для этого требовалось сотрудничество армии, которая не была готова дать свое согласие без определенных гарантий. Муссолини вдруг оказался в Сенате под перекрестным огнем критики военных и консерваторов и офицеров милиции, которые отстаивали ее интересы. Та настойчивость, с которой влиятельные представители армии, генералы Джардино, Цупелли и Кавилья20 выдвигали свои требования, отражали их серьезную озабоченность тем, что существует весьма значительная вооруженная сила, не подчиненная, по сути, никакому эффективному контролю. Мог ли Муссолини быть уверен, что он контролирует свою недисциплинированную частную армию? Даже если успешный переворот был невозможен, милиция при поддержке остального фашистского движения могла устроить кровавый период междуцарствия.
Как сказал Джардино, общественное мнение было обеспокоено возможностью вооруженной реакции, «даже если она ограничится несколькими провинциями… в случае политических изменений или радикальной чистки». Последняя часть фразы выражала опасение, что Муссолини больше не в силах обуздать фашистское движение, даже если захочет; и так оно и было на самом деле. Следовательно, требование чистки среди высших чинов милиции отражало уже не только профессиональную ревность, но и настоятельную необходимость снова поставить под контроль вооруженные силы. «Армия всегда должна быть самой сильной из всех сил, существующих в нации, — продолжал генерал. — То, что предотвращает самые неожиданные конфликты и самую мысль о конфликтах и поэтому обеспечивает мир гражданского общества без необходимости применять насилие, это исключительно правильное соотношение сил». В данном случае речь шла не только о статусе, но и о власти.
Оппозиция офицеров милиции против новых директив, принятых под давлением армии21, не могла ограничиваться только вопросами содержания или статуса, но и была неотделима от них. Ее мотивы были не только материальными, но и психологическими (нежелание отказаться от политического насилия), социологическими (неприятие безликой бюрократической организации) и политическими (разделяемое с другими фашистами-экстремистами мнение, что пришло время покончить с дискуссиями). Эта мешанина проявилась в письме консула миланской милиции Карини:
«Если мы, вместо того, чтобы расходовать литрами чернила, снова возьмем в руки палки — сколько добра от этого получится! Для тех противников, с которыми мы имеем дело самый лучший и убедительный аргумент значит не больше, чем высохшая смоква… Генерал Радини переведен в Болонью; вместо него прибывает другой, смелый, но совершенно не известный нам генерал. Этот способ обращаться с милицейскими зонами как с армейскими полками или бригадами в принципе абсурден и неизбежно приведет к уничтожению милиции. Генерал Радини — уважаемый и непреклонный фашист, с ним все в порядке. Но он не хотел ехать в Болонью… и я думаю, он, в конце концов, подает в отставку. Если этот пример других станет уроком для нас и то же произойдет в Болонье, милиция распустится и исчезнет. Необходимо, чтобы Вы напомнили ему в этой ситуации, если он сам не понял, что мы надеемся, что добровольческая милиция останется в системе национальной безопасности точно тем же, что и сейчас.
Я пишу это… с чувством настоящего отчаяния в сердце (и я говорю только об отчаянии, потому что дисциплина запрещает мне упоминать другие чувства)… Я живу со своей семьей на 793 лиры и — если не считать скромной пенсии, которую я заслужил за 26 лет бесстрашной, жертвенной борьбы — не стяжал больше ничего… Если с нами будут так поступать, я предвижу, что это орудие обороны в нужный момент (а он, может быть, уже настал!) не откликнется на решающий призыв»22.
Такая же смесь мотивов стояла, вероятно, и за возникшим в декабре 1924 г. т. н. «движением консулов». Кульминация этой истории известна: в последний день года около тридцати консулов милиции явились к Муссолини под предлогом новогоднего поздравления, но их настоящим намерением было заявить протест против изменений в командовании милиции и указать Дуче на то, что «вторая волна» хлынет, если правительство не будет предпринимать ничего, чтобы заткнуть рот оппозиционным критикам23.
В этой истории многое остается неясным: рассказ о бурном обмене мнениями между Муссолини и представителем консулов называют «разыгранной комедией»24. Но, по крайней мере, на начальном этапе «движение консулов» было продуктом подлинного недовольства руководством Муссолини и, вероятно, намечало акции такого рода, каких боялся Джардино. Можно предположить, что акции против сил государства или без их участия стали бы лишь последней отчаянной попыткой; может быть, предполагалось устроить Варфоломеевскую ночь террора и тем самым сделать невозможной политику компромиссов и заставить правительство Муссолини пойти за движением.
Согласно ряду версий, эти меры, по крайней мере, на раннем этапе, организовывал и руководил ими сам Бальбо25. Это возможно, но убедительных доказательств нет. Влияние отставки Бальбо на офицеров милиции действительно заставляло Муссолини нервничать26. Бальбо советовал своим сторонникам «в последний раз дать доказательство нашей дисциплины… Правительство нашего вождя приказало нам не проводить самим никаких демонстраций, ни за, ни против правительства. Мы повинуемся, но если и это последнее мирное предложение оппозиции не будет принято, они должны знать, что мы готовы снова издать военный клич первых дней фашизма»27.
Фашистское региональное собрание провинции Эмилия избрала Бальбо председателем; префект Болоньи сообщал, что послание Муссолини «было встречено собранием холодно и были слышны даже неодобрительные выкрики». В ходе последующей бурной дискуссии «проявились две тенденции: одна за возможность второй волны, другая — за нормализацию. После полудня вторая начала брать верх. Первую тенденцию поддерживали представители Феррары и Равенны, которые требовали снова ввести в дело группы действия; представители другой тенденции требовали таких законов, которые удовлетворяли бы претензии фашизма. Представители ряда провинций согласились с требованием генералиссимуса: чтобы нынешние начальники милиции Эмилии остались на своих постах… Говорили, что нелегальная деятельность может прекратиться лишь тогда, когда правительство продиктует законы, настолько проникнутые фашистским духом, что с их помощью можно будет защитить результаты революции… В милиции, истинной и единственной хранительнице фашистской революции, должны быть лучшие сквадристы, так как она должна остаться сквадризмом фашизма»28.
