нее был внесен момент социальной справедливости: Муссолини разработал для этой цели свое рабочее законодательство, и фашисты в других странах приняли аналогичные законы. Фашизм предлагал свой «лучший из миров»: порядок и иерархия сохранялись, частная собственность тоже, и тем не менее проявлялась забота о социальной справедливости. Это опять-таки означало господство идеологии: окончание духовного отчуждения как основа улучшения экономических отношений.
Все эти нельзя отбросить как непоследовательное или непривлекательное для рабочих. Напомним, что некоторые фашистские течения действительно — и с успехом — делали попытки опереться на рабочих и крестьян, а не на буржуазию. Это относится особенно к тем странам, где рабочий класс и крестьянство еще не были заражены марксизмом. Примеры этого на Западе — Испания и Аргентина; то же можно сказать о Железной Гвардии и о венгерском рабочем движении. Разумеется, буржуазия в этих странах не была столь сильна, как в других, но, если мы хотим объяснить привлекательность фашизма для рабочего класса, к этому добавляется еще один важный фактор. Впервые здесь возникло движение, которое старалось привлечь эти части общества к участию в политике. В слаборазвитых странах упор на окончание отчуждения, на веру в органическое общество давал свои плоды, так как рабочие и крестьяне были полностью исключены из общества, так что чисто экономические соображения играли лишь второстепенную роль.
Экономике фашисты действительно уделяли меньше всего внимания. Хосе Антонио Примо де Ривера, основатель испанской Фаланги, получившей очень большую поддержку в низших слоях, был убежден, что народом еще никогда не правил никто, кроме поэтов, а бельгийский фашист Леон Дегрель называл Гитлера, Муссолини и Кодряну «поэтами революций». Преобладала мифическая стороны идеологии, «магия»; фашистская революция должна была признать «приоритет духовного»10. Важен был не контроль над средствами производства, а только «новый человек», о котором говорили все фашисты. Снова он создавался человеческими руками и не только не осознавал свой прообраз, но и не понимал тех людей, которые следовали тому же прообразу. Его действия заключались в том, что он не боялся участвовать в революции, благодаря которой общество будет преобразовано согласно его пожеланиям. Эти пожелания ориентировались на единство с группой, на возрождение добродетелей, подавляемых в современном мире. Гитлер постоянно подчеркивал: человек, имеющий мировоззрение, не должен бояться утверждать его как истину. Если он принадлежит к обществу, он должен дать волю в общем деле своим творческим инстинктам, своей воле к власти. Успех означает, что вся нация приняла участие в этих творческих усилиях и обновилась. Искусство, литература и культура вообще имели большее значение, чем экономическое благосостояние. Фашизм был революцией, которая выражалась в культурных, а не в экономических формулах.
Несмотря на поддержку рабочего класса в отсталых странах, на Западе речь шла, прежде всего, о буржуазной революции. Буржуазия могла использовать эту революцию как клапан, чтобы выпустить пар своих разочарований и одновременно сохранить порядок и собственность. Но, несмотря на все, мы должны четко отличать фашизм от реакционных режимов в Европе. Да, рексисты поддерживали бельгийскую монархию, как и фламандские фашисты, но, несмотря на это, различия были велики. Реакция отвергала любую революцию, выступала за «статус кво» и ее идеалом был «старый режим». Она делала упор на иерархию, но речь шла при этом о традиционной иерархии с ее застывшими привилегиями. Понятно, что подобные режимы пресекали любой активизм и любое массовое движение.
Кроме того, главным для них была территория, а «общая душа» подданных мало их интересовала. Подобные режимы не были заинтересованы и в том, чтобы лишенные прав люди принимали участие в политике или чтобы было покончено с отчуждением человека от общества. Все их усилия были направлены на то, чтобы люди, наоборот, держались в стороне от политики, чтобы традиционно господствующий слой сохранял свою власть. Культура была для них не важна, и они предоставляли художникам широкую свободу, лишь бы те не затрагивали монополию политической власти. Характерно в этом отношении описание одним современным историком режима Хорти: Хорти не позволял оппозиции перечить своей воле, но не считал задачей правительства предписывать подданным все детали поведения и мышления и строго контролировать исполнение этих предписаний11.
Так французские фашисты откололись от «Аксьон Франсез», потому что эта организация была недостаточно революционной, что она доказала своим бездействием в феврале 1934 года. Франко уничтожил фашистское движение, Фалангу, и установил диктатуру, сходную с режимом Хорти. Фашизм и реакция имели разные представления, поэтому их не следует путать друг с другом.
А каковы были различия между разными национальными видами фашизма? Лучший пример — проблема расизма и антисемитизма. Ни тот, ни другой не были необходимыми компонентами фашизма и не являлись определяющими для тех групп движения, которые ориентировались на Италию). До 1936 года в Италии не было расизма. Фашисты в Бельгии и Нидерландах следовали примеру итальянских. Леон Дегрель резко отвергал любой расизм, что неудивительно в многонациональной стране. Какая раса «настоящая», спрашивал он: бельгийская, фламандская или валлонская? С фламандской стороны газета «Де Даад» выступала против разжигания расовой ненависти и призывала всех «честных евреев» изгнать марксистов из своей страны12.
