именно с голодом и только с ним связаны 6 миллионов жертв развернувшейся трагедии. Крестьянство Украины понесло особо тяжкие потери — 4 миллиона человек. В Казахстане от голода умерли приблизительно миллион человек, в основном, ведущих кочевой образ жизни. Создавая коллективные хозяйства, людей принуждали к оседлой жизни, при этом они теряли свой скот. На Северном Кавказе и в районах Черноземья также насчитывается миллион погибших…
За пять лет до Большого террора, который поразил в первую очередь интеллигенцию, экономистов и партийцев, Великий голод 1932–1933 годов стал кульминацией второго действия направленной против крестьян тихой войны, развязанной «партийным государством» в 1929 году. Голод 1932–1933 годов стал решающим эпизодом в процессе становления репрессивной системы, выступающей то против одной, то против другой группы населения. Насилия, пытки, смертные приговоры целым группам и слоям населения привели к ужасающему регрессу, политическому и социальному одновременно. Появилось много местных деспотов и тиранов, готовых на все, чтобы забрать у крестьян их последние запасы, и воцарилось варварство. Лихоимство превратилось в каждодневную практику, перестали быть новостью брошенные дети, каннибализм, эпидемии и грабительство, как-то сами собой организовались «бараки смертников», крестьяне познали новую форму рабства — и все это по указке государства! Как провидчески писал Серго Орджоникидзе Сергею Кирову в январе 1934 года, «наши кадры, прошедшие через ситуацию 1932–1933 годов и выдержавшие ее, закалились как сталь. Я думаю, что с ними можно будет построить Государство, которого история еще не знала».
Нужно ли видеть в этом голоде, как утверждают сегодня некоторые украинские публицисты и историки, «геноцид украинского народа»? Украинское крестьянство, бесспорно, было главной жертвой голода 1932–1933 годов, и «нажиму» на него предшествовали наступления 1929 года: наступление на украинскую интеллигенцию, обвиненную в «националистическом уклоне», потом, начиная с 1932 года, наступление на украинскую компартию. Бесспорно, можно, используя выражение Андрея Сахарова, говорить об «украинофобии Сталина». Однако следует отметить, что репрессии голодом постигли также места расселения казаков на Дону и Кубани и жителей Казахстана. В этой республике коллективизация и принуждение к оседлости имели разрушительные последствия: 80 % скота было уничтожено за два года. Лишенные всего, что имели, принужденные голодать, два с лишним миллиона казахов покинули пределы республики, около миллиона из них ушли в Центральную Азию, полтора миллиона — в Китай.
В действительности, на Украине, в областях, заселенных казаками, некоторых районах Черноземья голод стал последней каплей в противостоянии между большевиками и крестьянством, возникшем еще в 1918–1922 годах. Можно сравнить зоны, сопротивлявшиеся продразверстке 1918–1921 годов и коллективизации в 1929–1930 годах, и зоны, пораженные голодом. Из тех местностей, где состоялись 14 000 бунтов и крестьянских восстаний, зарегистрированных ОГПУ в 1930 году, 85 % были наказаны голодом в 1932–1933 годах. Это самые богатые и самые перспективные сельскохозяйственные районы, т. е. такие, которые могли бы дать государству больше других, но именно эти районы больше всего потеряли при изъятии у них сельскохозяйственной продукции во время хлебозаготовок, смененной затем насильственной коллективизацией, и именно в эти районы принес смерть голод 1932–1933 годов.
9 «Социально чуждые элементы» и циклы репрессий
Если крестьянство заплатило самую тяжелую дань волюнтаристскому сталинскому плану радикального изменения общества, то другие социальные группы, называемые «социально чуждыми», были под разными предлогами выброшены на обочину нового общества, лишены гражданских прав, изгнаны с работы, оставлены без жилья, спущены вниз по ступеням социальной лестницы, отправлены в ссылку. Духовенство, люди свободных профессий, мелкие предприниматели, торговцы и ремесленники были главными жертвами «антикапиталистической революции», начатой в 30-е годы. Население городов входило отныне в категорию «рабочего класса, строителя социализма», однако и рабочий класс подвергся репрессиям, которые в соответствии с господствующей идеологией превратились в самоцель, тормозя активное движение общества к прогрессу.
