в руки трех из них, можно читать книгу ночью. Мне самому случилось однажды с помощью такой мухи отыскать в темноте платок. Этими светящимися насекомыми столь наполнены здешние места, что от вечерней до утренней зари повсюду бывает довольно светло».
В конце января привезли наконец новую мачту, и корабельные плотники начали ее устанавливать. Скоро все было готово. 4 февраля 1804 года корабли покинули гавань Дестеро и направились дальше к югу.
Крузенштерн очень торопился. Мыс Горн можно обойти только в летние месяцы — декабрь, январь и февраль. В остальное время года здесь свирепствуют ураганы.
С каждым днем становилось все холоднее. Матросы опять удивлялись: приближался март, по русским представлениям — весенний месяц, а погода портилась, тепло исчезало.
Начались бури. Волны подымали корабли и швыряли их в разные стороны. Нередко «Нева»и «Надежда» теряли друг друга из виду. Пока им удавалось всякий раз находить друг друга, но, кто знает, не придется ли им длительное время плыть врозь. Когда наступило наконец затишье, продолжавшееся всего несколько часов, Крузенштерн направился на шлюпке к «Неве».
— Нам надо условиться, где мы встретимся, если туман и буря разлучат нас надолго, — сказал он капитану Лисянскому. — Кораблям, вероятно, придется обходить мыс Горн поодиночке.
Обсудив положение, капитаны назначили местом свидания остров Пасхи в Тихом океане.
— Но если у острова Пасхи вы «Надежды» не найдете, — сказал Крузенштерн, — ищите нас у острова Нукагива. Этот остров совсем не исследован, и нам необходимо там побывать.
Едва Крузенштерн вернулся на «Надежду», буря разбушевалась с новой силой. «Нева» исчезла в крутящемся тумане и больше не появлялась. Сквозь мрак и холод «Надежда» продолжала свой путь к югу.
Наконец, 3 марта, увидели мыс Горн, огромную черную, голую скалу, о которую разбивались пенистые волны — гребни их были выше корабельных мачт. Осторожно, медленно «Надежда» обошла эту скалу и вышла в Тихий океан.
— Проскочили! — сказал Крузенштерн с облегчением.
Остров Нукагива
Крузенштерн назначил Лисянскому встречу возле острова Пасхи, но обстоятельства сложились так, что заходить к острову Пасхи оказалось невыгодным. В южной части Тихого океана «Надежду» долго не оставляли бури, сильно задержали ее и отнесли далеко на запад от первоначально намеченного курса. Чтобы подойти к острову Пасхи, пришлось бы возвращаться к востоку против сильного встречного ветра и потерять много времени. И Крузенштерн решил идти прямо к острову Нукагива и там ждать «Неву». Он очень спешил, потому что задержался в Бразилии дольше, чем предполагал, а осенью хотел быть уже в Японии.
Запасы пресной воды, взятой в Дестеро, подходили к концу, и Крузенштерн распорядился, чтобы никто на корабле не смел выпивать больше одной кварты в день. «Надежда» шла по неведомой части Тихого океана, где никогда еще не был ни один корабль. Днем на саллинге, а ночью на бушприте беспрестанно сидел матрос и смотрел, не видно ли земли.
Крузенштерн обещал вознаграждение тому, кто первый увидит землю. Но проходили дни и ночи, а кругом ничего не было, кроме волн.
17 апреля 1804 года перешли южный тропик. Еще через двадцать дней, 7 мая, увидели наконец берега Нукагивы.
Остров Нукагива, один из Маркизских островов, был впервые замечен американским капитаном Ингрегэмом в 1791 году, за тринадцать лет до того, как его посетил Крузенштерн. Ингрегэм был невежественный торгаш и, посетив остров, не узнал о нем почти ничего. А Крузенштерну хотелось исследовать Нукагиву.
