меня ТАТКУ и Марину и кланяйся Стеничу и Е. М. ТАГЕР[180]. Не хочешь ли ты переделать вместе со мной «Бородулю» для «Молодой гвардии»[181]? На Стенича я не очень сержусь за то, что он не ответил на мое письмо.

К. Ч.

34. К. И. Чуковский — Н. К. и Н. Н. Чуковским

8 ноября 1930 г. Алупка[182]

Дедка любит Татку,

Как Татка — шоколадку.

А Татка любит дедку

Как мятную конфетку.

Таточка дорогая! Кланяется тебе Мурочка из далекого Крыма. Приезжай к ней в гости. Бабинька и Мурочка будут очень рады.

Твой дединька.

Коля! Я на несколько дней застряну в Москве. Буду в Черкасском переулке у Нерадова[183]. Выезжаю из Алупки через 3–4 дня. Здесь на октябрьские торжества было очень жарко, как в июне. Многие купались. Я сидел на берегу нагишом.

35. Н. К. Чуковский — К. И. Чуковскому

19 апреля 1931 г. Ленинград

Милый папа.

Через несколько дней добуду, наконец, твой профсоюзный билет. Чтоб его добыть, нужно дать объявление в газете о краже. Все это будет сделано.

Посылаю тебе письмо из «Мол. Гв.» Пришло оно, конечно, опять на мой адрес.

С путешествием моим все еще неопределенно. Но 22-го дадут ответ самые высшие и окончательные органы, и тогда все будет известно наверняка.

Ведь украли только бумажник? Деньги, которые были в чемодане, целы?

Напиши, как ты нашел Мурочку.

У меня неприятности — из-за отсутствия бумаги роман мой не пойдет в производство до следующего квартала. Если бы здесь был Чагин[184], я бы его убедил, но Чагин в отпуску. Поцелуй Мурку. Попроси маму мне написать.

Коля.

19 апр. 1931.

Надеждинская, 9 кв. 31.

36. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

21 апреля 1931 г. Алупка

21 /IV-31.

Милый Коля!

Не знаю, как сейчас в Нью-Йорке, а в Алупке дивно хорошо. На третий день после моего приезда погода круто изменилась: на небе ни облачка, море стало теплое и доброе. Сколько цветов, какая прелестная зелень! Должно быть, в связи с погодой, Мурочке стало лучше; боль в колене прошла, гной перестал скопляться, температура упала. Я, конечно, не обольщаюсь большими надеждами, но радуюсь и временному облегчению. Я бываю у нее каждый день. Все мои знакомые дети, лежащие там, сильно поправились за зиму: значит, место и вправду чудодейственное. Все пополнели, закалились, прибавили в весе. Я насчет Мурочки утешаю себя мечтой, что доктор, открывший у нее поражение колена, быть может, ошибся. Ведь ошибся же он по поводу туберкулеза ее почек! Он говорит, что установил «гонит» при помощи рентгена. Но рентген у них мутный, допотопный; я привез из Питера свежий. Посмотрим.

Мама тоже, как будто, ожила. Она вообще прожила героиней: без друга, без радостей, с такой отчаянной болью в душе. Она целыми днями ничего не ела, не спала; теперь, готовя для меня, она поневоле и сама отхлебнет немного супу или чаю. Напиши ей о себе большое письмо, о Марине, о Татке. Она принимает очень близко к сердцу горе Марины и катастрофу с Фефой[185], и коклюш Таты, и твою поездку в САСШ. — Если не поедешь туда, приезжай непременно в Алупку, но захвати с собой возможно больше пищи. Здесь — может быть временно — страшная заминка с провиантом. Мы покуда ни в чем не нуждаемся, но маме приходится целый день стоять у плиты. Если приедешь ты, мы возьмем кухарку, и вообще приезжай — мы покатаемся в лодке, полезем на Ай Петри, порадуем Мурочку, побываем в Ялте. И вообрази только, как приятен будет маме твой приезд. От Лиды мы получили большое письмо с описанием жизни в Гандже[186]. Она описывает родителей Ц<езаря> и вообще весь его дом — описание, достойное Диккенса. Я не цитирую его, п. ч. знаю, что для Вас оно будет предметом ехидных хихиканий. От Бобы вчера получил письмо: он четко и умно выполнил все мои комиссии[187] — и я нежно благодарен ему. Если ты уедешь в Нью-Йорк, пиши с дороги почаще. Поклонись Тагер; она, бедная, должна была из-за меня потерять столько времени. Узнай и напиши мне, пожалуйста, адрес С. Я. Маршака — домашний. Целую Марину — в пробор. Что с Фефочкой? Как Татин кашель? Представь себе, воры вытащили у меня вместе с бумажником и Татино письмо к бабиньке!!!

