1956 г., не давала новой модели общества. Это был переход от тоталитаризма к авторитарному режиму, бюрократическому рынку и «социальному государству», максимально монополизированному варианту государственно-монополистического индустриального общества. Это был путь конвергенции, сближения с капиталистическим миром, где тоже существовали государственно-монополистические индустриальные общества, но несколько менее монополизированные и плюралистичные.
В своей борьбе за монолитность партии Сталин уничтожил идеологов разных коммунистических направлений, но сами эти направления не исчезли и не могли пропасть. Они отложились в советской культуре, они вытекали из двойственности идей Маркса, сочетавших ультра-централизм с идеей самоорганизации рабочих, они воспроизводились многообразием ситуаций тех стран, где коммунистам удавалось повести за собой массы, доведенные до отчаяния капитализмом.
Глава 3. Че Гевара. Кондотьер коммунизма
Александр Шубин
Его потрет украшает рекламу потребительских товаров. По местам его боевой славы в Боливии ходят туристические маршруты — еще одно ответвление туристического бизнеса. Между тем значение Эрнесто Че Гевары не умещается в рамки романтических историко-культурных воспоминаний — как крепости крестоносцев на Кипре или мумии фараона в Эрмитаже. Че — символ вооруженной борьбы против империализма, и пока жив империализм, образ Че Гевары будет сохранять присутствие в настоящем.
Фабула жизни Эрнесто Гевара Серны зиждется на двух кульминациях. Звездный час кубинской революции, когда революционные бородачи были поддержаны широкими массами кубинцев (на какое-то время даже большинством), и трагическая боливийская экспедиция 1967 г., закончившаяся гибелью команданте. Сравнение этих двух эпизодов мировой истории неизбежно выдвигает вопрос о способности радикального революционного ядра заручиться поддержкой народных масс — в условиях Латинской Америки — крестьянства. Вечное несовершенство мира генерирует огромное количество радикальных личностей, которые хотели бы одним рывком изменить опостылевшую действительность. Но немногим удается убедить в своей правоте тысячи и миллионы людей, без которых истории нельзя придать должного импульса. Однажды Че был среди тех, кому удалось победить. Он стал теоретиком вооруженной революционной борьбы. А затем странным образом нарушил свои же собственные правила и погиб. В этом — и загадка, и источник мифов, и научная проблема — вооруженные радикалы и массы.
XX век полон мощными социальными взрывами, и немалую роль в них играют крестьянские массы. Революционный потенциал этого класса явился предметом пристального внимания Че Гевары, который избрал крестьянство средством достижения своих идеалов путем партизанской войны. Этот метод немыслим без крестьянской поддержки1.
Важным средством вовлечения крестьян в революцию, ее экономической основой является аграрная реформа2. Необходимость земельного передела действительно было наиболее очевидным крестьянским требованием в Латинской Америке середины 50-х годов. Но в 60-е годы это требование становится менее актуальным. Не без влияния Кубинской революции по континенту прокатывается волна аграрных реформ разной степени радикальности. Результаты оказались несколько неожиданными. Нарушения сельскохозяйственного процесса, разрушительные действия крестьян и помещиков, прекращение интенсификации производства не только помещиками, но и крестьянами, не имеющими специальных знаний, затраты большого количества времени и сил на политическую борьбу — все это приводило к негативному эффекту аграрных реформ: урожайность пшеницы в Перу в 1963–1966 годах снизилась на 9 процентов, в Венесуэле, где реформы проходили мягче, компенсируясь «нефтедолларами», — на 4 процента. А в Колумбии, где фактически шла гражданская война, а реформы задерживались, наблюдается за тот же период рост на 45 %. Аграрная реформа не решила таких проблем Латинской Америки, как аграрный голод, нищета, неграмотность, болезни, хотя радикальный земельный передел и облегчил положение с продовольствием3.