Остров казался густым темно-зеленым садом. В зелени разбросаны были розовые, оранжевые, белые пятна — деревья, покрытые яркими цветами. Крузенштерн и его спутники много слыхали о прелести тропических тихоокеанских островков, но такой пышности и красоты не ожидали.
«Надежда» шла вдоль берега, держась от него на расстоянии трех миль. Легкий ветерок приносил на корабль пряный и сладкий запах леса. Крузенштерн осматривал берег в подзорную трубу. Он искал бухту, обозначенную на карте Ингрегэма под именем бухты Анны-Марии. Среди деревьев видел он крохотные, едва заметные фигурки голых людей, бегавших, прыгавших, размахивавших руками.
Из-за мыса появилась длинная узкая лодка. Было в ней шестеро гребцов. Она быстро неслась к кораблю. Как большинство полинезийских лодок, она имела так называемый противовес, то есть бревно, плывущее рядом с нею и прикрепленное к ней палками; это бревно не давало лодке перевернуться. Сидевшие в лодке люди были голы, и Крузенштерн принял их всех за туземцев. Он очень удивился, когда туземец, находившийся на носу, вдруг поднял над собою развевающийся белый флаг.
В Европе белый флаг — знак мира. Но народы других частей света, как было известно Крузенштерну, знака этого не понимали. Не мудрено, что моряки удивились, увидев белый флаг в лодке туземцев.
Лодка подошла вплотную к кораблю. Крузенштерн приказал бросить конец. Человек, державший белый флаг, вскарабкался по канату на палубу.
Голый, в одной только коротенькой юбочке, сплетенной из травы, он подошел к Крузенштерну, низко поклонился и проговорил на чистом английском языке:
— Меня зовут Робертс. Я здешний житель. К вашим услугам, капитан.
Тут только Крузенштерн заметил, что человек этот белый. Вернее, был когда-то белым, потому что тропическое солнце обожгло его тело и покрыло темным загаром. Но все же он был гораздо светлее коричневых островитян, сидевших в лодке. Команда «Надежды»с любопытством разглядывала странного гостя.
— Вы здешний житель? — удивленно спросил Крузенштерн. — Как же вы сюда попали?
— Буду с вами откровенен, — ответил Робертс с поклоном. — Восемь лет назад я сбежал с английского военного корабля, проходившего мимо этого острова. Мой капитан много раз бил меня по лицу. После года службы у меня осталась только семь зубов. — Он открыл рот и показал беззубые челюсти. — Надеюсь, сэр, вы не отправите меня обратно в Англию. Я могу быть вам здесь очень полезен.
Крузенштерн, служивший в английском флоте, хорошо знал, как жестоко обращаются на английских кораблях с матросами. Знал он также, что пойманного беглого матроса ждет в Англии виселица.
— Какую же пользу вы можете нам принести? — спросил он.
— Большую пользу, — убежденно ответил белый островитянин. — Во-первых, я могу служить вам лоцманом и ввести ваш корабль в бухту Анны-Марии, а дело это для человека, не знающего прохода между рифами, очень нелегкое. Во-вторых, я свободно говорю на языке здешних жителей и могу служить вам переводчиком. И, в-третьих, я нахожусь в самых близких родственных отношениях с королем. И вы понимаете, сэр, что от меня отчасти зависит, как вас встретят туземцы.
Робертс сейчас же бойко вскочил на капитанский мостик рядом с Крузенштерном и повел корабль меж розовых коралловых рифов в бухту Анны-Марии. Он показывал Крузенштерну глубокие безопасные места, и Крузенштерн видел, что без его помощи, пожалуй, трудно было бы ввести «Надежду»в бухту.
Пришлось признать, что Робертс может приносить пользу — он был хорошим лоцманом. Но был у него и бросавшийся в глаза крупный недостаток — необыкновенная болтливость. Истосковавшись по родному языку, он теперь трещал без умолку.
