
Нюра сидела у стола в приемном покое и плакала. Она нисколько не скрывала своих слез. И на них никто не обращал внимания: все знали, почему она плачет. Один только доктор Липовец по временам вздыхал с упреком. Но и он не сказал ей ни слова, не хотел беспокоить ее и даже сам подмел пол в санчасти.
В сумерках Нюра вышла на улицу. В этот час летчики обычно возвращались с аэродрома в деревню на ужин. Иногда они ехали на полуторатонке, иногда шли пешком.
Нюра медленно направилась им навстречу, по дороге к аэродрому.
Она встретила полуторатонку с летчиками и посторонилась. Алексеева в кузове не было. Она пошла дальше.
Скоро Нюра его увидела. Он шагал по дороге один, и, когда поравнялся с нею, она его остановила.
– Вадим… Вадим Петрович!.. Дима!..
Он повернул к ней свое бритое лицо и посмотрел на нее стеклянными, ничего не говорящими глазами.
И ушел.
Многие думали, что Рассохин отстранит Алексеева от полетов, как отстранил он когда-то Рябушкина. Но Алексеев принял участие в первом же боевом вылете.
Вылетели двумя парами – Карякин и Чепенков, Костин и Алексеев.
Проверяя перед вылетом свой мотор, Алексеев заметил, что Костин смотрит на него. «Чего это он смотрит? – подумал он. – Смеется, что я проверяю мотор?»
И сразу же прекратил проверку.
Они шли над озером, когда Алексеев услышал в своем моторе перебои. Что случилось, он определить не мог. Мотор тянул слабее обычного, и его приходилось то и дело форсировать. Если бы это случилось несколько дней назад, Алексеев не колеблясь вернулся бы на аэродром. Так поступил бы всякий, и был бы прав. Но сегодня о возвращении он не смел и думать.
Алексеев шел за самолетом Костина. Они прошли над дорогой, вышли на южный берег озера и пересекли линию фронта. Держась низко над лесом, Костин вел четверку в глубь захваченной территории для штурмовки путей, по которым немцы подвозили к фронту свои войска.
Костин впервые шел на штурмовку без Рассохина и старался поступать так, как поступал бы Рассохин. Он скрытно, над лесом, вел самолеты все дальше и дальше. Мотор Алексеева барахлил, иногда на несколько секунд совсем переставал работать, и Алексеев с большим трудом удерживал свой самолет в строю.
Они выскочили на большую дорогу возле моста через реку. Мост был узок, и перед ним скопилось около десяти фургонов, в которых немцы перевозят пехоту. Три фургона запылали после первого же штурмового удара, окончательно загородив дорогу. Лесок сразу наполнился множеством разбегающихся по глубокому снегу немецких солдат.
Тогда самолеты разделились: Карякин и Чепенков прочесывали из пулеметов лес, летая низко над вершинами и истребляя бегущих солдат, а Костин и Алексеев занялись уничтожением фургонов. Костин применил прием Рассохина. Ведя за собой Алексеева, он кружил над фургонами огромным вертикальным колесом, пикируя и снова уходя вверх. Мост был укреплен зенитными автоматами, и, пикируя, приходилось продираться сквозь струи пуль.
Алексеев сегодня не испытывал страха – того привычного ему, всегда скрываемого страха, который он испытывал прежде при столкновении с врагом. Все внимание его было поглощено тем, чтобы выйти из пике как раз там, где выходил Костин, ни на метр выше. Планировал его самолет хорошо, но выходил из пике медленно, с трудом лез вверх, и на подъемах Алексеев отставал от Костина.
Он теперь был уверен, что мотор его вот-вот откажет совсем. «Хоть бы меня сбили, – думал он. – Тогда всему конец, все развяжется». Но уже мост пылал, фургоны пылали, многие из них лежали вверх колесами, а ни одна нуля не попала в самолет Алексеева.
Штурмовка кончилась. Алексеев видел, что Костин пошел вдоль дороги все дальше от фронта, и начал отставать. Он уже не сомневался, что скоро упадет, и в глубине души хотел, чтобы скорее случилось это неизбежное падение. «Когда я погибну, они пожалеют обо мне. Сам Рассохин пожалеет».
Однако он чувствовал, что поступает неправильно. Правильнее было бы сделать все возможное, чтобы спасти самолет. И он наконец решился. Круто повернув, оставил товарищей и один пошел назад, к озеру. Он знал, что ему не удастся дойти до линии фронта. Но, к его удивлению, мотор продолжал тянуть и работал даже лучше, чем раньше. Перебои стали реже. А когда линия фронта осталась позади, перебои в моторе прекратились совсем.
Мотор гудел ровно, сильно и в несколько секунд вынес его на озеро. Самолет шел прекрасно, повинуясь каждому движению руля. Произошло непонятное. Мотор сам собой исправился в полете.