Э. Че Гевара понимал, что земельный передел не решает основных проблем континента. Это — лишь первый шаг, своего рода приманка. С середины 50-х годов Гевара считал себя марксистом4. Его стратегической задачей становится как ликвидация империалистической эксплуатации, так и общества материальных стимулов: «Общее стремление, объединяющее нас в марше к будущему, — это победа над империализмом… Свобода имеет место тогда, когда империалистическое экономическое доминирование перестает практиковаться на людях»5. «Тот, кто преследует сумасбродную идею добиваться реализации социализма с помощью изношенных средств, оставленных капитализмом (прибыль как базовый экономический элемент, производство прибыли, индивидуальная материальная заинтересованность и так далее), придет к гибельному концу»6.
Эта недвусмысленная позиция команданте очевидно противоречит социальным устремлениям крестьянства с его «мелкобуржуазным духом»7, то есть самоуправляемым, самофинансируемым хозяйством. Решить проблемы крестьян, по мнению Че Гевары, можно только привив им «нематериальные стимулы», такие как сознание долга и новый революционный способ мышления8.
Как совместить экономические интересы движущей силы революции — крестьянства и стратегические идеалы команданте? На Кубе он осторожно сообщает отдельным крестьянам о них, тем более, что планы Че Гевары в этот период еще не сформулированы так четко, как в 1963–1965 годах. Но уже в 1957 году команданте считает, что «спасение мира находится за так называемым «железным занавесом», то есть в СССР9. В 1957–1960 годах Че Гевара не высказывает этого пристрастия публично, что дало основание Д.Джеймсу обвинить его в макиавелизме10. В действительности Че разделял обычную для коммунистов теорию постепенного перехода от «буржуазно-демократических» задач к «социалистическим». Но постепенно «досоциалистическая» стадия революции становилась все менее актуальной. Укрепление капитализма в борьбе с феодализмом создавало сложности для дальнейших социалистических преобразований.
План Боливийской экспедиции показывает, что команданте пытается смягчить это противоречие, начав боевые действия в стране, где «буржуазный» лозунг аграрной реформы заведомо неактуален. Рассчитывая опереться на социальные слои, недовольные обществом, уже прошедшим через этап аграрной реформы, на социальные противоречия внутри крестьянства11, Че Гевара планировал развернуть в Боливии изначально антикапиталистическое движение. При этом он очевидно недооценил прочность режима Р.Барьентоса, базирующегося не только на военной силе, но, в отличие от режима Ф.Батисты12, и на тесной политической и культурной связи с организованным крестьянством страны13.
В 60-е гг. Че приходит к выводу, что для вовлечения крестьян в социалистическую революцию материальные стимулы должны замещаться моральными. Определяющим для Э. Че Гевары является нарушение «принципа справедливости»14, воспринятого от мартизма Ф.Кастро и означающего народовластие и отсутствие нищеты15.
У кубинских партизан идея народовластия означала опору на все крестьянство, что могло поставить революционный авангард под контроль «кампесино». Пока речь шла о свержении Батисты, о демократии, интересы «бородачей» и народа совпадали. А после прихода к власти, когда фиделистам понадобился «новый человек», идеально подчиненный целям революции — интересы разошлись. В итоге кубинские руководители приходят во второй Гаванской декларации к выводу: «Но крестьянство — это класс, который в силу своей культурной отсталости и изоляции нуждается в политическом и культурном руководстве со стороны рабочего класса и революционной интеллигенции»16. Но во время партизанской войны, пока рабочая масса находится далеко от партизанского очага, революционная интеллигенция в лице повстанческого командования берет на себя руководящие функции. В то же время убедить крестьян в преимуществах общества «за железным занавесом» не так просто17, обнаруживаются и различия в самой системе ценностей крестьян и партизан. Все это заставляет Че Гевару быть осторожным с «предрассудками» кампесино, но в то же время делает особенно актуальной проблему организационной независимости революционного руководства от крестьянской массы как в ходе войны, так и после победы.
