снял с него шляпу и принялся удивленно разглядывать его волосы. Все новозеландцы черноволосы, и светлый, огненный цвет волос Рутерфорда поразил и восхитил вождя еще больше, чем его исполинский рост. Он долго мял пальцами волосы пленника, как бы пытаясь понять, из чего они сделаны.

Когда пленники были раздеты и вновь связаны, Эмаи приказал отнести их на пироги. Белых кидали вниз прямо с палубы, словно гвозди и связки канатов. Гребцы, сидевшие в пирогах, ловили их на руки и клали рядом со свиными тушами. Трупы капитала и повара были брошены вместе с живыми. Рядом с Рутерфордом лежал раненый боцман. Он наконец перестал кричать и только тихо стонал.

Убийство

Бриг, потеряв якоря, был отнесен ветром к самому устью реки Темзы. Он сел на мель в какой-нибудь четверти мили от берега. Поэтому пирогам пришлось плыть недолго.

Пристав к берегу, новозеландцы развязали пленникам ноги и вывели из пирог. Несчастный боцман перестал стонать. Мученья его кончились — он умер. Новозеландцы бережно положили на траву три трупа. Из экипажа «Агнессы» остались в живых только матросы — двенадцать человек.

Пленников, окруженных толпой воинов, повели в лес. Впереди несли трупы капитана, повара и боцмана. Узкая лесная тропинка шла все время в гору. Солнце зашло. Широкие ветви сосен и исполинские папоротники заслоняли небо. Темнота на Северном острове Новой Зеландии наступает почти мгновенно. Стемнело. Тропинка была очень узкая, и отряду пришлось растянуться длинной лентой. Пленники потеряли друг друга из виду, и страх их еще усилился. Каждому ежеминутно приходило в голову, что товарищи его уже убиты и что он остался один среди дикарей. И время от времени матросы перекликались:

— Эй, Джон Уотсон, ты жив?

— Жив, Смит, жив! А где Рутерфорд. Я давно не слышу его голоса.

— Я впе-ре-ди! — донесся издали могучий рев Рутерфорда.

Новозеландцы шли молча и по обращали на перекличку никакого внимания. Тропинка становилась все круче и круче. Наконец через полчаса после прибытия на берег отряд достиг плоской вершины холма. В звездном небе вырисовывались зубцы высокого бревенчатого частокола. Это была и-пу — крепость новозеландцев.

Пленников провели внутрь крепости через узкие ворота. Новоприбывших встретила толпа женщин и детей.

— Айр-маре! Айр-маре! — кричали они.

Это означало по-новозеландски «здравствуйте».

За частоколом находилось два десятка соломенных хижин. Вокруг костров, горевших между хижинами, сидели голые ребятишки и тощие собаки. Собак в деревне было множество. Они со злобным лаем кинулись к пленникам, пытаясь укусить их за йоги. Новозеландцы с трудом отогнали псов, крича на них и размахивая палками.

Пленников вывели на широкую площадь, расположенную за деревней. Посреди площади росло несколько сосен. Моряков прикрутили канатами к этим соснам, по одному к каждой сосне.

Затем воины удалились, оставив возле пленников только двух сторожей, которые тотчас же развели костер, сели на землю и принялись что-то жевать. Больше стражи и не требовалось, потому что пленники так крепко были привязаны к деревьям, что не могли шевельнуть ни ногой, ни рукой.

В деревне все смолкло. Впрочем, в первую половину ночи тишина несколько раз нарушалась оживленными кучками воинов, возвращавшихся с захваченного брига. Они тащили на себе тюки с посудой и одеждой. У многих за плечами были ружья. Из этого Рутерфорд заключил, что новозеландцы уже проломали палубу и забрались внутрь судна.

Пленники, конечно, не спали всю ночь. Но веревки так больно врезались в тело, ужасы минувшего дня так утомили их, страх за будущее был так велик, что никто не говорил ни слова. И, только когда прошла уже большая часть ночи, матрос Уотсон тихо сказал:

— Глядите, зарево.

