с радостью, ко всеобщему удивлению:

— Карашо! Карашо! Понимай русс — карашо!

Оказалось, что сюда, в эту бухту, несколько лет назад уже приходил русский корабль из Охотска — должно быть, торговый. Этот офицер встречался с русскими моряками, тоже уговаривал их уехать и запомнил несколько русских слов.

Крузенштерн повел своего гостя в кают-компанию. От обеда японец решительно отказался, но чашку чаю он выпил охотно.

Он рассказал, что живет обычно в Матсумае, японском городе на юге Хоккайдо, а сюда приезжает только на лето, чтобы следить за торговлей между айнами и японскими купцами. Айны выменивают свою рыбу у японцев на крупу, чай, посуду, железные вещи. По его словам, раньше весь Хоккайдо был заселен айнами, но теперь японцы переселились в южную его часть с острова Хондо и загнали всех айнов на север.

Крузенштерн хотел сделать своему гостю подарок. Он предложил ему поношенный офицерский мундир, довольно большое зеркало и саблю.

Но японец отказался принимать подарки.

— Если мое начальство увидит у меня эти вещи, оно подумает, что я пустил вас сюда за взятку, — объяснил он кое-как знаками и словами. — А пустил я вас сюда потому, что не могу же я один сражаться с военным кораблем!

Впрочем, он до самого конца усердно упрашивал Крузенштерна отплыть и пугал его своим «бум-бум». Крузенштерн обещал, что уйдет, как только рассеется туман. Он прибавил, что собирается плыть к Сахалину, и спросил японца, известна ли ему такая земля.

— Конечно, — ответил японец. — Она отсюда совсем близко и даже видна в ясную погоду. Там сейчас много наших купеческих кораблей.

Но из более подробных расспросов Крузенштерн выяснил, что японцам известен только южный берег Сахалина, а о более дальних его частях они ровно ничего не знают.

Крузенштерн добросовестно выполнил обещание, данное японскому офицеру, и 13 мая, когда наконец рассеялся туман, «Надежда» покинула остров Хоккайдо.

Исследование Сахалина

14 мая вошли в залив Аниву, на южном побережье Сахалина. Этот берег не отличался от северной оконечности Хоккайдо и был только немного лесистее. Жили тут такие же айны, и управляли ими японские офицеры.

«Всеобщий господствующий у здешних жителей обычай, — рассказывает в своих записках Крузенштерн, — заключается в том, что в каждом доме воспитывают молодого медведя (по крайней мере, я и офицеры видели медведей в каждом без исключения доме, в коем только быть случалось). Живет он в углу жилой избы и, конечно, должен быть беспокойнейшим сочленом семейства. Одному из наших офицеров желалось купить себе такого молодого медведя. Он давал за него суконный сюртук. Хотя айны ценят сукно весьма дорого, потому что и японцы не могут их снабжать сукном, однако владевший медведем не хотел расстаться со своим воспитанником».

Крузенштерн повел свой корабль сначала на восток, потом на север и вошел в другой сахалинский залив, называемый заливом Терпения, расположенный севернее Анивы. Сведения о нем были очень неточные. Крузенштерн исследовал и занес на карту все берега залива. Японцы сюда еще не проникли, и местность была совсем дикая. Здесь, по-видимому, тоже жили айны, но, заметив моряков, они убегали в леса.

Покинув залив Терпения, «Надежда» направилась далее к северу, держась восточного берега Сахалина. Шли медленно, потому что берег был совсем неизвестный и каждую его извилину нужно было заносить на карту. Но 26 мая путь им преградил густой плавучий лед. Пробиться сквозь него не было никакой возможности. И Крузенштерн стал решать, как ему быть: ждать ли здесь, пока лед растает, и тогда продолжать исследование берегов Сахалина или, оставив Сахалин, сейчас же идти на Камчатку.

Самому ему не хотелось бы покидать Сахалин, но Резанов спешил в Петропавловск, чтобы поскорее послать оттуда извещение в Петербург о результатах своих переговоров с японцами.

После долгих колебаний Крузенштерн наконец принял такое решение: плыть, не задерживаясь, на Камчатку, оставить там Резанова и сразу же вернуться на Сахалин, чтобы продолжать исследование его берегов.

5 июня «Надежда» вошла опять в Петропавловский порт.

Трудно себе даже представить, в какой восторг пришли жители Камчатки, узнав, что в трюме «Надежды» находится две тысячи мешков соли. Подарок японского императора пришелся как нельзя более кстати. Крузенштерн приказал отвезти все эти мешки на берег для бесплатной раздачи жителям.

Петропавловцы, иногда целыми годами обходившиеся без соли, теперь были обеспечены ею на несколько лет.

Резанов отправил в Петербург длинное, подробное сообщение обо всем, что случилось с ними в Японии, а сам, теперь уже не в качестве посла, а в качестве одного из совладельцев Российско-Американской компании, сел на купеческое судно и отправился через Берингов пролив в русские владения в Америке, чтобы произвести там ревизию. Потом он поехал в Петербург обычным в то время путем, через Сибирь, но по дороге заболел и умер в Красноярске.

Выгрузка соли и починка снастей задержала «Надежду»в Петропавловске на целый месяц. Только 5 июля вышла она в море и направилась опять к Сахалину. Впервые за все путешествие на ней не было ни пассажиров, ни лишнего груза, и это очень облегчало плавание.

16 июля подошли к берегу Сахалина, как раз в том месте, где были почти два месяца назад. Лед давно растаял, и море было чисто. Вокруг корабля плескалось множество тюленей.

Началось медленное плавание вдоль восточного сахалинского берега к северу. Каждую бухту, каждый залив нужно было отметить на карте. Эта кропотливая, трудная работа отнимала много времени. Земля, то заросшая лесом, то засыпанная голым песком, была совершенно пустынна. Моряки нигде не встречали человеческого жилья.