Решение этой проблемы кубинские лидеры увидели в разрыве с парламентской демократией. До прихода руководителей повстанческой армии к власти борьба велась под знаменем восстановления Конституции 1940 года и проведения всеобщих выборов. В своей знаменитой речи «История меня оправдает», которая по его собственному утверждению является «основополагающим документом нашей борьбы»18, Ф.Кастро строил свое обвинение режима на том, что «Батиста не восстановил конституции, не восстановил гражданских свобод, не восстановил конгресса, не восстановил прямого избирательного права…»19 Апеллируя к республиканскому законодательству, Ф.Кастро говорил: «Всякий, кто пытается не допустить или нарушить осуществление всеобщих выборов, подлежит лишению свободы на срок от 4 до 8 лет»20. Нарушение принципа разделения властей явилось одним из главных оснований штурма Монкады: «Мы подняли восстание против одной только власти, незаконной власти, которая узурпировала и объединила законодательную и исполнительную власть в стране»21. Этот пафос первоначально поддерживает и Э. Че Гевара.
Гибель парламентарной республики в Гватемале произвела на него большое впечатление: «Я видел, как демократия была разрушена в Гватемале, и когда я встретил в Мехико Фиделя, я считал своим долгом помочь ему разрушить диктатуру»22. Но опасность потери власти в ходе всеобщих выборов существенно меняет оценки. Уже 27 января 1959 года Э. Че Гевара выступает с программой «вооруженной демократии», которая обосновывает необходимость власти Повстанческой Армии23. Эта теория стала одним из обоснований отказа от выборов в пользу власти активного меньшинства. Революционное яро, не скованное предрассудками и «отсталостью» народа, решительно повело «Остров Свободы» в самую гущу геополитической борьбы.
Поскольку возникающий в результате режим был признан его творцами «народовластием», вся остальная Латинская Америка таким народовластием не обладала и потому нарушала «принцип справедливости». Это дало Че Геваре возможность уже в 1960 году прийти к выводу о том, что условия для революции практически в любой стране Латинской Америки могут быть созданы партизанским очагом: «…не всегда нужно ждать, пока созреют все условия для революции: повстанческий центр может сам их создать»24.
Какие предпосылки революции может создать партизанский очаг? В работе «Партизанская война: метод» Э. Че Гевара пишет о перспективах развертывания борьбы в странах парламентской демократии: «В условиях конфликта олигархия разорвет свои собственные контракты, сломает свою собственную поверхностную «демократию» и атакует людей… В этот момент вновь возникает вопрос: что делать? Наш ответ: насилие — не исключительное достояние эксплуататоров, когда эксплуатируемые хотят и могут использовать его в подходящее время»25.
Итак, первое условие использования насилия против режима — это эскалация его репрессий против населения. Это условие партизанский центр может создать, только спровоцировав репрессии против населения, что реально случилось как на Кубе26, так и в Боливии27. Другими условиями революции, которые способен создать партизанский центр, может быть изменение сознания народа. Третье условие — практический пример того, что с властями можно вести эффективную борьбу: «Мы поняли, что совершали тактические ошибки, и что движению не доставало некоторых важных субъективных элементов: народ сознавал необходимость перемен, но ему не хватало веры в возможность их осуществления. Задача заключается в том, чтобы убедить его в этом»28.
Эти условия революции объединяет вера Че Гевары в эффективность военных, силовых решений встающих перед революционным процессом проблем. Помимо традиционного каудилистского эффекта военных успехов и обещаний социально-экономических реформ, в разработке которых совещательный голос крестьян играл немалую роль, укреплению власти партизанского руководства способствует и карательная политика. В Боливии эта ставка на силу очень быстро обращается против крестьян. Партизанские репрессии были призваны укрепить позиции отрада Че Гевары среди кампесино: «Поддержки от крестьян не получаем, хотя кажется, что при помощи преднамеренного террора нам удалось нейтрализовать среди них наиболее враждебно настроенных к нам. Go временем они поддержат нас»29.
Карательные действия в отношении крестьян были связаны и с необходимостью организационно отгородиться от них не только после победы, но и