Рутерфорд поднял голову и увидел, что за частоколом, за лесом, в небе стоит зарево.

— Что это горит? — спросил Джек Маллон.

— Лес, должно быть, — ответил кто-то.

— Нет, не лес, — сказал Рутерфорд. — В той стороне бухта, море.

— А что ж, по-твоему, если не лес? — спросил Джон Уотсон.

— Это горит наша «Агнесса», — угрюмо проговорил Рутерфорд.

И тотчас же раздался оглушительный грохот. Тысячеголосое эхо гор ответило ему протяжным гулом. Вершины сосен качнулись. Собаки тревожно завыли, и сонные новозеландцы выскочили из своих хижин.

— Это взорвался наш пороховой склад! — воскликнул Рутерфорд. — Порох взорвался на бриге и, конечно, разнес его вдребезги! Нашей «Агнессы» больше не существует!

Так прошла эта бесконечная, мучительная ночь. Зарево стало уменьшаться сразу после взрыва, но исчезло совсем только с восходом солнца.

Когда солнце поднялось над лесом, вокруг пленников собралась вся деревня. Эмаи собственноручно отвязал их от сосен. Утомленные моряки не в состоянии были держаться на ногах и упали. Но их подняли, выволокли на поляну и усадили рядком в густой траве. Эмаи встал на камень и что-то закричал. Тогда все женщины и дети ушли. Остались только воины — человек двести. Они уселись в траве широким кругом. На середину круга вышел Эмаи в сопровождении пяти каких-то стариков. Их головы были тоже украшены перьями, но не так густо, как голова Эмаи. Это были старейшины деревни, младшие вожди, подчиненные верховному вождю племени. А верховным вождем был Эмаи.

Вожди стали произносить длинные речи. Пленники не понимали ни слова, но знали, что решается их участь. Они прощались с жизнью. Джек Маллон опять тихо плакал, закрыв лицо руками.

Воины сначала слушали своих вождей в полном молчании. Но мало-помалу многие из них стали кричать, о чем-то споря. Некоторые даже повскакали со своих мест и выбежали на середину круга. Но Эмаи угрожающе обвел их взором, и они стихли. Вожди тоже ожесточенно спорили между собой и чуть не дрались. Одного особенно крикливого вождя Эмаи даже выгнал с собрания. Заседание это продолжалось часа полтора. Окончилось оно длинной речью Эмаи, во время которой все стихло. Судьба пленников была решена.

Матросов вывели на середину круга и поставили в ряд. Каждого из них держали двое дюжих молодцов, хотя пленники и не пытались бежать. Эмаи подошел к самому крайнему из матросов и ударил мэром по голове. Матрос упал мертвым. Толпа восторженно взвыла.

Эмаи медленно шел по ряду. Второго пленника он не тронул, но третьего убил. Пропустив четвертого, он убил пятого. Так убивал он всех нечетных, оставляя в живых четных. И при каждом взмахе его мэра толпа радостно выла.

Рутерфорд стоял девятым. Он должен был быть убит. Он сжал зубы и не проронил ни звука. А стоявший рядом с ним Джек Маллон громко кричал, хотя он был восьмым и казнь ему не угрожала.

Убив седьмого и не взглянув на Маллона, Эмаи подошел к Рутерфорду. Рутерфорд был бледен, но молчал. Вождь уже поднял руку. Но вдруг как будто что-то вспомнил. Рука его медленно повисла. Он с явным восхищением оглядел могучую грудь и широкие плечи моряка. Даровав ему жизнь, он убил десятого и двенадцатого, внезапно перейдя с нечетных номеров на четные.

Шестеро было убито, шестеро осталось в живых. Их звали: Рутерфорд, Джек Маллон, Джон Уотсон, Джон Смит, Джефферсон и Томпсон.