Даже голландский национал-социализм под руководством Антона Адриана Мюссерта сначала не писал расистские лозунги на своих знаменах и ничего не говорил о евреях: немецкие нацисты не поняли такую позицию. Французская фашистская группа и газета «Же сюи парту» выражали антисемитские взгляды, но и они обвиняли немцев в преувеличении расовой проблемы и считали, что даже с таким чужеродным народом, как евреи, можно иметь хорошие отношения13. Ничуть не удивительно, что и Фаланга была в начале свободна от подобных взглядов, так как в Испании почти не было евреев. Однако и существование еврейских общин не следует слишком тесно связывать с фашистским антисемитизмом, так как в Бельгии и Нидерландах были большие еврейские общины. Но в этих странах единственным врагом считался марксизм, и все прочие соображения исключались. Однако и это объяснение недостаточно, так как евреев могли отождествлять здесь с марксистами столь же легко, как и в Германии.
Однако эта ситуация сохранялась недолго. В 1936 году и Муссолини стал приверженцем расизма и не только под немецким влиянием. С помощью расизма он пытался оживить свой устаревший фашизм и дать новый стимул молодежи, которая все больше разочаровывалась в его революции. Изменившаяся позиция итальянцев в этом вопросе повлияла и на Фалангу, хотя с Испанией не было еврейской общины. Но и здесь это изменение позиции случайно совпало с другой необходимостью: стать более привлекательными для низших слоев. Как в Италии, так и в Испании антисемитизм помог придать движению новую динамику. Правда, Фаланга отвергала любой светский расизм и опиралась вместо этого на воинственную католическую веру испанских крестоносцев. И фашисты Освальда Мосли взяли на вооружение антисемитизм, когда поняли, что это делает их движение более динамичным, придает ему боевитость и делает рекламу, когда они маршируют через населенный преимущественно евреями лондонский квартал Ист Энд.
Только в Центральной и Восточной Европе расизм изначально был неотъемлемой частью фашистской идеологии. Здесь жила масса евреев, притом в условиях типа гетто. В общем, это была четко отличимая часть населения, которая подвергалась нападкам и оскорблениям.». Кроме того, в таких странах, как Румыния или Венгрия, евреи составляли средний класс, то сословие, которое занималось коммерческой деятельностью и эксплуатировало остальное население. Неудивительно, что Железная Гвардия, которая взывала к национализму крестьян, была антисемитской и расистской организацией, несмотря на свою христианскую ориентацию и первоначальное название «Легион Михаила Архангела».
После Первой мировой войны масса восточно европейских евреев начала мигрировать в соседние страны, прежде всего, в Германию и Австрию. Рассказ Гитлера в «Майн Кампф» о том, как он реагировал на вид этих чужаков в Вене, можно считать типичным случаем. Ситуация в этой части Европы дала фашизму врага, из которого можно было сделать символ тех сил, против которых надо бороться. Кроме того, в Восточной Европе борьба за национальное освобождение была переплетена с романтикой и расизмом задолго до появления фашизма. Гитлер продолжил эту традицию и построил на ней свой «еврейский вопрос». Но это привело к дальнейшему расхождению между национал-социализмом и западным фашизмом. Для Гитлера врагом был не туманный марксизм, он воплощался для него физически в евреях. В соответствии с центрально-европейской традицией расово ориентированного национализма он мог придать врагу своего мировоззрения конкретный человеческий образ. Как ни один другой западный фашизм, немецкий фашизм включил в себя в результате массовый террор и массовое уничтожение людей. Как в Германии, так и во время кратковременного господства Железной Гвардии массовый террор и погромы были выражением активизма и направлялись против определенной группы людей, объявленных врагами.
Поэтому массовый террор нельзя считать признаком фашизма на европейском уровне. В этом отношении Ханна Арендт заблуждается в своей книге «Происхождение тоталитаризма» и поэтому вынуждена ограничиться примером одной Германии. Есть разница между фашистскими актами насилия и уличными потасовками, с одной стороны, и массовым террором, с другой, который лишь частично может быть объяснен преобладанием расистского и антиеврейского направления в движениях Центральной и Восточной Европы.
Массовый террор и акты насилия сдерживались во многих фашистских движениях другим фактором. Умеренным приходилось быть тому фашизму, который отождествлял нацию с существующим государством, в отличие от того, который отвергал все существующие политические учреждения во имя народа. Так в Италии Муссолини никогда не пытался свергнуть монархию, а в Англии, Бельгии и Голландии фашизм был лоялен по отношению к символу государства. Иное дело — страны Центральной и Восточной Европы: там активизм не только имел более широкий простор для своих действий, но и четкую цель — ликвидировать все существующие политические учреждения и основать новые.
Нельзя понять фашистскую революцию, если видеть ее только в негативном аспекте или судить о ней только по периоду гегемонии национал-социализма в конце 30-х годов. Миллионы людей смогли осуществить благодаря ей свою потребность в деятельности в сочетании с самоидентификацией: им казалось, что она воплощает в себе их представления о бесклассовом обществе. Признание иррациональной сферы открыло человеку новые пути к его собственной сути и сделало его одновременно членом стихийно возникшего, а не искусственно созданного общества. Буржуазная молодежь шла в рады фашистов, потому что в ее глазах это было позитивным решением проблем промышленного и городского общества.
Правда, в конечном счете верх одержала негативная сторона фашизма. Как можно было сдержать динамику активистов, если «вечные истины» победили? Как могла литургия заполнить пустоту программ, составленных так, чтобы удовлетворить всех? Ответом была война против международного врага. Традиция расизма. Другое решение лежало в области внешней политики. Активизм можно было обуздать, направив его на внешний мир. Гитлер мечтал о своей новой Европе, Муссолини — о «Марс Нострум», Перон —