21 декабря 1924 г. газета «Воче Репуббликана» сообщала о «более или менее тайных встречах высших офицеров милиции под председательством Бальбо», та же газета (17 декабря) воспроизвела важную телеграмму, которую Гранди послал Бальбо: «Вашу телеграмму получил. Оставайтесь в Ферраре. Ведите себя спокойно. Покажите, что Вы можете молча ждать. Сейчас это важней всего. Ваш верный друг Гранди обнимает Вас». С этого момента исчезают всякие указания на деятельность Бальбо. Молчал он из повиновения или сохраняя тайну заговорщиков, трудно сказать.
Нет никаких упоминаний о его присутствии на встречах руководителей милиции в Ферраре 9 декабря и Болонье 10 декабря. Как сообщал обычно хорошо осведомленный префект Боккини, в Ферраре обсуждалась только трудная личная ситуация консула Форти, близкого друга и подчиненного Бальбо в провинции Феррара, который был замешан в убийстве Дона Минцони. Встреча в Болонье, в которой приняли участие все консулы из Эмилии и Романьи, имела якобы официальный характер. Аналогичные встречи прошли в других регионах по инициативе Главного командования для обсуждения новых директив. Боккини сообщал об этом: «Дискуссия была очень бурной и отражала депрессию не только офицеров, но и начальников сквадристов и милиции. За исключением двух консулов, Борги и Диаманти, все остальные выступили против предлагаемых правил. В частности, констатировалось, что милиция в Эмилии и Романьи состоит из старых сквадристов, которые повинуются только своим нынешним офицерам, так как они раньше были руководителями старых групп действия. Даже консул Цунини, союз Реджио-Эмилия, армейский полковник, заявил о своем полном согласии и угрожал отставкой». Участники, однако, согласились принять правила при том условии, что они включают в себя «окончательное и неизменное утверждение неотъемлемых прав нынешних офицеров», иными словами, гарантию сохранения ими своих постов29.
Но это требование не было быстро выполнено. Решение Гандольфо заменить всех командиров округов, которые не имели в армии чин бригадного генерала, хотя и не касалось консулов, все же оставляло их в неуверенности. Хотя о замене было официально объявлено 20 октября, новые командиры должны были занять свои посты только 1 января. Этим объясняется то, что события достигли своей кульминации 31 декабря.
В ответ на свою принудительную замену командиры округов развернули тайную деятельность. Командир округа Умбрия и Марке генерал-лейтенант Агостини находился в особенно щекотливом положении. 29 ноября газета «Воче Репуббликана» сообщила, что он по заданию Бальбо организовал и лично возглавил операцию «сквадрачча Перуджина» против фашистов-раскольников из Феррары. От местных партийных вождей, с которыми он был в ссоре, он не мог ожидать ни помощи, ни поддержки30. Этот спор начался в конце июня, когда он выступил за применение насилия. 17 декабря префект Перуджии доложил, что Агостини уехал в Рим, «чтобы достичь согласия с теми, кто находится в таком же положении, и урегулировать свои дела в согласии с ними». Он якобы хотел предложить свои услуги Муссолини, но префект советовал правительству «найти для Агостини какое-нибудь другое место, желательно вне милиции, чтобы не создалось впечатление, что от него хотят избавиться, во избежание реакций, которые могут быть порождены такого рода настроениями»31.
Ситуация стала серьезной. Во время инцидента с Джунтой в палате стали известны разногласия между Муссолини и некоторыми ведущими членами партии. Так как существовала опасность, что фашизм расколется на две или несколько групп, естественно, недовольные получили новые стимулы и политическую поддержку от консулов милиции. Как пишет Монтанья, накануне Рождества во Флоренции встретились 13 консулов и приняли решение, 31 декабря приехать в Рим и поднять «вторую волну»32. Это подтверждает и «Воче Репуббликана» от 25 декабря: «сразу же после инцидента с Джунтой в Палате состоялись важные и секретнейшие встречи в Ферраре, Болонье и Флоренции, на которых присутствовали многие офицеры милиции и депутаты». Но газета предупреждала, что мнимые разногласия между Дуче и «расами» — злокозненный маневр, и провинциальные фашисты на этих встречах в действительности показали, что они полностью согласны с Муссолини, а он направлял свою критику только против ревизионистов, либералов и комбаттантов.
Тем самым встает основной вопрос: планировались ли действия консулов в тайном согласии с Муссолини? Утверждения газеты «Воче» производят сильное впечатление, но есть прямые доказательства противоположного. Республиканская газета отказывалась верить сообщениям, что Муссолини приказал полиции наблюдать за тайными встречами, но 23 декабря Муссолини послал телеграмму префекту Болоньи: «Главнокомандующий милиции Гандольфо сообщил мне о перемещениях ряда офицеров милиции в Вашем округе под руководством консула Силингарди и менее значительных фигур. Прошу Вас тайно наблюдать за ситуацией и учесть крайне важные причины, которые обязывают всех сохранять молчание и повиновение»33.
Неясно, согласовывались ли «перемещения консулов» из одного центра, но точно известно, что их размах был очень большим. Силингарди и Цапполи, старый фашист, возглавлявший один из союзов в Болонье, совещались 22 декабря с Агостини; префект Перуджии придал своим прежним сообщениям еще более тревожную ноту34. И 28