Знаменитый процесс в городе Шахты[27] обозначил конец «передышки» в противостоянии власти и спецов, начавшейся в 1921 году. Накануне «запуска» первого пятилетнего плана политический урок процесса в Шахтах стал ясен: скептицизм, нерешительность, равнодушие в отношении предпринимаемых партией шагов, могли привести только к саботажу. Сомневаться — это уже предавать. Преследование специалиста («спеца») глубоко внедрилось в большевистское сознание, а процесс в Шахтах стал сигналом к проведению других подобных процессов. Специалисты стали козлами отпущения за экономические неудачи и лишения, порожденные падением уровня жизни. С конца 1928 года тысячи промышленных кадров, «старорежимных инженеров» были уволены, лишены продуктовых карточек, бесплатного доступа к врачам, иногда выселены из своих жилищ. В 1929 году тысячи чиновников Госплана, Наркомфина, Наркомзема, Комиссариата по торговле были уволены под предлогом «правого уклона», саботажа или принадлежности к «социально чуждым элементам». Действительно, 80 % чиновников Наркомфина служило при царском режиме.
Кампания по «чистке» отдельных учреждений ужесточилась летом 1930 года, когда Сталин, желая навсегда покончить с «правыми», и в частности с Рыковым, в тот момент занимавшим пост главы правительства, решил продемонстрировать связи последних со «специалистами-саботажниками». В августе-сентябре 1930 года ОГПУ многократно увеличило число арестов известных специалистов, занимавших важные посты в Госплане, в Государственном банке и в наркоматах финансов, торговли и земледелия. Среди арестованных был, в частности, профессор Кондратьев — открыватель знаменитых циклов Кондратьева,[28] заместитель министра сельского хозяйства по продовольствию во Временном правительстве, руководивший смежным с Наркомфином институтом, а также профессора Чаянов и Макаров, занимавшие важные посты в Наркомземе, профессор Садырин, член правления Государственного банка СССР, профессора Рамзин и Громан, бывший одним из видных экономистов и самых известных в Госплане статистиков, и многие другие известные специалисты.
Надлежащим образом проинструктированное самим Сталиным по вопросу о «буржуазных специалистах», ОГПУ подготовило дела, которые должны были продемонстрировать существование сети антисоветских организаций внутри якобы существующей рабоче-крестьянской партии, возглавляемой Кондратьевым, и промышленной партии, возглавляемой Рамзиным. Следователям удалось выбить из некоторых арестованных «признания» как в их контактах с «правыми уклонистами» Рыковым, Бухариным и Сырцовым, так и в их участии в воображаемых заговорах, имеющих целью свергнуть Сталина и советскую власть с помощью антисоветских эмигрантских организаций и иностранных разведок. ОГПУ пошло еще дальше: оно вырвало у двух инструкторов Военной академии «признания» о готовящемся заговоре под руководством начальника Генштаба Красной Армии Михаила Тухачевского. Как свидетельствует письмо, адресованное Сталиным Серго Орджоникидзе, вождь тогда не рискнул сместить Тухачевского, предпочитая другие мишени — «специалистов-саботажников».
Приведенный эпизод ясно показывает, как, начиная с 1930 года, фабриковались дела так называемых террористических групп, включавших представителей антисталинской оппозиции. В тот момент Сталин не мог и не хотел идти дальше. Все провокации и маневры этого момента имели узко определенную цель: полностью скомпрометировать последних его противников внутри партии, запугать всех нерешительных и колеблющихся.
22 сентября 1930 года «Правда» опубликовала «признания» 48 чиновников Наркомторга и Наркомфина, которые признали себя виновными «в трудностях с продовольствием и исчезновением серебряных денег». За несколько дней до этого Сталин в письме, адресованном Молотову, таким образом его проинструктировал:
«Нам нужно:
а) радикально очистить аппарат Наркомфина и Государственного банка, несмотря на крики сомнительных коммунистов типа Пятакова-Брюханова;
б) расстрелять два или три десятка проникших в аппарат саботажников. (…)
в) продолжать на всей территории СССР операции ОГПУ, имеющие целью возвращение в обращение серебряных денег».