И тут Алексеев испугался, как никогда еще в жизни. Сейчас, после всего, что было, после страшных слов Рассохина, он вернется на исправном самолете, с исправным мотором, бросив товарищей, сражающихся в тылу у врага! Нет, хуже этого ничего случиться не могло! Что же делать? Повернуть обратно и попытаться найти Костина? Да разве сыщешь его на таком пространстве!..
Им овладело искушение: разогнаться и со всей силы врезаться в лед.
И в это время он заметил четыре «Мессершмитта». Они шли низко надо льдом, продолжая снижаться. Это поразило Алексеева: «Мессершмитты» редко бродят так низко. Куда они направляются? Вероятно, идут к озерной дороге.
Круто повернув, Алексеев помчался им наперерез. Он находился выше их и, перейдя в пике с огромной скорости, налетел сверху на ведущий «Мессершмитт». Очередь. «Мессершмитт» сразу клюнул носом, ткнулся в лед и распался.
Но в Алексеева сзади уже летели струи пуль. Не пытаясь уклониться, он развернул свой самолет под пулями и встретил второй «Мессершмитт» лоб в лоб. Они неслись друг другу навстречу, стреляя. Вот-вот столкнутся. «Нет, я первый не сверну, – успел подумать Алексеев в каком-то почти восторге. «Мессершмитт» вырастал перед ним с каждым мгновением, все шире закрывая горизонт. – Нет, я выдержу».
И не выдержал немец.
Между ними было всего несколько метров, когда «Мессершмитт» вдруг взмыл кверху, подставив Алексееву свое брюхо. Алексеев ударил в это брюхо из всех пулеметов. Вражеский самолет сорвался и, вертясь, пошел вниз.
Но у Алексеева уже не было времени следить за его падением. Два других «Мессершмитта» атаковали Алексеева сразу – один сбоку, другой сзади. Они разбили мотор и ранили Алексеева в ногу – выше колена.
Сияющая на солнце поверхность льда была совсем близко. Алексеев собрал все силы, чтобы посадить самолет. Он был искусным пилотом и еще в летной школе славился безукоризненной посадкой. Мотор уже не работал, но Алексеев спланировал на лед безошибочно и мягко.
Сидя в кабине, он увидел вдали дорогу. До нее было километра четыре. Увидел красноармейцев в тулупах, бежавших к нему по льду. «Значит, наблюдали, как я дрался», – подумал Алексеев.
Он услышал треск над собой и поднял голову. Два «Мессершмитта» пикировали сверху и стреляли. Пули веером ложились справа, зарываясь в снег.
Алексеев расстегнул ремни и вылез из кабины. Пробитая пулей нога болела, не давала идти. Он сделал несколько шагов и упал в снег.
Сидя в глубоком розовом от крови снегу, он видел, как «Мессершмитты» поднялись и опять пошли в пике. Пламя охватило его самолет. На Алексеева дохнуло жаром. Он пополз прочь от машины, навстречу бегущим к нему красноармейцам.
Он думал, что теперь, когда самолет горит, «Мессершмитты» уйдут. Но они не уходили. Они хорошо видели его оттуда, сверху, и пикировали на него. Гремели моторы, трещали пулеметы, пули ложились рядом, шевеля снег. Алексеева ударило в плечо. И он понял, что это конец.
Он сел, раскрыл свой планшет, вытащил карту и расстелил ее перед собой на снегу. Вымазал палец в бегущей из колена крови и липкой своею кровью написал на карте: «За Сталина! За Ленинград!»
Потом подумал и прибавил: «Простите…»
Потом вывел слово: «Люся».
И его убили.
Глава 13
35
Леша и Василий Степанович остались в квартире одни. Василий Степанович, раздраженный и злой, сидел в кресле.
– Неблагодарная, – сказал он и посмотрел на часы. За последние несколько минут он уже раз двадцать смотрел на часы.
Леша хмуро и подозрительно глядел на него.
– Что вы с ней сделали? – спросил он наконец.
– Я? Абсолютно ничего. Она просто удрала. Боже, как она меня подвела!
Он вскочил и в ярости зашагал по комнате.
– Что это значит – «просто удрала»? – спросил Леша. – Разве дети просто удирают? Вы… вы дурно с ней обращались? Я…
– Оставь, пожалуйста, – сказал Василий Степанович. – Она помешанная девчонка, и как с ней ни обращайся, она все норовит убежать. Я болван, что с нею связался. Она все мне сорвала в последнюю минуту.
– Нет, я этого так оставить не могу! – сказал Леша. – Я…
Но Василий Степанович, не слушая, перебил его:
– Сколько времени нужно добираться до вашего аэродрома?
– Часа три, если попадется машина, – ответил Леша. –