Пир

Трупы капитана, повара, боцмана и шестерых убитых матросов разрубили топорами на части. Топоры были стальные, европейские, украденные с «Агнессы». Пока одни рубили мертвецов, другие копали посреди поляны большие круглые ямы. В эти ямы набросали хворосту и зажгли его. Поверх хвороста наложили камней. Когда камни раскалились до того, что к ним нельзя было притронуться, на них положили куски человечьего мяса. Потом засыпали ямы землей и стали ждать, когда мясо испечется.

К воинам опять присоединились женщины и дети. Они тоже хотели принять участие в пиршестве. Растрепанные старухи и голые пятилетние мальчуганы с жадностью поглядывали на ямы, не скрывая своего нетерпения.

Рутерфорду было невыносимо тяжело. Его тошнило от отвращения.

«Мы оставлены про запас, — думал он. — Завтра или послезавтра и нас съедят. Поскорей бы, а то невозможно больше так мучиться!»

И, чтобы ничего не видеть, он лег на траву, уткнулся лицом в землю и закрыл глаза. Товарищи его, обессиленные всем пережитым, заснули тяжелым, беспокойным сном. Рутерфорд тоже погрузился в какое-то забытье и, несмотря на страшный шум, пролежал, не раскрывая глаз, несколько часов.

Очнулся он только тогда, когда его кто-то толкнул ногою в бок. Товарищи его уже сидели кружком на траве. Рутерфорд сел рядом с ними.

Пир был окончен.

Эмаи решил, что пора накормить оставшихся и живых пленников. По приказу вождя перед матросами навалили гору жареной рыбы — человечье мясо считалось драгоценностью, и пленникам его не предложили. Но пир людоедов отбил у моряков желание есть, и к рыбе они не прикоснулись. Им очень хотелось пить. Какой-то воин принес им воды в кувшине, сделанном из выдолбленной тыквы. Когда моряки утолили жажду, им приказали встать и повели к хижинам.

Идя по деревенской улице, они теперь увидели то, чего не могли рассмотреть вчера вечером из-за темноты. Хижины были похожи на большие пчелиные ульи. Перед хижинами торчали колья, на кольях — человеческие черепа.

— Вон голова белого! — крикнул Джек Маллон.

Все обернулись и увидели голову с совсем светлой кожей. Подойдя ближе, они узнали ее. Это была голова капитана Коффайна.

Пленников ввели в хижину, сплетенную из соломы и веток. Дверь была так низка, что моряки, входя в нее, согнулись почти до земли. Окон не было, и свет проникал только через щели в стенах. Не было ни очага, ни дымохода, так как новозеландцы готовили пищу под открытым небом. На земляном полу лежала куча сена, из которого можно было сделать постели. В сене лежали куртки и рубашки пленников, отобранные еще на корабле. Это очень их удивило.

— Зачем они вернули нам одежду, если хотят завтра убить нас и съесть? — спросил Рутерфорд.

— Как я не хочу умирать! — крикнул Джек Маллон.

— Молчи, мальчишка! — оборвал его Рутерфорд. — Не надейся по-пустому. Завтра псы будут глодать наши кости.

— Если завтра нас не убьют, — проговорил Джон Уотсон, — я удеру.

Моряки оделись и разлеглись на сене. В хижине у входа остались четверо новозеландцев, вооруженных мэрами, копьями и топорами. Скоро начались сумерки, затем наступила ночь. Рутерфорд долго не мог заснуть. Неужели у них есть хотя бы слабая надежда спастись? Нет, нет, пощады ждать нельзя.

— Мама! Мама! Мама! — тихо плакал в углу Джек Маллон.

«Бедный мальчуган! — подумал Рутерфорд. — Он в первый раз вышел в море. Его ждет в Дублине мать. Неужели и он никогда не вернется домой?»

Дочь вождя Эшу

Когда Рутерфорд проснулся, солнечный свет бил уже во все щели хижины. Товарищи его сидели на сене и ждали что будет дальше. Рутерфорд вскочил на ноги. Он выспался и чувствовал себя снова свежим и сильным. Подойдя к двери, он нагнулся и вышел из