— Здесь на острове живет еще один белый, — говорил ей. — Француз. Тоже беглый матрос. Негодяй, каких свет не видел. Заклинаю вас, капитан, остерегайтесь этого человека. Он непременно явится к вам, будет предлагать свои услуги. Но вы не верьте ни одному его слову и гоните в шею.
«Робертс боится конкуренции», — подумал Крузенштерн и спросил:
— Почему же он негодяй, этот француз? Что он такого негодного сделал?
— Он каждую минуту делает тысячи пакостей! — заговорил Робертс, приходя в ярость. — Он хочет меня убить. Он хочет поссорить меня с островитянами.
— Вы с ним единственные европейцы на острове, — сказал Крузенштерн. — Это должно было бы сблизить вас. Отчего вы с ним не помиритесь?
— Вы не знаете, что это за человек! — возразил Робертс. — Я сам вначале рассуждал, как вы, и много раз предлагал ему мириться. Но разве можно жить с ним в мире, если он все время норовит тебя зарезать исподтишка!
«Надежда» благополучно прошла между рифами и стала на якорь посреди бухты. Мгновенно с берега к кораблю вплавь кинулось несколько сот островитян.
Они чувствовали себя в воде свободно, как на суше, разговаривали, плескались, двигались с необыкновенной быстротой и легкостью. Никогда еще русским морякам не приходилось видеть таких отличных пловцов. Они тащили к кораблю на продажу кокосовые орехи, плоды хлебного дерева и бананы. Даже с тяжелым грузом они плавали как рыбы.
— А нельзя ли здесь купить свиней? — спросил Крузенштерн Робертса.
Команда «Надежды» много месяцев питалась одной солониной и мечтала о свежем мясе.
— Свиней тут мало, и островитяне ими очень дорожат, — ответил Робертс. — Боюсь, что они вам их продавать не станут.
Крузенштерн поручил вести торговлю с островитянами лейтенанту Ромбергу и доктору Эспенбергу. Они показали островитянам несколько железных топоров. Островитяне в воде подняли радостный крик, потрясая над головами кокосовыми орехами и бананами. Но Робертс, по просьбе доктора Эспенберга, объяснил им, что топоры они могут получить в обмен на свиней, а за фрукты им будут давать обломки железных обручей от старых бочек. Обручам они тоже обрадовались и охотно давали за них фрукты. Эспенберг и Ромберг спускали им с палубы куски железа на канатах. Островитяне отвязывали железо и привязывали к канатам свои товары. Торговали они вполне честно.
Подобно людям каменного века, они изготовляли все свои орудия только из камня, из дерева, из кости. Добывать металлы они не умели и поэтому железом дорожили чрезвычайно. «За кусок обруча, — пишет Крузенштерн, — давали они обыкновенно по пяти кокосов или по три и по четыре плода хлебного дерева. Они ценили такой железный кусок весьма дорого… Малым куском железного обруча любовались они, как дети, и изъявляли свою радость громким смехом. Выменявший такой кусок показывал его другим, около корабля плавающим, с торжествующим видом, гордясь приобретенною драгоценностью. Чрезмерная радость их служит ясным доказательством, что они мало еще имели случаев к получению сего высоко ценимого ими металла».
Торговля продолжалась уже несколько часов, а свиней никто не привозил.
Крузенштерн убедился, что Робертс был прав: свежим мясом запастись в Нукагиве было очень трудно.
В четыре часа дня от берега отошла большая лодка, полная мужчин, и поплыла к «Надежде».
— Кто это? — спросил Крузенштерн у Робертса.
Русские видели, что лодок у островитян очень мало и что они предпочитали двигаться по морю вплавь. От берега до корабля было совсем недалеко, и любой островитянин мог переплыть это расстояние без всякого труда. Крузенштерн удивился, увидев островитян, которые ради такого короткого путешествия сели в лодку.
— Это едет к вам король Тапега, — сказал Робертс.
Едва лодка подошла к кораблю, спустили трап. Тапега взобрался на палубу вместе со свитой.
Ему было
