было реабилитировано менее 60 000 человек. Подавляющему же большинству пришлось ждать многие годы, а иным и десятилетия, чтобы получить желанную справку. Тем не менее 1956 год остался в памяти людей как год «возвращения», что прекрасно описано Василием Гроссманом в повести «Все течет». Это великое возвращение, проходившее при полнейшем безмолвии официальных властей, служило напоминанием о том, что миллионам не суждено вернуться на родину никогда, и это наносило тяжелейшую социальную и моральную травму, порождало глубочайшее смятение в умах, трагическое противостояние в обществе, где, по выражению Лидии Чуковской, «отныне две России глядели в глаза друг другу. Одна, которая сидела, и другая, которая сажала». Осознавая сложившуюся ситуацию, власти прежде всего были озабочены тем, чтобы не поддаваться требованиям, индивидуальным или коллективным, касающимся преследования официальных чиновников, виновных в нарушении социалистической законности или в применении противозаконных методов ведения следствия в период культа личности. Вопросами обжалования судебных решений занимались исключительно комиссии партийного контроля. Что же касается реабилитаций, то по этому поводу власти направили в прокуратуры определенное число распоряжений, устанавливающих приоритет для членов партии и военных. Так, будто никаких других «чисток» не проводилось.
Вместе с освобождением политических заключенных стала таять и численность обитателей постсталинского ГУЛАГа, пока наконец не стабилизировалась к началу 60-х годов на уровне около 900 000 заключенных, включая твердое ядро из 300 000 уголовников и рецидивистов, приговоренных к длительным срокам заключения, и 600 000 мелких правонарушителей, часто получавших, в соответствии с продолжающими действовать репрессивными законами, наказания, явно не соответствующие тяжести проступка. Мало-помалу сошла на нет и роль ГУЛАГа как пионера в заселении Крайнего Севера и советского Дальнего Востока и в разработке их природных богатств. Обширная система исправительных лагерей сталинского периода распадалась на учреждения куда более скромных масштабов. Менялась и сама география ГУЛАГа: в большинстве своем лагеря восстанавливались на европейской части СССР. Одновременно и лишение свободы вновь обретало регулирующие функции, как в любом обществе, сохраняя, однако, в постсталинистском СССР некоторые особенности, свойственные системе, которая не была истинно правовым государством. На самом деле, к числу преступников периодически, в зависимости от кампаний, внезапно объявлявших вне закона те или иные проступки или вредные привычки (пьянство, хулиганство или тунеядство, например), добавлялись и рядовые граждане. По так называемым политическим статьям осуждалась незначительное — несколько сотен в год — число лиц.
Различные мероприятия по амнистиям и освобождению были дополнены существенными изменениями в уголовном законодательстве. Среди самых первых мер по реформе законодательства сталинских времен фигурировал Указ от 25 апреля 1956 года, который отменял антирабочий закон 1940 года, запрещавший менять место работы по собственному желанию. За этим первым шагом на пути к нормализации трудовых отношений последовали и многие другие постановления. Все эти частичные меры были систематизированы с принятием 25 декабря 1958 года новых «Основ уголовного права». В этом документе исчезли основополагающие статьи уголовного законодательства прежних кодексов и такие понятия, как «враг народа» и «контрреволюционное преступления». Кроме того, возраст, с которого можно привлекать к уголовной ответственности, был увеличен с четырнадцати до шестнадцати лет; насилие и пытки не могли более применяться, чтобы добиться признания; обвиняемый должен был непременно сам присутствовать на судебном разбирательстве, защищаемый адвокатом, предварительно ознакомившимся с его делом; судебное слушание, за особым исключением, должно быть открытым. И все же в Уголовном кодексе 1960 года оставалось известное число статей, которые допускали наказание за политическое и идеологическое инакомыслие. Согласно статье 70-й, всякое лицо, «ведущее пропаганду, направленную на ослабление советской власти (…) путем распространения клеветы, дискредитирующей государство и общество», могло быть арестовано и отправлено в лагерь на срок от шести месяцев до семи лет с последующей ссылкой на срок от двух до пяти лет. Статья 190 устанавливала за любое «недоносительство» о преступлении антисоветского толка наказание лишением свободы на срок от года до трех лет, которое могло быть заменено отправкой на «стройки народного хозяйства». В 60–70-е годы эти две статьи широко использовались против любых форм политического и идеологического «инакомыслия»: 90 % из нескольких сотен человек, ежегодно привлекавшихся к судебной ответственности за «антисоветскую деятельность», были осуждены именно по этим двум статьям.
В течение лет политической «оттепели», когда повсеместно повышался уровень жизни, но в памяти людей были еще слишком живы воспоминания о репрессиях, активные формы несогласия или протеста оставались очень незначительными: КГБ признавал существование 1300 «диссидентов» в 1961 году, 2500 — в 1962, 4500 — в 1964 и 1300 в 1965. В 60–70-е годы объектами наиболее пристального надзора со стороны КГБ были три категории граждан: религиозные меньшинства (католики, баптисты, пятидесятники, адвентисты), национальные меньшинства, наиболее пострадавшие от репрессий сталинского периода (прибалты, крымские татары, немцы, западные украинцы, наиболее активно сопротивлявшиеся советскому режиму), творческая интеллигенция, примыкающая к диссидентскому движению, возникшему в начале 60-х годов.
После начатой в 1957 году последней антирелигиозной кампании, которая в большинстве случаев ограничилась закрытием определенного числа открытых в начале войны церквей, конфронтация между государством и Православной Церковью сменилась мирным сосуществованием. Все свое внимание спецслужбы отныне уделяли почти исключительно религиозным меньшинствам, которые казались подозрительными не столько из-за своих религиозных убеждений, сколько из-за поддержки, которую они, предположительно, могли получать из-за границы. Вот некоторые разрозненные данные, подтверждающие незначительные масштабы этого явления: в 1973–1975 годах были арестованы 116 баптистов; в 1984 году 200 баптистов были приговорены к заключению в тюрьме или лагере со средним сроком наказания в один год.[41]
На Западной Украине, которая издавна слыла одной из самых строптивых областей, упорно сопротивлявшихся советизации, в период 1961–1973 годов, в Тернополе, Запорожье, Ивано-Франковске и Львове было ликвидировано с десяток «националистических группировок», наследников ОУН. Приговоры членам этих группировок составляли, как правило, от пяти до десяти лет лагерей. В Литве местные источники сообщают о некотором весьма ограниченном числе арестов в 60–70-х годах. Убийство в 1981 году трех католических священников при весьма подозрительных обстоятельствах, не исключавших участия органов КГБ, было воспринято как недопустимая провокация.
Вплоть до распада СССР проблема депортированных в 1944 году крымских татар, чья автономная республика так и не была восстановлена, оставалась тяжким наследием сталинского периода. С конца 50-х годов крымские татары, которые в большинстве своем поселились в Средней Азии, начали кампанию с требованием коллективной реабилитации и разрешения вернуться на родину — это еще одно свидетельство того, что времена существенно переменились. В 1966 году татарская делегация направила XXIII съезду партии петицию, под которой стояло 130 000 подписей. А в сентябре 1967 года указ Президиума Верховного Совета отменил обвинение в «массовом предательстве». Спустя три месяца новое постановление разрешало татарам селиться по своему усмотрению, но лишь при условии соблюдения паспортного режима, а значит, наличия оформленного по всем существующим правилам трудового договора. В период с 1967 до 1978 года лишь менее пятнадцати тысячам человек, или 2 % татарского населения, удалось обустроиться в полном соответствии с требованиями паспортного законодательства. Выступление генерала Григоренко в защиту движения крымских татар послужило причиной его ареста в мае 1969 года в Ташкенте и помещения в психиатрическую лечебницу (форма заключения, которой ежегодно подвергались в 70-х годах несколько десятков человек).
Историки обычно связывают начало диссидентского движения с первым публичным политическим процессом постсталинистской эпохи — судом над писателями Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, осужденными в феврале 1966 года соответственно на семь и пять лет лагерей. 5 декабря 1965 года, вскоре после ареста писателей, в Москве на Пушкинской площади прошла демонстрация в их поддержку, собравшая около пятидесяти человек. Диссиденты — несколько сотен представителей интеллигенции в середине 60-х и от тысячи до двух в апогее их выступлений десятилетие спустя — положили начало движению, в корне отличному от всех, заявлявших о себе прежде. Вместо того чтобы отвергать законность самого режима, они требовали строгого соблюдения советских законов, Конституции и подписанных СССР международных соглашений. Особенности деятельности диссидентов были в полном согласии с этим новым принципом: отказ от нелегального положения, полная гласность, широчайшая информация обо всех своих акциях, как можно более частые пресс-конференции с привлечением иностранных корреспондентов.
В неравной борьбе между горсткой диссидентов (всего несколько сотен человек) и советским государством решающим оказалось мнение международного сообщества. В особенности это мнение сформировалось после появления на Западе в конце 1973 года книги Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» и последующего выдворения писателя из Советского Союза. За несколько лет благодаря деятельности диссидентов вопрос о правах человека в СССР превратился в одну из важных международных проблем и стал центральной темой открывшейся в 1973 году в Хельсинки Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе. Заключительный акт Конференции, подписанный представителями СССР, укрепил позиции диссидентов, которые организовали в нескольких городах, где существовали их группы (Москве, Ленинграде, Киеве, Вильнюсе и др.), так называемые комитеты по контролю за соблюдением Хельсинских соглашений, задачей которых стало оповещение обо всех случаях нарушения прав человека. Эта информационная работа велась в тяжелейших условиях, начиная с 1968 года она сопровождалась публикацией каждые два-три месяца подпольного бюллетеня под названием «Хроника текущих событий», сообщавшего о самых разных случаях посягательства на права и свободы граждан. В новом контексте международного освещения вопроса о правах человека в СССР советская полицейская машина оказалась несколько стеснена в действиях. Поскольку отныне имена инакомыслящих были известны, их аресты уже не могли проходить незамеченными, и сведения об их участи быстро становились известны за границей. Весьма примечательно, что циклы полицейских репрессий следовали отныне в непосредственной зависимости от превратностей развития «разрядки международной напряженности»: аресты были более многочисленны в 1968–1972 и в 1979–1982 годах, чем в период 1973–1976 годов.[42] По доступным в настоящее время документам невозможно подвести точный итог арестов по политическим мотивам с 1960 по 1985 год. По данным диссидентских источников, в самые суровые годы было проведено несколько сотен арестов. В 1970 году «Хроника текущих событий» сообщала о ста шести осужденных, из которых двадцать были направлены на «профилактическое заключение» в психиатрические больницы. На 1971 год цифры, приводимые в «Хронике», составили соответственно 85 и 24. А в течение 1979–1981 годов, которые были годами международной конфронтации, было арестовано около пятисот человек.
В стране, где власть всегда была враждебна свободному выражению мнений, ставящих вопрос о самой сущности этой власти, явление диссидентства — радикальной оппозиции, выдвигавшей совершенно непривычную политическую концепцию в защиту не коллективных прав, а прав отдельной личности, не имело никаких шансов оказать непосредственное воздействие на основную часть общества. Истинные перемены крылись в другом: они были во многих сферах социальной и культурной жизни, которые начали развиваться в 60–70-е годы и еще более активизировались в середине 80-х годов, вызывая