Твой Пип.

[Рукой М. Б. Чуковской]:

Дорогой Коля, не приехать ли тебе с Мариной и Таточкой? У Таточки здесь мигом пройдет коклюш. Помещение найдется, а питание мы с Мариной обдумаем. В Ялте все есть. Мурочка очень будет рада Марине.

Мама.

37. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

Около 25 апреля 1931 г.[188] Алупка

Милый Коля. Из этого письма ты поймешь, в чем дело. Я пишу Копылову на твой адрес, т. к. не знаю его адреса (забыл!) Его местожительство хорошо известно в Дюнгизе[189] — Леониду Савельевичу Савельеву[190]. Спроси, пожалуйста, у него и немедленно доставь это письмо Копылову.

38. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

Около 28 апреля 1931 г.[191] Алупка

Милый Коля.

Мы с мамой живем здесь хорошо. Погода упоительная. Если Америка у тебя сорвалась, приезжай сюда возможно скорее. Вот план нашей квартиры — она на втором этаже.

Как видишь, для тебя есть комната. Устроимся втроем отлично. С наступлением хороших дней — Муре стало значительно лучше. Ее ножки под солнцем крепнут. Она повеселела. Температура спала. Я вижу ее каждый день. Мое присутствие подняло ее дух. Ей только очень хочется книг — Райдера Хаггарда[192] и других таких же. Нет ли у тебя под рукой? Едим мы с мамой сытнее, чем весь Крым — едим очень много, потому что мама сама готовит. Для себя одной она не хотела готовить, но для меня она взялась за стряпню — и вместе со мной ест и сама. Вообще она стала бодрее: лучше спит по ночам (в конце зимы она вообще разучилась спать), не надрывает свое сердце безысходным отчаянием, как это часто бывало в последнее время.

Вообще зима здесь была трудная и для мамы, и для Муры — следовало Муру взять отсюда в декабре — ну хотя бы в комнату, к себе, и кормить ее домашней едой — но весенний воздух здесь чудотворен, и это я уже чувствую на Муре.

Боба — хозяйственный гений, и не мне учить его, как распоряжаться деньгами. Пайкину и Зильбершеру я послал нахлобучку[193]. Они не имели права брать от меня поручение перевести мои собственные, кровные 750 р. в сберкассу и не выполнить этого поручения, так как на основании их обещания я дал сберкассе целый ряд распоряжений. Но если даже предположить худшее, то и тогда мои дела не плохи, ибо Московский ГИХЛ перевел по моему адресу 640 рублей. Посылаю Вам доверенность на эти деньги, хотя было бы лучше, если бы Вы сообщили об этих деньгах Исаку Григорьевичу Ямпольскому[194] (живет в одной квартире с Тыняновым). У Ям<польского> есть моя доверенность, он получит по ней 640 руб., вычтет из них следуемые ему 175 р., остальные деньги вручит Вам. Вы сбережете время, которого у Вас не слишком много.

Нас очень волнуют вопросы:

О Тате. Что Вы думаете сделать с ее коклюшем?

О Марине. Уезжает ли она в Кузнецк?

О тебе. Получил ли ты разрешение от Григория Ивановича ехать в Америку[195]?

Немедленно пиши обо всем.

Твои К. Чуковский.

39. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

15 мая 1931 г. Алупка [196]

Коля милый! Я очень рад, что ты едешь сюда. Только не открепляй своей продуктовой книжки: здесь новоприезжих не прикрепляют к коопам. Поэтому будет лучше, если будут получать хлеб для тебя в Питере — и высылать его сюда посылкой. Захвати с собою побольше хлеба — и приезжай. Голода не бойся: у нас все есть, и чудесная простокваша, и яйца — решительно все.

Мурка будет рада тебя видеть. Сейчас мы пережили страшные дни: показалось, что у нее туберкулез почек, и что она при смерти. Изергин так и сказал нам — что надежды у него мало. Анализ ее мочи в Ялте обнаружил страшные вещи. Но вот с тех пор прошло 5 дней — и диагноз, как будто, не подтверждается. Она повеселела, явился аппетит, и кто знает? — может быть, она и выживет.

Привези ей что-нибудь географическое. Ну, хоть карту, хоть книжку, это ее развлечет.

В Бобровке в старшей группе ты самый знаменитый писатель. «Один среди людоедов» и «Навстречу гибели» зачитаны всеми до дыр. Я ничего не знаю о Марине: уехала ли она, осталась ли? Думаю, что осталась из-за внезапного краха твоих денежных дел. Этот крах, должно быть, ударил тебя в самое темя. Воображаю, как ты изнемог и озлобился. Приезжай сюда, здесь отдохнешь. Все купаются в море, цветет глициния (это изумительное зрелище), я черен, как негр, побродим с тобой по Симеизам, Кореизам, Мисхорам — и мама отвлечется немного от горя. И позволь тебе сказать, мой милый, в утешение, что «крах» с твоим романом[197] — это вздор, несуществующая царапина, на которую и обращать внимания не следует — это я понял теперь, пережив ужасы Муркиной гибели. Когда в прошлом году погибал ее глаз, когда в нынешнем году мы с мамой слушали в Ялте приговор врача, сделавшего анализ ее крови, когда мы узнали, что у нее вдобавок к глазу и двум голеностопным суставам поражено колено (т. е. что она лишилась обеих ног) — мы поняли, что все другие горя — не горя.

Плюнь на все злоключения, возьми денег (хотя бы у меня) — садись на питерский поезд и к Черному морю.

Из денег, которые получились в Ленкублите:

1) 60 рублей — бабушке,

2) 50 рублей — Валентине Александровне Коц[198] (ее телефон знает Лида),

3) 100 рублей Лиде на хозяйство (наша доля),

4) остальное — в сберкассу — и, сколько нужно, возьми себе.

Привет обожаемой Тагер. Я бы написал ей, но не хочется заражать ее своими печалями. Закрепила ли она за собою (в «Academia») книгу Каролины Павловой[199]? Привези рукопись своего романа. Алупка — такое забавное место, тебе пригодится для беллетристики. Съездим к Сергееву-Ценскому[200], к Максу[201].

Попроси Валентину Коц достать мне (хотя бы в библиотеке ГИЗа) 2-й том «Очерков русской критики» под ред. A. В. Луначарского и Вал. Полянского[202], том, где статья B. И. Невского[203] «60 годы». А также 8-й том «Красного Архива». Но можешь и не просить, если трудно. Обнимаю Валентина Осиповича[204], Таточку и Марину.

К. Ч.

40. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

10 августа 1931 г. Алупка[205]

Коля! вот письмо, которое только что пришло к тебе из Москвы. Пользуюсь этой оказией — и передаю Генриетте Соломоновне [206] сто миллионов поклонов!

Мурочке эти дни лучше, температура нормальная, аппетит улучшился. Жизнь