8 августа добрались наконец до самого северного сахалинского мыса. Крузенштерн назвал его мысом Елизаветы. Обогнув этот мыс, «Надежда» пошла к югу вдоль северо-западного берега Сахалина.

Но моряки понимали, что обойти весь Сахалин кругом им не удастся, потому что осенью они должны уже быть в Китае, где их будет ждать «Нева». Они остановились на несколько дней в маленьком заливе, который назвали по имени своего корабля заливом Надежды, и запаслись там пресной водой.

Таким образом, Крузенштерну не удалось обойти Сахалин кругом, и вопрос о том, является ли Сахалин островом или полуостровом, оставался нерешенным. Этот вопрос был решен только сорок четыре года спустя другим замечательным русским путешественником — адмиралом Невельским.

Из залива Надежды отправились обратно на Камчатку.

30 августа Крузенштерн в третий раз ввел свой корабль в Петропавловский порт.

Короткое северное лето уже подходило к концу. С каждым днем погода становилась все холоднее, дождливее и ветренее. Крузенштерн хотел уйти из Петропавловска до наступления осенних бурь, но приготовления к длинному, опасному путешествию вокруг Азии и Африки заняли больше времени, чем он предполагал. Пять недель ушло на проверку и починку снастей, парусов, на закупку провизии. А между тем приближалась ранняя камчатская зима.

В конце сентября в Петропавловск из Аляски пришло торговое судно Российско-Американской компании. Капитан этого судна приехал на «Надежду»в гости.

— Не встречались в Америке с «Невой»? — спросил его Крузенштерн.

— Нет, не встречались, — ответил капитан. — Но должен вам сообщить, что по слухам, которые ходят среди русских промышленников на Аляске, команде «Невы» пришлось где-то выдержать сражение с индейцами. А чем кончилось это сражение, не могу вам сказать.

После такого известия Крузенштерн стал еще поспешное готовиться к отплытию.

В русской Америке

Страшные слухи

Теперь вернемся к 10 июня 1804 года, к тому дню, когда возле Гавайских островов капитан Лисянский попрощался со своим начальником и другом капитаном Крузенштерном и «Нева» разлучилась с «Надеждой».

«Надежда» направилась прямо к Камчатке, а «Нева» задержалась у Гавайских островов еще на несколько дней, потому что Лисянский хотел во что бы то ни стало запастись съестными припасами, так как не знал, удастся ли ему это сделать у американских берегов. Он долго и довольно безуспешно торговался с гавайцами, требовавшими от него сукна или по крайней мере парусины за каждый кокосовый орех, и вдруг за одним из мысов заметил стоявший на якоре небольшой купеческий корабль под флагом Соединенных Штатов Америки.

Часа через два на «Неву» прибыли в гости два американца — капитан корабля и его помощник. Лисянский встретил их любезно, по-товарищески, как принято между моряками. Он познакомил их с лейтенантами Повалишиным и Арбузовым и пригласил в кают-компанию пообедать.

Обед прошел оживленно. Американцы казались людьми простыми, добродушными и откровенными. Они рассказывали о своем плавании из Бостона к Гавайским островам вокруг мыса Горн. Русские моряки, тоже недавно обогнувшие мыс Горн, рассказали им о плавании «Невы»и «Надежды». Это был профессиональный разговор, очень любопытный для каждого моряка.

— А куда вы теперь направляетесь? — спросил один из американцев.

Лисянский ответил, что «Нева» направляется к русским владениям на северо-западном побережье Америки. В этом не было никакой тайны, и Лисянский не считал нужным скрывать свои намерения.

— Куда же вы собираетесь зайти раньше: к острову Кадьяк или в Ситкинский залив? — продолжал спрашивать американец.

Дело в том, что у русских владений в Америке было в то время как бы два центра: один на большом острове Кадьяк, а другой значительно восточное, в заливе Ситка. Остров Кадьяк был освоен русскими промышленниками давно, еще во времена Шелехова, а в Ситкинский залив русские проникли значительно позже. Но Лисянский знал, что в 1799 году Баранов, управляющий владениями Российско-Американской компании, построил на берегу Ситкинского залива крепость Архангельскую.

Лисянский ответил, что еще не принял окончательного решения, но что, пожалуй, раньше пойдет в Ситку, а уж потом на Кадьяк.

Американцы многозначительно переглянулись.

— А вы ничего не слыхали?.. — начал было один из них.

— О чем?

— Да нет, мы сами ничего не знаем…

Они, казалось, жалели, что проговорились. Но так как Лисянский настаивал, они передали ему страшный слух: будто в 1802 году индейцы напали на поселения русских возле Ситкинского залива, все сожгли и разрушили и уничтожили всех до одного человека.

Увидев, какое впечатление произвел их рассказ, они сразу же стали отказываться от своих слов.

— Мало ли что болтают… Раз вы ничего не слыхали, значит, ничего и не было… Ведь вы покинули Петербург через год, в 1803 году… А уж в Петербурге знали бы…

Но Лисянский отлично понимал, что за такой короткий срок, как один год, никакое известие из Русской Америки не могло дойти через Берингов пролив, Камчатку, Охотское море, Сибирь и Урал до Петербурга. Он расспрашивал американцев, стараясь добиться от них подробностей, но они ничего больше не знали или не хотели сказать и только бранили индейцев.

— Мы хорошо с ними знакомы, — говорили они. — Это неблагодарный народ, который нужно истребить весь. Вы, русские, в своих владениях слишком мягко поступаете с ними. Вот теперь вы наказаны за свою мягкость.

Американцы пообедали, попрощались и уехали. Проводив их, лейтенант Повалишин