25 сентября 1930 года 48 специалистов были казнены.
В последующие месяцы состоялось несколько аналогичных процессов. Некоторые из них происходили при закрытых дверях, такие, например, как процесс «специалистов ВСНХ» или о «рабоче-крестьянской партии». Другие процессы были публичными, например, «процесс промпартии», в ходе которого восемь человек «признались» в том, что создали обширную сеть, состоящую из двух тысяч специалистов, чтобы на деньги иностранных посольств организовать экономический переворот. Эти процессы поддержали легенду о саботаже и заговорах, которые были столь важны для укрепления сталинской идеологии.
За четыре года, с 1928 по 1931 год, 138 000 специалистов промышленности и управленческого аппарата оказались выключенными из жизни общества, 23 000 из них были списаны по первой категории («враги советской власти») и лишены гражданских прав. Травля специалистов приняла огромные размеры на предприятиях, где их заставляли необоснованно увеличивать выпуск продукции, отчего росло число несчастных случаев, брака, поломок машин. С января 1930 до июня 1931 года 48 % инженеров Донбасса были уволены или арестованы: 4500 «специалистов-саботажников» были «разоблачены» в первом квартале 1931 года в одном только секторе транспорта. Выдвижение целей, которые заведомо не могут быть достигнуты, приведшее к невыполнению планов, сильному падению производительности труда и рабочей дисциплины, к полному игнорированию экономических законов, закончилось тем, что надолго расстроило работу предприятий.
Кризис обозначился в грандиозных масштабах, и руководство партии вынуждено было принять некоторые «корректирующие меры». 10 июля 1931 года Политбюро решило ограничить преследование спецов, ставших жертвами объявленной на них в 1928 году охоты. Были приняты необходимые меры: немедленно освобождено несколько тысяч инженеров и техников, в основном в металлургической и угольной промышленности, прекращена дискриминация в доступе к высшему образованию для детей интеллигенции, ОГПУ запретили арестовывать специалистов без согласия соответствующего наркомата. Даже простое перечисление этих мер показывает масштаб предшествующих преследований, жертвами которых стали со времен шахтинского дела десятки тысяч инженеров, агрономов, техников и администраторов всех уровней.
Среди других социальных групп, отправленных на обочину «нового социалистического общества», было также и духовенство. В 1929–1930 годах начинается второе большое наступление Советского государства на духовенство, следующее после антирелигиозных репрессий 1918–1922 годов. В конце 20-х годов, несмотря на осуждение некоторыми высшими иерархами духовенства «верноподданнического» по отношению к советской власти заявления митрополита Сергия, преемника патриарха Тихона, влияние Православной церкви в обществе оставалось достаточно сильным. Из 54 692 действующих в 1914 году церквей в 1929 году оставалось 39 0007. Емельян Ярославский, председатель основанного в 1925 году Союза воинствующих безбожников, признавал, что только около 10 миллионов человек из 130 миллионов верующих «порвали с религией».
Антирелигиозное наступление 1929–1930 годов разворачивалось в два этапа. Первый — весной и летом 1929 года — был отмечен ужесточением действия антирелигиозного законодательства периода 1918–1922 годов. 8 апреля 1929 года было издано постановление, усиливающее контроль местных властей за духовной жизнью прихожан и добавляющее новые ограничения в деятельности религиозных объединений. Отныне всякая деятельность, выходящая за рамки «удовлетворения религиозных потребностей», попадала под действие закона об уголовной ответственности, в частности, 10 параграфа 58 статьи Уголовного кодекса, предусматривающего наказание от трех лет тюремного заключения и до смертной казни за «использование религиозных предрассудков для ослабления государства». 26 августа 1929 года правительство установило пятидневную рабочую неделю — пять дней работы и один день отдыха, выходной; таким образом, указ устранял воскресенье как день отдыха для всех групп населения. Эта мера должна была помочь «искоренению религии».
Но эти законы и постановления были только прелюдией к прямым действиям в отношении церкви, ко второму этапу наступления на церковь. В октябре 1929 года было приказано снять церковные колокола:
