Нет, это крайне подозрительно, – продолжал он. – Вы должны знать, куда она удрала.

Василий Степанович остановился. Какая-то новая мысль пришла ему в голову. Он посмотрел на Лешу повеселевшими глазами.

– Слушай, я, кажется, начинаю догадываться…

– Ну?

– Она поехала к тебе.

– Ко мне?

– Ну да, к тебе на аэродром.

– Да разве она знает, что я на аэродроме?

– Конечно, знает! Я ей сам сказал.

– Позвольте, вы же уверяли меня, дядя, что ничего ей не говорили.

– Я не говорил ей, что писал тебе, но что ты на аэродроме, я говорил, – сказал Василий Степанович.

– Да вы сами не знаете, где наш аэродром.

– Конечно, не знаю, – подтвердил Василий Степанович. – Я только предполагал, что он где-то в стороне Ладожского озера.

– Я еду! – Леша встал и в упор посмотрел на Василия Степановича. – И вы поедете со мной. Я не отпущу вас ни на шаг, пока мы ее не найдем!

– Ну едем, едем, сделай одолжение, – весело проговорил Василий Степанович и застегнул свою шубу.

36

Выбегая из квартиры Василия Степановича на поиски Эрны, Павлик в передней заметил Люсю. Он так давно ее не видел, так не ждал ее встретить, так был занят своей догадкой о том, куда удрала Эрна, что сообразил только на улице: «Да ведь это же Люся! Вернуться? Я только взгляну, там ли Эрна, и вернусь».

Через разрушенный дом, тот самый, в который бомбы попали дважды, он вышел на занесенный снегом двор и заметил на нетронутом снегу свежие маленькие следы. «Я так и знал, что она пошла туда», – подумал Павлик.

Плита, закрывавшая отверстие, была отодвинута.

– Эрна! – крикнул Павлик.

Снизу никто не отозвался.

Павлик спрыгнул в отверстие и открыл железную дверь в комнату с нарами. Здесь по-прежнему было теплее, чем на улице.

– Эрна! Эрна! – кричал он.

Все было тихо.

Павлик достал свой фонарик и осветил нары.

Эрна лежала ничком на прежнем своем месте и, подняв голову, не мигая, смотрела на фонарик большими глазами.

– Это ты? – проговорила она, узнав Павлика. – Ты опять сюда пришел? Разве снова упала бомба?

– Слезай, слезай, – сказал Павлик.

Она покорно слезла с нар.

– А я думала – это он. Он сюда иногда ходит подслушивать по телефону. Он к проводам приделал трубку и подслушивает. Я теперь про него все знаю. – Она странно рассмеялась. – Он не Тарараксин, а Тизенгаузен…

– Тизенгаузен? – спросил Павлик и от неожиданности сел на нары.

– Ну да, Тизенгаузен, – повторяла она, как самую простую и общеизвестную вещь. – Немец Тизенгаузен.

– Он немец?

– Немец.

– Разве он не Василий Степанович?

– Василий Степанович. Он не немец, а хочет быть немцем. Он сказал мне, что скоро настанет время, когда лучше быть Тизенгаузеном, чем Тарараксиным. Ему очень нравится это слово – «Тизенгаузен». Когда он забывал, что я в комнате, то все повторял: «Тизенгаузен! Тизенгаузен!»

– Нет, тут что-то не так, – перебил ее Павлик. – Ты, кажется, действительно сумасшедшая.

– Может быть, – ответила она просто. – Он тоже говорил, что я сумасшедшая. Мне тут хорошо. Я к нему не пойду. Я про него все знаю. – Она нагнулась к Павлику и прибавила шепотом: – Это он убил Сенечкина.

– Какого Сенечкина?

– А вот того, про которого говорили, что он выбросился из окна. Я сама видела, как Сенечкин лежал на дворе в пальто и кепке.

– В пальто и кепке? Это был Сенечкин?

– Ну да.

– Который лазил по крышам?

– Сенечкин не лазил по крышам. Сенечкин был больной. Сенечкин не мог лазить. Это он лазил по крышам. Он говорил, что любит смотреть с крыши, как бомбят. Он всегда знал, когда будут бомбить: посмотрит на часы и пойдет на квартиру к Сенечкину, а оттуда на крышу. И сразу начинают бомбить…

– Постой, постой! – вскочил Павлик. – Значит, это он пускал ракеты?

– Не знаю, не видела. Может быть, он. Он все хотел попасть к летчикам, к Леше, к моему двоюродному брату…

– А где эти летчики?

– Не знаю. Он сам не знает. Где-то, говорит, возле озера. Он сказал мне, что нашел Лешу и что Леша возьмет меня к летчикам, а он будет ко мне приезжать. Он хотел, чтобы я была у него, как червячок на удочке. – Эрна опять рассмеялась. – А я не хочу. Мне и тут хорошо. Вот я и ушла сюда.

– Леша сейчас у него. Идем! – Павлик схватил ее за руку.

– Не пойду.

– Он такой большой, этот Леша, одет как моряк, с птичкой на рукаве. Пойдем!..

– Не пойду.

– Дура ты! – закричал Павлик. – Ведь мы сейчас все расскажем. Мы поймаем его!

Он тянул упирающуюся Эрну, тянул изо всех сил и подтащил к выходу из подземелья.

– Лезь! – крикнул он.

– Зачем ты толкаешься? – обиделась Эрна. – Ну хорошо, пойдем.

Они вылезли во двор, и Павлик увидел Люсю, стоявшую возле отверстия.

– Павлик! – бросилась к нему Люся. – Какой ты тоненький стал!..

– Держи ее, Люся, – сказал Павлик. – Не отпускай от себя. А я бегу, бегу!

Оставив Эрну Люсе, он через разрушенный дом выбежал на улицу.

37

День кончался. Начинало темнеть.

Павлик взбежал по лестнице и долго стучал в дверь квартиры Василия Степановича. Ему никто не ответил. Василий Степанович и Леша исчезли бесследно. «Куда он мог поехать? Неужели к летчикам? – подумал Павлик. – Нужно догнать. Нужно предупредить».

Летчики живут где-то возле Ладожского озера. Ничего больше Павлик о них не знал. Адрес неточный. Но у Павлика не было времени размышлять.

Машины, направлявшиеся к озеру, проходили по улицам Выборгской стороны. И Павлик пошел через весь город на Выборгскую сторону.

Было уже совсем темно, когда он миновал Финляндский вокзал. Машин здесь было много – огромные гремящие грузовики, движущиеся все в одну сторону. Они шли, не зажигая фар, наполненные едущими стоя людьми. Павлик просил остановиться, но машины проносились мимо, и никто не обращал на мальчика никакого внимания. И Павлик шел все дальше и дальше по дороге, туда, куда уходили машины.

К одному из грузовиков он прицепился сзади, ухватился за борт, поставил ногу на какую-то перекладину и повис. Так проехал он довольно долго. Но кузов машины был полон женщин, они заметили Павлика, стали кричать, что он упадет, и заставили его спрыгнуть.

Он опять зашагал. Маленькие деревянные домики и бесконечные заборы тянулись по сторонам. Город кончался. Павлик чувствовал, что у него уже нет сил. Тогда он решился на крайнее средство: стал посреди дороги и решил стоять, пока на него не наедет машина.

Пятитонка вынырнула из тьмы. Павлик стоял. Шофер дал гудок. Павлик стоял. Машина заскрежетала тормозами и остановилась так близко, что Павлик мог дотронуться до радиатора рукой.

Неистово ругаясь, шофер выскочил из кабины. Павлик попросил разрешения сесть. Шофер выругался еще рьянее, но сесть разрешил.

– Садись!

Кузов был устлан соломой. Люди лежали здесь вповалку. Улегся и Павлик. От усталости и тряски он скоро заснул. Во время пути он несколько раз просыпался и видел над собой темное небо и еще более темные вершины елок. Павлик пытался вскочить и посмотреть, нет ли где-нибудь на дороге Василия Степановича, но ехавшие толкали Павлика локтями и требовали, чтобы он лежал смирно. Да он и сам понимал, что в такой темноте ничего не увидит.

Машина с трудом пробиралась во мраке, еле тащилась, и было ясно, что до озера они доберутся к рассвету. Павлик решил теперь дождаться рассвета, найти на дороге какого-нибудь летчика и рассказать ему все.

А то, может быть, утром он увидит, как подымаются из-за леса самолеты, и сам найдет аэродром. Этот план успокоил его, и он крепко заснул.

Проснулся он от какой-то суматохи. Машина стояла. Шофер вылез из кабины и ругался. Люди в кузове тоже ругались.

– Мертвый? – спросил кто-то.

– А кто его знает, – ответил шофер. – Лежит.

– Он, наверное, с голоду свалился.

– Нет, не с голоду, – сказал шофер. – Рожа толстая.

– И как его не раздавили! – кричали в кузове. – У самой колеи упал. А шапка какая! А шуба! Оттащи его в сторону.

Павлик вскочил на ноги и увидел шофера, который волочил по снегу рослого мужчину в шубе и шапке. Павлик сразу узнал и шубу и шапку.

Рядом с мужчиной на снегу валялась связка книг.

Оттащив упавшего в сторону, шофер влез в кабину, и машина тронулась. Павлик на ходу выскочил из кузова, подбежал к лежащему и наклонился над ним.

Он был уверен, что это Василий Степанович. Но увидел совсем другое лицо, молодое, непохожее.

Перед Павликом, в шубе и шапке Василия Степановича, лежал Леша. Он вдруг открыл глаза, сел и, держась обеими руками за голову, сказал:

– Он ударил меня по голове…

Леша беспомощно оглядывался, стараясь понять, где он находится. Потом заметил на себе шубу и совсем растерялся.

– Он надел на вас свою шубу и шапку, – догадался Павлик, – а сам, наверное, взял вашу шинель и фуражку. Вставайте.

Леша неуклюже поднялся и, раздвинув свои длинные ноги, уставился на Павлика.

– А ты разве его знаешь? – спросил он удивленно.

– Знаю. И Эрну знаю.

– И Эрну знаешь? – еще больше удивился Леша.

– Эрна нашлась. Я отдал ее Люсе. Идемте.

– Ты и Люсю знаешь? Так кто ж ты такой?

– Я Павлик. Так идемте же!

– Павлик? – переспросил Леша. – Где я тебя видел? Я тебя у него видел!..

– Что ж вы стоите? Идемте, идемте!..

– Постой, – сдержал его Леша и, распахнув шубу, стал рыться в карманах кителя. – Он взял у меня пистолет и документы…

– Идемте! – торопил Павлик. – Неужели вы не понимаете? Он пошел на аэродром. Он сейчас пустит ракету.

И они быстро пошли по дороге.

Только теперь, наконец, Леша пришел в себя и начал понимать, что происходит.

– Куда ты? – накричал он. – Не сюда. Вот тропинка. Через лес. Мы всегда тут ходим. Когда я показал ему эту тропинку, он ударил меня по голове…

Павлик уже бежал по тропинке, и Леша, таща книги, едва поспевал за ним, спотыкаясь и поминутно нагибая голову, чтобы ветки не хлестали его по лицу. Павлик бежал не оглядываясь, слыша за собой его тяжелые шаги и несвязное бормотание.

– Нехорошо… Я сам привел его, ох…

Узкая тропинка, извиваясь в чаще, то спускалась в лощинку, то лезла вверх и казалась бесконечной. В лесу было еще темно, но небо уже серело. И снег светлел на земле между елками и голыми осинами.

Павлик внезапно остановился:

– Смотрите! Вот его следы! Он свернул с тропинки и